Коллектив авторов - Махабхарата. Рамаяна

И царственный стан исхудал от рыданий надрывных.

Сиянье, подобное Рохини слабому свету,

Когда золотую преследует злобная Кету,

Красавицы взор излучал сквозь бежавшие слезы,

И демониц мерзких ее устрашали угрозы.

Она трепетала в предвиденье гибели скорой, -

Как лань молодая, собачьей гонимая сворой.

Начало берущие у обольстительной шеи,

На бедрах покоились косы, как черные змеи.

Была эта дева подобна земному простору,

Что синью лесов опоясан в дождливую пору.

Узрел Хануман большеглазую, схожую с ланью,

Прекрасное тело увидел, прикрытое рванью.

Сподвижник великого Рамы судил не по платью:

Он Ситу узнал в луноликой с божественной статью,

В красавице, счастья достойной, но горем убитой.

И вслух размышлял Хануман, очарованный Ситой:

«Осанки такой не знавали ни боги, ни люди.

Лицо, как луна в полнолунье, округлые груди!

Она, как богиня, что блеск излучает всевластный,

Чьи губы, как дерева бимба плоды, ярко-красны.

Черты и приметы ее сопоставил мой разум:

Я с обликом женщины этой знаком по рассказам!»

А Сита меж тем - тонкостанная Рамы супруга,

Желанная всем, как прекрасного Камы подруга, -

Усевшись на землю, казалась отшельницей юной,

Ей скорби завеса туманила лик златолунный.

И образ ее, омраченный безмерным страданьем,

С апокрифом сходствовал, с недостоверным преданьем.

Была эта дева, как мысль об ушедшем богатстве,

Как путь к совершенству сквозь тысячи бед и препятствий,

Как дымное пламя и в прах превращенное злато,

Как робкой надежды крушенье и веры утрата,

Как смутная тень клеветой опороченной славы.

И царская дочь опасалась чудовищ оравы.

Как лань, боязливые взоры она в беспокойстве

Кидала, оперы ища, и вздыхала в расстройстве.

Не вдруг рассудил Хануман, что любуется Ситой,

Похожей на месяц печальный, за тучами скрытый.

Но, без драгоценностей, в платье, забрызганном грязью,

Ее распознал, как реченье с утраченной связью:

«Два-три из описанных Рамой искусных изделий -

И только! - остались блистать у царевны на теле.

Усыпанные жемчугами я вижу браслеты,

Швадамштру и серьги, что в уши по-прежнему вдеты.

Они потемнели, испорчены долгим ношеньем,

Но я их узрел, не в пример остальным украшеньям:

Со звоном и блеском с небес ожерелья, запястья

Посыпались в пору постигшего Ситу злосчастья.

С отливом златым покрывало, что было на деве,

Нашли обезьяны лесные висящим на древе,

А платье, хоть великолепьем и славилось прежде,

Но стало отрепьем, подобно обычной одежде.

Премудрого Рамы жену узнаю в златокожей,

Отменной красой со своим повелителем схожей.

Четыре мученья он терпит - на то есть причина.

Ведь к женщине должен питать состраданье мужчина,

К беспомощной - жалость, а если утратил супругу,

Тобою печаль овладеет, подобно недугу.

Коль скоро с желанной расстался - любовью ты мучим.

Вот муки четыре, что Рамой владеют могучим!»

Луна в небесах воссияла, как лотос «кумуда»,

Как лебедь, скользящий по синему зеркалу пруда.

Взошла светозарная и, Хануману в услугу,

Блистаньем холодных лучей озарила округу.

Царевна под бременем горя казалась несомой

Волнами ладьей, оседавшей под кладью весомой.

Сын Марута стражниц, уродливых телом и рожей,

При лунном сиянье увидел вблизи златокожей.

С ушами отвислыми были свирепые хари,

И вовсе безухими были нелепые твари.

С единственным оком и с носом на темени были.

Чудовищны женщины этого племени были!

А шеи - как змеи, хоть сами громадины были.

У многих, однако, не шеи, а впадины были,

И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, -

Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды.

Иные плешивыми были, на прочих стояла

Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла!

Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье,

Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи,

Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых,

Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых.

Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем.

Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим,

Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным

И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным,

Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным,

Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным,

И вовсе безносым уродам, еще головастей,

Губастей казавшимся из-за разинутых пастей.

Сподвижник царевича Рамы, великого духом,

Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам.

Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи

На всех срамословье обрушивали в изобилье.

Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья.

Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья.

По самые уши забрызганы мясом и кровью,

И чревоугодью привержены и сквернословью,

Терзали они плотоядно звериные туши

И жадно хмельным заливали звериные души.

И дыбом поставило все волоски обезьяньи

Ужасное пиршество это при лунном сиянье!

Страшилища расположились в окрестностях древа,

Под сенью которого плакала Джанаки дева.

Палимая горем, страдая телесно, душевно,

Красой несравненной своей не блистала царевна.

В тоске по супругу, подобна звезде, исчерпавшей

Святую заслугу и с неба на землю упавшей,

Бледна, драгоценных своих лишена украшений,

Лишь верностью мужу украшена в пору лишений

С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной,

От близких отторгнута Раваны властью всесильной, -

Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе

Осеннем - луна, когда время дождей на исходе.

Волшебная лютня, таящая дивные звуки,

Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, -

Царевны краса оскудела с любимым в разлуке.

Прекрасная Сита, - без вешнего цвета лиана, -

В отрепья одета, явилась очам Ханумана.

Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью,

С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью.

Глаза ее были тревоги полны и томленья.

Она озиралась, как стельная самка оленья.

И Павана сын любовался красою невинной,

Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной.

Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, славословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладкогласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита.

Равана, соблазняющий Ситу. Фрагмент индийской миниатюры XVIII в. Пенджабская школа.

С медовою речью к отшельнице этой злосчастной

Приблизился вкрадчиво Равана великовластный.

«Зачем, круглобедрая, ты прикрываешь пугливо

Упругие груди, живот, миловидный на диво?

Люблю тебя, робкая, чье безупречно сложенье

И неги полны горделивые телодвиженья.

Не бойся меня, дорогая! Таков наш обычай,

Что жены людские становятся нашей добычей!

О дева Митхилы! Тебя не коснусь я, доколе,

Желанная, мне не предашься по собственной воле!

Любимая, полно! Богиня, чего тут страшиться?

Гляди веселей! От унынья сумей отрешиться!

Ты ходишь в отрепьях, отшельница, землю нагую

Избрала ты ложем, прическою - косу тугую.

Алоэ, сандал и камней драгоценных мерцанье

Нужней тебе, Сита, чем эти посты, созерцанье...

Тебя ожидает обилие разнообразных