Глобус 1976 - Коллектив авторов

кажется, что таежный шутник Берендей бросает в тебя пригоршнями мокрое, липучее просо, с

ужасом закрываешь глаза, чтобы не ослепнуть от сора, однако невольный страх вскоре пропадает.

Такова уж натура человеческая — привыкаешь ко всем неожиданным испытаниям.

Уже полуденное солнце почти отвесно повисло над вершинами деревьев, расплавив косые синие

тени, уже корявая, небрежно скомканная постель тайги стала походить на резко очерченные,

замысловатые сети с яркими, светлыми ячейками-прогалинами, а мы еще не увидели ни одного

обломка коренной горной породы.

Тягостно, скорбно бродить геологу-поисковику по мрачному, сырому лесу вхолостую, когда на его

немятых тропках-дорожках не встречаются ни торжественно-величавые пики скал, ни грозные,

заманчивые обрывы-опасники «стратиграфических разрезов», ни веселые пестрые стайки заветных

каменных развалов. Идешь-идешь впустую, и нет-нет да и закопошится где-то внутри тонкий

дьявольский голосок: «Зачем топать дальше, натирать суконными портянками кровавые мозоли на

ногах, зарабатывать из-за удушливых резиновых сапог ноющие ревматические колики — ломоты в

суставах? Бессмысленно и глупо рассчитывать на какие-то необыкновенные открытия, если на

крупномасштабных аэрофотоснимках рельефа ясно видно, что ничего интересного не ждет тебя,

упрямого дурака, ничего, кроме скучной, путаной мешанины деревьев. Береги свое драгоценное

здоровье, поворачивай в лагерь! Там — ароматные пшеничные лепешки с густым грузинским чаем и

рассыпчато-хрустящим вареным сахаром! Там — пышная еловая постель с теплым меховым меш-

ком!»

Остановишься в нерешительности, как будто передохнуть, а гулкий властный бас приказывает:

«Ты — инженер-геолог. Разве ты имеешь право обманывать собственную душу? Ныть, скулить,

проклинать комаров и чащобу? Тебя, кроме совести твоей, никто не проверит, а если и пройдут по

твоим невидимым тропинкам братья по профессии, то не скоро, когда, возможно, ты уже будешь там,

где успокоились предки. Но разве твоя совесть — не самый строгий судья? Ты можешь заблудиться,

ошибиться, но чтобы специально обмануть самого себя — нет, нет и нет. Иначе — бросай в костер

диплом, полученный с таким трудом в институте. Для составления геологической карты нужны

только строгие факты, а не досужие вымыслы; зримые наблюдения, а не фантастическая спекуляция».

И снова хрипло бормочет язык: «... и раз... и два... и три...»

Чем выше мы поднимаемся, тем плотнее смыкается чащоба. Иногда приходится ползти буквально

на четвереньках, меряя расстояние коленями, или, случалось, даже по-пластунски.

Из кустов то и дело неуклюже взлетают зажиревшие линялые глухари; по траве серенькими колоб-

ками скачут шустрые рябчата, вытянув смешные, как будто облезлые шеи; волшебниками-невидимка-

ми растворяются в пестроте таежной подстилки тетеревятки-хамелеоны.

Сашино лицо сплошь покрылось мелкой красной сыпью, веки вздулись, губы вспухли, подобно

маслянистым сдобным кренделям, от въедливых хоботков насекомых.

Парень все свое яростное, раздражительное усердие направил на истребление кровожадных

врагов. Он гневно хлестал их нудно гудящие рои снопами еловых веток, однако черные крылатые

полчища получали неисчислимое подкрепление из каждой затхлой болотины, из каждой теплой

заплесневевшей мочажины. Бедняга рычал, стонал, скрежетал зубами, но ни разу не пожаловался,

мужественно перенося адские пытки живыми, шевелящимися иголками. Если б он посмотрел в

зеркальце горного компаса, который я протягивал ему, он бы отшатнулся от кроваво-багровой маски

из раздавленных комаров.

Деликатно, скрыв жалостливое сострадание, я протянул «бесстрашному воину» заветный

спасательный флакончик диметилфталата.

— Не соблазняйте! — с пренебрежительной гримасой ответил железный Александр.

— Хватай скорей да мажься, мажься погуще, пока все соки из лица не высосали!

— Отстаньте, говорю! — огрызнулся Валынов.

— Не валяй дурака! Иначе эти дьяволы так закалят тебя, что на всю жизнь психопатом

сделаешься. Коли не хочешь мазаться добровольно, я приказываю официально. Рабочий-маршрутник

в полевой экспедиции обязан подчиняться геологу безоговорочно, как солдат командиру в бою.

— Ну, если приказываете... — Сашка с нескрываемой радостью плеснул на ладонь густую,

приятно пахнущую жидкость, щедро, с фырканьем, точно умывался, провел по бугорчато-вздутым

щекам и болезненно сморщился: — Ой, как щиплет! Похлеще горчичников!

Он запрыгал на одной ноге, зачихал, будто в ноздри ему набили нюхательного табаку, из глаз его

градом покатились крупные слезы.

Наконец косматые мшистые деревья перед нами расступились, открывая широкую солнечную

поляну. Сердце мое заколотилось от бурного волнения, язык перестал бормотать дурацкие неотвязные

цифры, а ноги сами, не подчиняясь рассудку, бросились бежать вперед. О какое счастье — вот оно,

долгожданное коренное обнажение! И не какие-нибудь там бессмысленные, хаотичные развалины

каменных глыб, обмусоленных морозными ветрами, а целехонькая, высоченная скала-матушка,

темно-бурая, мор-щинисто-трещеватая, густо облепленная лохматыми, раковистыми ошметками

седых и черно-сажистых лишайников. Валынов помчался за мной. Увидев, как я важно расхаживаю

вокруг дряхлого пирамидального столба — останца изверженной породы, как пристально,

придирчиво осматриваю его со всех сторон, словно привередливый цыган облюбованную им на

ярмарке кобылу, он уставился на меня внимательным, недоуменно испытующим взглядом. Парень

явно порывался что-то спросить, покусывая губы от неодолимого любопытства, но не решался, а

терпеливо наблюдал, что же я буду делать дальше. А я грозно поднял свое главное неразлучное

оружие — долговязый, похожий на стариковский костыль, увесистый стальной молоток — и

принялся колотить по скале. Звенящие, дробные звуки далеко-далеко оповестили диких таежных

обитателей о вторжении в их непуганые владения беспокойного искателя подземных сокровищ.

Удивленный, ничего не понимающий Сашка только успевал складывать в матерчатые мешочки

всевозможные образцы с мудреными этикетками.

— И какая же ценная руда содержится в этой скале? — спросил он, разглядывая осколок.

— Никакой! Она абсолютно пуста. ..

— А я подумал, что вы месторождение нашли, — протянул Саша разочарованно.

«Если бы месторождения полезных ископаемых попадались на каждом шагу, как грибы в лесу, то

геологам нечего было бы делать. Незачем было бы им составлять множество карт и схем, рисовать

разрезы, колонки, диаграммы и многое другое, что в конечном итоге предназначено для выявления

промышленных залежей».

Я взглянул на его огорченное лицо и рассмеялся:

— Да ты не расстраивайся. Наша находка еще пригодится другим геологам.

В лагерь мы вернулись, когда тайга окуталась блеклыми сиреневыми сумерками. Немного нам

удалось узнать за весь тягучий день — только то, что вершина пологого холма состоит из

габбродолеритов — темно-серой кристаллической породы. Мы нарисовали на топографической карте

лишь одно-одинешенькое, да и то еле заметное, синее пятнышко, означающее выход изверженных

образований. И больше — ничего! И никто в мире, кроме нас двоих, не знает, как может измучить

здоровых, сильных, молодых мужчин это крохотное пятнышко!

За ужином я поймал себя на том, что черпаю ложкой гороховую кашу под задиристо-бодрую

команду: «И раз... и два... и...» А привередник Сашка уже не вглядывался, как прежде, в миску,

проверяя, не свалились ли туда комары. Он уплетал подгоревшую размазню за обе щеки. И чай пил с

такой жадностью, словно в кружке плавали не ошпаренные сибирские кровососы, а благоухающие

лепестки болгарских роз. А закрыв глаза, он, вероятно, снова увидел зеленые подушки мха, таежные