М. Орлов - Сказания и легенды Средневековой Европы

Эти примеры, которых можно было бы множество привести из книг того времени, достаточно характеризуют состояние народных верований. Очень наглядным образцом отмеченного нами шатания мысли, нерешительных взглядов на тайные науки, вообще на сношение человека с нечистым духом может служить знаменитый Рожер Бекон (1214–1294). Он, по-видимому, глубоко сомневается в ходячих рассказах о колдунах и колдовстве, о возмущениях ими сил и явлений природы, вызывании бурь, напуске болезней, безумия и т. п. Невозможно, дескать, чтобы простой смертный мог призывать к себе на службу могучих духов, когда они ему нужны, а потом отпускать их, когда надобность в них минет, словно каких-нибудь наемных поденщиков. Но вслед за тем сам же Бекон пускается в туманные рассуждения о том, что бывает-де такое состояние неба и такое сочетание светил, при котором магические операции удаются. Значит, его скептицизм на поверку был довольно относителен. Несмотря на свой сильный, независимый критический ум, и он не мог выбиться из-под гнета суеверий своего времени.

Наступил XIII век. Около этого времени по всей христианской Европе началось упорядочение судопроизводства и законодательства. Местные своды законов повсюду пересматривались, пополнялись; в них вводились многие, раньше упускавшиеся из виду группы преступлений. Казалось бы, этот момент был особенно благоприятен для того, чтобы законодатели обратили внимание на тайные науки, колдовство, знахарство, ворожбу и т. п. Но однако, ничего подобного нельзя усмотреть в тогдашних сводах законов. Чарльз Лие перебирает их все один за другим в своей книге и выводит только заключение, что мирские власти, видимо, стараются снять с себя всякую возню с чародеями и передать их в ведение духовных властей. Бывали, впрочем, и любопытные схватки между духовной и светской властями за юридическую компетентность в делах о колдовстве. Так, в 13 веке во Франции, в Санди, схватили несколько женщин, обвиняемых в колдовстве. Их привлекли к своему суду мирские власти. Но тут вступился местный епископ и потребовал, чтобы обвиняемых передали ему, так как их дело входит в круг ведения духовного суда. Тогда в свою очередь в свалку вступился парижский парламент, который по зрелом обсуждении постановил, чтобы спорное дело было передано на суд духовный. Да и в самом деле, все эти дела о колдовстве были так темны и запутанны, что светским судьям, воспитанным в идее точности и наглядности доказательств и улик, было затруднительно постановлять по ним удовлетворительные решения, они и рады были избавляться от таких дел. Светские суды стали несколько охотнее браться за эти дела только тогда, когда в арсенал орудий судопроизводства вошли пытки. Этим милым средством, за неимением улик, можно было в огромнейшем большинстве случаев добиться от подсудимого признания в какой угодно вине. А собственное признание — статья весьма почтенная, на которой уже возможно обосновать правильный приговор.

По отношению к колдовству в несколько особых условиях оказалась Испания. Там большое влияние оказало нашествие мавров-магометан. Мусульмане — фаталисты, а потому среди них эта глубокая вера в судьбу, в предназначение породила веру в гадания. Они и распространили гадание и ворожбу во всевозможных их видах среди испанского населения. Арабские библиографы насчитывают около семи тысяч авторов, писавших только об одном снотолковании; не меньшее число писателей-специалистов насчитано ими в области других тайных наук. Поэтому когда на полуострове распространилось христианство, то схватка между ним и многочисленными поклонниками тайных наук, то есть слугами демона, как их должны были понимать христиане, вышла горячая и жестокая. В IX веке правительство на полуострове свирепствовало над колдунами не хуже, чем в Византии и Риме. Так, в 845 году король астурийский Рамиро сжег целую армию всяких кудесников и чародеев, и в том числе немало евреев-астрологов. Но эта энергия борьбы с дьявольскими науками зависела непосредственно от личного характера и настроения королей. А между ними бывали и такие, которые сами увлекались тайными науками; таков был, например, Альфонс I Кастильский, «Воитель» (el batallador), как называли его испанцы. Он с величайшей страстью предавался ворожбе, особенно по полету птиц. Отличались по этой части и духовные власти. Архиепископ города Сант-Яго, Педро Муньос, приобрел такую громкую славу некроманта, что папа Гонорий III был вынужден сослать его в отдаленный монастырь (1220 г.). Мы уже упоминали о том, что, когда Испанией овладели вестготы, они ввели там несколько смягченные римские законы о колдовстве, и эти законы держались потом, уже при христианстве, почти до XV столетия.

В предшествовавших главах мы лишь мимоходом указывали на те пункты, которые сосредоточивали на себе внимание светских и духовных властей и в которых возникало подозрение насчет вмешательства в дело адских сил. Теперь, порядка ради, находим полезным кратко характеризовать главные отрасли тайных наук, которые возбуждали подозрительность властей.

Этих наук было великое множество, и их называли то науками, то искусствами, кому как больше нравилось. Существовало особое искусство толкования сновидений — онирокрития; искусство гадания по руке — хиромантия; искусство предсказания характера и судьбы по лицу и голове — физиогномия. Искусство магии очень трудно определить в точности. Волшебство, чародейство, вызывание духов, знание волшебных слов, заговоров, заклинаний — вот обширная область магии. Ее разделение на черную и белую очень неясно. Под черною надо подразумевать ту, которая требовала содействия адских сил; под белою — что-то вроде простого фокусничества, хотя иные кудесники по этой части, как кажется, не прочь были утверждать, что они в своих волхвованиях пользуются добрым советом и содействием высших небесных сил, ангелов и святых. Иные подразумевали под белою магиею алхимию, имевшую своим предметом столько же искание способов изготовления золота, как и способов изготовления напитка молодости и бессмертия — жизненного эликсира. Алхимия была важнейшею из тайных наук, наряду с астрологиею, т. е. искусством читать будущее вообще, а главным образом судьбу человека по расположению небесных светил. Затем существовал еще целый ряд мелких волшебных специальностей: искусство указания источников посредством магического прута, искусство открытия воров, гадания на картах, изготовления ладанок, любовных зелий и т. д.

Римская церковь очень долгое время не могла установить точного определения тайных наук, и, например, на вопрос, что такое магия, по каким признакам можно с точностью заключить, что человек в ней виновен, редко кто из духовных казуистов до времен инквизиции смог бы дать точный ответ. Инквизиция все это привела в порядок, хотя, правда, не сразу, а лишь с течением времени, по мере накопления в ее бездонных архивах массы данных и фактов, почерпнутых из бесчисленных процессов.

Можно думать, что ни одна из отраслей тайных наук не причинила столько хлопот духовенству и светским властям, как астрология. Она была чрезвычайно распространена, держалась чуть не до XIX столетия, а главное, что особенно затрудняло, она пользовалась большим вниманием владетельных особ — императоров, королей, герцогов. Многие из них держали придворных астрологов и этим признавали открыто и науку, и ее жрецов. Таким образом инквизиции предстояло разрешить относительно астрологии два труднейшие вопроса, а именно: рассмотреть ее по существу и со стороны увлечения ею высших светских лиц. Надо было, значит, во-первых, распознать, что это за наука — просто ли она наука или дьявольская наука? Во-вторых, умненько обсудить, как браться за ее жрецов в тех случаях, когда они состоят под явным покровительством таких лиц, с которыми не было возможности обойтись без стеснений. Положение было трудное.

Астрология — наука, несомненно, восточного происхождения. Она народилась на свет на равнинах Халдеи, начало ей положили тамошние маги-звездочеты; потом она оттуда перешла в Египет, а из Египта уже передвинулась в Европу через Рим. Здесь она одно время должна была выдержать борьбу с местными гадателями, авгурами и аруснициями и одолела их довольно быстро. Она сделалась даже предметом преподавания, была введена в круг образования молодых патрициев. Но в том же Риме в императорскую эпоху астрология вдруг впала в немилость. Причина этой немилости состояла в том, что астрология располагала, между прочим, средствами в точности определять час смерти людей, а значит, в том числе и императоров. А знание часа смерти главы государства могло повлечь за собой крупнейшие государственные непорядки. Вот ради этого соображения астрология и была внезапно прихлопнута и ее искусники преследовались с неслыханным ожесточением. Но этим преследованием их извести не удалось, потому что римское население слишком привыкло к астрологии и решительно не могло без нее обходиться. Тацит остроумно замечает, что астрологи были постоянно гонимы и в то же время постоянно терпимы. Наука была притом же в высшей степени сложная, требовавшая многолетнего усерднейшего изучения, так что лицами, предавшимися этому изучению, надо было дорожить. Правда, опытные астрологи сумели ее упростить, чтобы сделать ее более доступною большому кругу любителей и почитателей: они придумали особые таблицы, по которым астрологические операции упрощались и облегчались.