Олег Верещагин - Я иду искать. История вторая
— Что это? — спросил Олег, и голос показался ему самому глухим и несвязным, будто и впрямь заговорил камень. Ответа не было. Олег поднял голову — и сумасшедшее небо Мира — с солнцем, узкой кривой полосой Ока Ночи, Невзглядом и всеми дневными звездами — рухнуло на него...
...Олег открыл глаза.
Йерикка стоял напротив в прежней позе. И ничего не изменилось.
Кроме одного — Олегу больше не было холодно.
Сперва он подумал, что окоченел до последней степени. Но пальцы шевелились, шевелились губе, а ни ветра ни холода не ощущалось. Олег посмотрел вокруг. Кажется, у него кружилась голова? Странно...
Он поднял вверх, в небо, руку с мечом. Йерикка синхронно повторил его жест, и Олег услышал голос друга:
— Щит Дажьбожий,
Солнце славянства,
Прими мое дело.
Прими мою службу.
Отринь от неправды.
Отринь от измены,
Отринь от страха,
Отринь от соблазна!
Пусть так случится,
Как сказано, станет,
Об этом прошу я,
Дажьбог Сварожич!
В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки — с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч зазвенел по камню.
Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смотрел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:
— Что со мной?!
— Посмотри вокруг, — сказал. Йерикка.
Олег огляделся. И понял, что это — ЕГО мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное никогда еще так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал ее так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что ее — эту жизнь — можно отдать за все вокруг. И — о том, что придётся много драться, и не только здесь драться... но ощущал, что и на этом пути его ждет успех.
Он смотрел на мир глазами волхва.
— Эрик, — тихо сказал Олег, — если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же — я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас...
— Пошли, — весело ПОДУМАЛ Йерикка, — мне еще одежду надо найти!
Интерлюдия: «К Вершине»
Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь — наверх!
Ну вот, сорвался в пропасть страх
Навек, навек.
Для остановки нет причин —
Иду, скользя...
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Среди нехоженых путей
Один путь — мой,
Среди невзятых рубежей
Один — за мной!
А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят...
Среди нехоженых дорог
Одна — моя!
Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит,
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит...
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов!
И пусть пройдет немалый срок —
Мне не забыть,
Что здесь сомнения я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне вода:
Удач — всегда!..
А день... какой был день тогда?
Ах да — среда! [40]
Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у коновязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь понять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли...
— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:
— Нет. Клейма разные, седла разные, потники разные... Похоже, это лесовики.
На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна...
Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооруженных людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц — жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх нее висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе — с круглой... гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашливо:
— Где я только не был,
Чего я не отведал —
Березовую кашу.
Крапиву-лебеду...
Только вот на небе я
Ни разу не обедал...
— он поник головой, удрученно вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:
— Господи, прости меня —
Я с этим обожду!
Лесовики захохотали, глуша еще певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щелкнул в лоб:
— Хорошо поёшь, стервец!
— Благословил, батюшка, — улыбаясь, певец потер краснеющий лоб. Хохот усилился.
— Наши, — кивнул Йерикка. — Вот и Колька Белев... Пошли, только спокойно, без эффектов, а то еще стрельба начнется...
...Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.
— Степаньшин! — закричал Гоймир. — От то! Откуда ты?!
Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоуменно смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул: