Коллектив авторов - Махабхарата. Рамаяна

Бхарата просит брата согласиться, но Рама тверд. Тогда Бхарата берет его сандалии, изукрашенные золотом, и говорит: «Пусть так! Я вернусь в Кошалу, но править я буду твоим именем. Сандальи же с твоих ног будут знаком твоей власти, я возложу их на трон. Сам я надену берестяные одежды отшельника и буду жить невдалеке от Айодхьи, дожидаясь твоего возвращения. А если ты, и Сита, и Лакшмана не вернетесь, я умру!»

Горестный Бхарата и его скорбящее войско пускаются в обратный путь.

Рама, желая ободрить опечаленную Ситу, ведет ее к отрогам пестроцветной горы Читракуты. Они поднимаются на вершину...

Возлюбленный сын Дашаратхи царевне Видехи

Горы пестроцветной открыл красоту и утехи;

Желая развеять печаль и душевную смуту,

Как Индра - супруге своей, показал Читракуту:

«При виде такой благодати забудешь мытарства,

Разлуку с друзьями, утрату отцовского царства.

Дивись, луноликая, стаям бесчисленным птичьим

И пиков, пронзающих небо, любуйся величьем.

Окраской волшебной утесы обязаны рудам.

Серебряный пик и пунцовый соседствуют чудом.

Вон желтый, как будто от едкого сока марены,

И синий, как будто нашел ты сапфир драгоценный.

Искрится хрустальный, поблизости рдеет кровавый,

А этот синеет вдали, как сапфир без оправы!

Иные мерцают, подобно звезде или ртути,

И царственный облик они придают Читракуте.

Оленей, медведей не счесть, леопардов пятнистых

И ярких пернатых, ютящихся в дебрях тенистых.

Богата гора Читракута анколой пахучей,

Кунжутом, бамбуком, жасмином и тыквой ползучей,

Ююбой и манго, эбеновым деревом, хлебным,

Ашокой, цитронами, вараной - древом целебным,

И яблоней «бильвой», и асаны цветом лиловым,

И яблоней розовоцветной, и болиголовом,

Медовою мадхукой, вечнозеленого бхавьей, -

Ее упоительный сок - человеку во здравье.

Блаженством и негой любовной объяты кимнары,

На взгорьях тенистых играют влюбленные пары.

На сучьях развесив убранство, мечи и доспехи,

Резвятся четы видья-дхаров, царевна Видехи!

Размытые ложа и русла речные похожи

На складки слоновьей, покрытой испариной, кожи.

Цветочным дыханьем насыщенный ветер ущелья

Приносит прохладу и в сердце вселяет веселье.

С тобою и Лакшманой здесь, луноликая дева,

Мне осень встречать не однажды - без грусти и гнева.

Деревьям густым, пестрокрылых пернатых приюту,

Я радуюсь вместе с тобой, возлюбив Читракуту.

Я взыскан двоякой наградой: и Бхарату-брата

Никто не обидел, и слово отцовское свято!

Охотно ли здесь разделяешь со мною, царевна,

Все то, что приятно - словесно, телесно, душевно?

От царственных предков мы знаем: в леса уходящий

Питается амритой, смертным бессмертье дарящей.

Утесы тебя обступают кольцом прихотливым,

Сверкая серебряным, желтым, пунцовым отливом.

Ночами владычицу гор озаряет волшебно

Огнистое зелье, богатое силой целебной.

Иные утесы подобны дворцу или саду.

Другой обособленно к небу вздымает громаду.

Мне кажется, будто земля раскололась, и круто

Из лона ее, возблистав, поднялась Читракута.

Из листьев пуннаги, бетеля, из лотосов тоже

Любовникам пылким везде уготовано ложе,

Находишь цветов плетеницы, плоды под кустами.

Их сок освежающий выпит влюбленных устами.

Водой и плодами полна Читракута сверх меры,

А лотосам - равных не сыщешь в столице Куберы!

Свой долг выполняя, с тобою и Лакшманой вместе,

Я счастлив, что роду Икшваку прибавится чести».

Но у самого Рамы тяжело на сердце. Весть о кончине Дашаратхи, прощание с братьями, следы, оставленные ушедшим войском - все напоминает об Айодхье, о родных...

Рама решается идти дальше на юг, через густые леса...

Весть об отказе Рамы от царства достигает Айодхьи еще прежде возвращения Бхараты. Жители столицы уходят в лесные пустыни, чтобы предаться подвижничеству и молитвам о Раме и его спутниках.

С неистовым грохотом Бхарата гнал колесницу

И въехал на ней в Дашаратхи пустую столицу.

Был совам да кошкам приют - ненавистницам света -

В Айодхье, покинутой ныне мужами совета.

Так Рохини, мир озаряя сияньем багровым,

При лунном затменье окутана мрака покровом.

Столица была, как поток, обмелевший от зноя:

И рыба, и птица покинули русло речное!

Как пламя, что, жертвенной данью обрызгано, крепло -

И сникло, подернувшись мертвенной серостью пепла.

Как воинство, чьи колесницы рассеяны в схватке,

Достоинство попрано, стяги лежат в беспорядке.

Как ширь океана, где ветер валы, бедокуря,

Вздымал и крутил, но затишьем закончилась буря.

Как жертвенник после свершения требы, что в храме,

Безлюдном, немом, торопливо покинут жрецами.

Как в стойле корова с очами печальными, силой

С быком разлученная... Пастбище бедной немило!

Как без драгоценных камней - ювелира изделье, -

Свой блеск переливный утратившее ожерелье.

Как с неба на землю низвергнутая в наказанье

Звезда, потерявшая вдруг чистоту и сиянье.

Как в роще лиана, что пчел опьяняла нектаром,

Но цвет благовонный лесным опалило пожаром.

Казалось, Айодхья без празднеств, без торжищ базарных

Под стать небесам без луны и планет лучезарных.

Точь-в-точь как пустой погребок: расплескали повсюду

Опивки вина, перебив дорогую посуду.

Как пруд, от безводья давно превратившийся в сушу

И зрелищем ржавых ковшей надрывающий душу.

Как лука пружинистая тетива, что ослабла,

Стрелой перерезана вражьей, и свесилась дрябло.

Как воином храбрым оседланная кобылица,

Что в битве свалилась, - была Дашаратхи столица.

...Почтительный Бхарата в царскую входит обитель.

Как лев из пещеры, оттуда ушел повелитель!

Лишенный солнца день!

- так выглядел дворец.

И Бхарата слезам

дал волю наконец.

Под стать святожителю, в хижине, листьями крытой,

Безгрешный царевич беседовал с братом и Ситой.

Он притчу рассказывал Сите и сыну Сумитры,

Блистая, как месяц, в соседстве сияющей Читры.

Одна безобразная ракшаси в поисках дичи

Туда забрела - и прервалось течение притчи.

С рожденья звалась Шурпанакхой она за уродство, -

За когти, ногам придававшие с веялкой сходство.

И взору ее луноликий представился Рама,

Прекрасный, как тридцать богов, как пленительный Кама.

И мягкие кудри, и мощь благородной десницы,

И блеск удлиненных очей сквозь густые ресницы,

И смуглое, схожее с лотосом синим, обличье,

И царские знаки, и поступи юной величье,

Что плавностью напоминала походку слоновью,

Увидела ракшаси - и воспылала любовью,

Уродина эта - к прекрасному, как полнолунье,

К нему, сладкогласному, - скверная эта хрипунья!

Противноволосая с дивноволосым равнялась,

Противноголосая с дивноголосым равнялась.

Сама медно-рыжая - с ним, темнокудрым, равнялась

И, дура бесстыжая, с великомудрым равнялась.

С красавцем равнялась она, при своем безобразье,

И с лотосоглазым таким, при своем косоглазье.

С таким тонкостенным и царские знаки носящим

Равнялась она, страхолюдная, с брюхом висящим.

Приблизившись к Раме, палима любовною жаждой,

Сказала ему Шурпанакха: «Решится не каждый

Избрать этот лес для жилья, если ракшасов племя

Сюда без помех прилетает во всякое время.

Эй, кто вы, с собой прихватившие луки и копья,

Да деву-отшельницу, - шкура на ней антилопья?»