Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая

— Йерикка добавил: — А по­том говорится, как Сварог полюбил Морану и, чтоб не плутала любая лада по темным лесам, достал горшок со своей Огнивой, начал окунать туда по­сох и зажигать на небе его острием звезды — больше и больше... Но они получались красивыми и холодными, как сама Морана...

— Морана же вроде богиня Смерти, — вспомнил Олег. Йерикка пожал плеча­ми:

— Ну и что? Смерть — это часть Верьи, в ней нет ничего неестественного. Морана — не злая богиня. Зло — это Кощей. Смерть противоестественная, по­жар, разорение, разбой, болезни — это все от него... Говорят, Кощея принес­ли с Земли на закорках его рабы, когда Сварожичи разрешили славянам вер­нуться в Мир и взять с собой только то, что каждый сможет унести за пле­чами — так молодые боги думали не пустить сюда Кощея. А он всех обманул, пролез...

— У нас нет этих легенд, — вспомнил Олег. Йерикка печально усмехнулся:

— Есть, просто вы их не помните... Нас тоже заставляют забыть. Взамен впи­хивают в головы чужие слова, чужие места — Йегова, Иерусалим, Моисей, Биб­лия... И до чего живуча эта рабская вера, как быстро корни в людях пускает — чем хуже вокруг, тем быстрее!

— А... — начал Олег, но его прервало задорное повизгиванье двух кувиклов в руках Данока и Одрина. Они наигрывали, покачиваясь из стороны в сторо­ну, а Морок и Богдан как раз сходились для танца. Замерли друг против друга на миг... и вдруг словно взорвались каскадом прыжков, перепляса — то вприсядку, то друг через друга, то вертясь волчками по камням с раски­нутыми руками. Богдан, подпрыгивая и прихлопывая себя по голенищам кутов, звонким мальчишеским дискантом начал дурашливо выкрикивать:

Морок, вприсядку колеся возле друга, поддержал:

Мальчишки, пружинами выпрямившись и раскрасневшись, слаженно вопили, подскакивая вверх, садясь в воздухе на шпагат и ухитряясь не терять ды­хания:

— и еще что-то, уже совершенно похаб­ное, как под бок к старику легла молодая девка, И дед ее укатал до полу­смерти, да и раздумал жить до ста — мол, слишком мало, поживу до полтора­ста... А Олег, глядя на них, прихлопывая в ладоши, смеясь и чувствуя, как напрягаются ноги — вскочить и сплясать тоже — какой-то частью мозга отстраненно подумал: одеть их в тишотки, джинсы, куртейки с какими-нибудь кислотного цвета надписями, обуть в кроссовки... напялить бейсболки козы­рьками назад, спереди выпустить по моде чубчики, за плечо — рюкзачки, и пожалуйста: два восьми-, а то и семиклассника, не отличишь от ровесников на Земле...

Нет, не так. Мало у кого из мальчишек этого возраста там, дома, такие глаза — в которых, даже светлым днем отражаются звезды. Мало у кого такая гордая даже в дни усталости и недосыпа осанка и такая прямая и четкая речь, звучащая, как распев былины. И даже похожие по смыслу на «Сектор Газа» слова песни звучат у них не как грязный поток брани...

Кто знает, сколько потеряла Земля, когда ушли последние такие люди, и заменил их «евростандарт» — все в меру. В меру честные, в меру смышле­ные, в меру верные, в меру любящие... в меру люди. И что останется от Мира, если победят данваны?!

Мальчишки перестали выплясывать, отдувались весело. Йерикка вздох­нул:

— Теперь надо еще покричать хором... Ладно, где наша не пропадала!

— И где же? — повернулся к нему Олег.

— Что? — не понял Йерикка.

— Где не пропадала?

— Да ну тебя...

Олег дружески треснул Йерикку между лопаток — тот как раз вставал и сделал вид, что падает. Засмеялся, спросил:

— Пошли, что ли?

— Опять это страшное слово?! — простонал Олег. — Может, не пойдем?

Он спросил это, конечно, в шутку. Но Йерикка, неожиданно сделав стой­ку, медленно ответил:

— Может, и не пойдем... — и окликнул Гоймира: — Князь, что-то не то!

Ловушки никакой не было. Была обидная случайность, проистекавшая все из того же шума, поднятого развеселившимися мальчишками. Отряд горных стрелков, услышав вопли и рожки, свернул с пути и сейчас подваливал снизу под прикрытием установленных среди камней скорострелок. Уходить горцам можно было лишь дальше — вверх по открытому склону.

— До боя! — скомандовал Гоймир. И добавил: — Допелись, кр-ровь Перунова...

— А и не по первому разу, — успокаивающе буркнул Холод, взводя ТКБ — тот смачно лязгнул, — отобьемся, князь...

— Если они вельботы или даже фрегат не вызовут, — тихонько сказал Йерикка, стоя на колене за камнем.

— А могут? — спросил Богдан, вкладывая тромблон в ствол ГП25. Йерикка ки­внул и сказал, как о чем-то приятном:

— Должны... Вольг...

— Я уже, — Олег лежал, раскинув ноги в упор, на плоском валуне. — А пот­ом, — процедил он, — всем подарки давали... пиз...ли называются... больно — но всем досталось... Один негритенок пошел купаться в море...

— Десять, — сказал Йерикка, переставляя прицел «дегтярева».

— Чего? — спросил Олег.

— Десять их было. Негритят.

— Было...

«Крах!» Йерикка увидел, как шагавший примерно в трехстах саженях, впе­реди остальных, стрелок покатился вниз по камням.

— Офицер, — доложил Олег, — сейчас еще радиста...

— Голову убери, отстрелят, — посоветовал Йерикка дружелюбно. — Как без нее стрелять будешь? Лучше скорострелки посшибай.

— Далеко, не достану...

Ответный огонь заставлял горцев прятаться. Олег лежал совершенно открыто, бравируя перед лицом опасности и находя в этом острое наслаждение. Но когда по нему, подбираясь все ближе, полоснул ливневый пулемет, мальчишка ска­тился с камня, хохоча и забрасывая за плечо винтовку:

— Ну уж хватит, — выдохнул он, — двое офицеров и два радиста — неплохо!

— Все, все, они пошли! — крикнул Йерикка, припав к пулемету. — Почему Холод молчит?!

Олег оглянулся. Холод стоял на коленях, за гранатометом, задравшим рыло с разлапистой треноги. Кольчуга, и рубашка на груди были широко распу­щены, лицо застыло, в оскаленных зубах — веточка вереска. Морок лежал ряд­ом, закинув ногу на ногу и скрестив руки — глаза задумчиво устремлены в небо, голова — на коробке тромблонов.

— Братишка, — подождав, пока стрелки подойдут на три сотни сажен, сквозь зубы процедил Холод, перегнав веточку из одного угла рта в другой.