Коллектив авторов - Сравнительное богословие. Книга 6

«На службе мудрец строг, но одинаково ласков и приветлив со всеми, весел и всегда ровного нрава со своими друзьями. Ему приятнее общество мудрецов, но и немудрыми он не пренебрегает. В семье мудрец любит одинаково всех своих домашних; любимцев у него нет. Если кто обидит мудреца словом или делом, он не выказывает ни гнева, ни раздражения. В каком бы состоянии ни был мудрец, он всячески старается быть полезным отечеству или согражданам; оказав услугу, он ею не хвалится, но скромно и терпеливо ждет воздаяния за нее. Если же его обойдут наградой, он не ропщет и не жалуется. Похвала честных людей, сознание, что он сделал добро для добра — вот самые лестные для него награды. Если же его взыщут почестями, он не гордится и по-прежнему доступен всем и каждому. Ему неведомы зависть, надменность, презрение — он со всеми живет в согласии. Последнее порождает всеобщую к нему благосклонность. Главный же источник мудрости — любовь и сострадание ко всему человечеству».

Подобные принципы взаимоотношений пронизывали Поднебесную «сверху донизу»: подчинённые как правило не слышали от вышестоящих «мудрецов» презрительных окриков, истерических упрёков. «Мудрецы» наказывали подчинённых спокойно за нарушение имперского рабовладельческого порядка, а подчинённые принимали наказания — как должное, тоже спокойно, следуя всеобщим правилам поведения и этикета.[792] Такие взаимоотношения имитировали гуманизм, который якобы пронизывал всю Поднебесную «сверху донизу»: ведь чем «выше», тем больше мудрости, поэтому подчинение вышестоящему признавалось тоже мудростью, а «милость» вышестоящего (пусть даже это и наказание за проступок) считалось любовью и состраданием к провинившемуся. И такая система взаимоотношений работала и работает по сей день в Поднебесной.[793]

Учение Конфуция заключается в следующих «трёх правильных отношениях»: государя к подданным, отцов к детям, мужей к женам. К тому же в нём есть принцип точного соблюдения «пяти верховных добродетелей или обязанностей»: «человеколюбия, то есть сострадания ко всем себе подобным без различия, затем правосудия или воздаяния каждому должного безо всякого лицеприятия, повиновения действующим законам и соблюдения установленных обрядов господствующей религии, правдоподобия, то есть неуклонном отвращении от всего ложного, и, наконец, верности и честности всегда и во всём».[794]

В этих отношениях и «добродетелях» Конфуций видел счастье человеческого рода и, обставив их известными церемониями, создал своё «учение о нравственности».[795] Основным принципом этой «нравственности» является отсутствие увлечений, равновесие в деятельности, сохранение и соблюдение середины во всех поступках — умеренность и сдержанность всегда и во всем и, как результат этого, спокойствие, невозмутимость. Человек, согласно Конфуцию, во всем должен придерживаться середины: он не должен иметь ни чрезмерной злобы, ни чрезмерной любви, не должен слишком предаваться печали, ни восторгаться от радости[796] — одним словом, в нём должно быть полнейшее отсутствие крайностей и увлечений. То же должно соблюдать и в нравственном отношении к другим людям, то есть «стараться избегать причинять другим то, чего себе не желаешь, сохраняя, таким образом, и здесь гармонию» — главный принцип конфуцианства.[797]

Все остальные «нравственные добродетели» приводятся к тому же началу. Китайские «справедливость и честность, верность себе и своему слову, искренность как основа мирных и добрых отношений к общественной жизни и средство к устранению недоразумений, послушание и почтительность к старшим, кротость, терпение и, наконец, вежливость ко всем без исключения» непосредственно связаны с началом середины, или гармонии. Эта сдержанность во всех этических проявлениях, разумеется, обусловливает некоторую сдержанность и в чувственных наслаждениях.

Все вышеперечисленные качества китайской «нравственности», которую воспитывает дух и буква конфуцианства — сами по себе хороши если предположить, что люди живут в справедливом обществе, где господствует Человечный тип психики. Но про Поднебесную (как в прошлом, так и в настоящем) такого не скажешь. Поэтому мы опять имеем дело с очередной разновидностью восточной имитации благонравия, которая на деле является — вежливостью «доброго» «зомби»-биоробота, надёжно включённого в китайскую толпо-«элитарную» иерархию. Ясно, что «доброта» «зомби» заканчивается в тот момент, когда он сталкивается с угрозой своей безопасности, а значит и — угрозой безопасности имперскому толпо-«элитаризму». Как только «зомби» сталкивается с этим, он перестаёт быть добрым и становится опасным инструментом охраны рабовладельческой иерархии, выполняя при этом функции её целеполагания, заложенные в генетику и духовность «зомби» издревле.

Учение о середине[798] является идейным стимулом, обусловливающим и охватывающим весь внешний быт китайцев, весь образ их жизни, весь государственный строй, а также нравственное и духовное состояние жителей Поднебесной. Для того чтобы укоренить это учение, конфуцианство создало целый кодекс обрядов — так называемых, церемоний. Церемонии являются сдерживающим началом — предписывающим «зомби», когда и как ему надо поступать в известное время и при известных обстоятельствах. Именно поэтому «зомби» всегда внешне ведёт себя «прилично и с достоинством» избегая разного рода столкновений, ссор и брани. В случае возникновения угрозы имперскому порядку «зомби» также «прилично и с достоинством» будет защищать этот порядок согласно церемониалу. И лишь в случаях нестандартных ситуаций, не предусмотренных церемониалом — может произойти сбой, который выведет «зомби» из состояния «приличия и достоинства», обнажив лживость имитационной доброты толпо-«элитаризма». Для того, чтобы этого не происходило высшая имперская иерархия и поддерживающие её «мудрецы» старались вовремя адаптировать систему церемониалов к изменившейся внешней и внутренней (по отношению к имперскому порядку) обстановке.

Конфуцианство учит, что церемонии показывают связь неба с землей, утверждают порядок между людьми, что они присущи человеку от рождения, а не составляют только искусственную внешнюю форму. Оно учит, что церемонии основаны на различии вещей по их низшему или высшему достоинству, на замечающемся повсюду разнообразии в природе и что поэтому-то и введены различные постановления, касающиеся одежды, браков, похорон, жертвоприношений, представления ко двору, определены отношения между государем и его чиновниками, отцом и детьми, старшими и младшими, мужем и женой и, наконец, между друзьями.

Нетрудно догадаться, что учение о середине весьма легко «гармонирует» с даосским простонародным контуром «Инь-Ян»[799] и, видимо, этот простонародный контур даосизма — дань конфуцианскому имперскому мышлению. Напомним, что есть исследователи, которые утверждают, что для китайцев земная жизнь представляет собой увлекательную мистифицированную игру, правила которой определены соотношением Инь-Ян таким образом, чтобы не было серьёзных перекосов «светлых» и «тёмных» полос в жизни (ведь, согласно простонародному даосизму, если много «светлого», то оно будет компенсировано «тёмным» и наоборот), но «выигрышем» в такой игре считается прирост чего-либо «светлого»[800] — достижение успехов (в китайском понимании) самое позднее к моменту окончания игры (к смерти): «практическая задача жизни в том, чтобы не давать игровому поединку ян и инь заходить слишком далеко».

Таким образом, союз конфуцианства и даосизма стимулирует среднестатистического китайца получить от земной жизни хоть немного выгоды (в мистическом и светском планах),[801] не создавая сильных перекосов в плане религиозного рассмотрения Инь-Ян и не нарушая имперского порядка. Эта двойная система «гармонирующих» стимулов занимает всю жизнь китайца, внимательно отслеживающего «плюсы» и «минусы» от принятия того или иного решения в системе Инь-Ян. Суть подобного мировоззрения действительно напоминает законы «рыночных отношений»[802] (либо «игру в жизнь на бирже по правилам последней»), стимулирующая вера в которые поддерживается даосизмом, а сами правила установлены конфуцианством.