Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 37

Но Калашников блаженного выслушать выслушал, а успокоиться не успокоился. Горько ему стало от сравнения с бессловесным мурашом, решил он добиваться правды даже ценой спасения души. Хотел поначалу фузею фряжскую купить, да издали зятя малютинского и выцелить, как писано в «Повести о стрелке Шиловского Вора», но был Калашников человеком трезвомыслящим и знал, что никто ему запросто на базаре фузею не продаст, а вот его самого продадут обязательно.

Пытался он челобитную царю подать, Симеону Бекбулатовичу, да только не такое это простое дело — дотянуться до царя. Аудиенции людишкам калибра Калашникова царь не давал, по протоколу не положено. Бояре, что имели доступ к Бекбулатовичу, прослышав, что дело касается Малюты, наотрез отказывались передать челобитную, не прельщаясь ни соболями, ни златом-серебром. Посылал Калашников челобитную и почтой простой, и почтой фельдъегерской, и почтой голубиной, но тщетно. С отчаяния обратился купец к заветной книжке заклинаний и волшбы, в ней и узнал, как докричаться до царя. Вечером полной луны пошел он в старый-старый чулан, заросший паутиною, в ту паутину крикнул свои укоризны — и стал ждать. Часа не прошло, как явился усатый фельдъегерь и принес пакет запечатанный, а в пакете — царево письмо, мол, так и так, царь разделяет скорбь, но нужно понимать: есть презумпция невиновности. Лучше отпустить десять виновных, нежели наказать одного невинного, таков наш русский закон, а он, хоть и царь, закону повинуется и перед законом немеет. Поскольку нет твердой уверенности в вине малютинского зятя, а, напротив, есть сомнение, то и речи о наказании вести не должно. Дата, подпись.

Другой бы это письмо в рамочку поместил, на видное место повесил, а Калашников в сердцах скомкал, да в угол бросил, и той же ночью пошел на Кукуй, где жили иноземные купцы. Хотел и в самом деле фряжскую фузею сторговать, да по пути напали на него злые люди, стукнули по голове, подвезли к реке, порытой льдом (на дворе уже стоял декабрь), где и бросили в прорубь, приговаривая: не суйся, куда не след.

И кажется Калашникову, будто несет его по темному коридору, и великая стынь борется с ним, сковывая члены, язык, мысль. А в конце коридора — свет, и голоса любимой жены и малого дитяти. Он — к ним тянется, но течение несет мимо, во тьму, в которой лишь малиновые огоньки мерцают. Тогда он успокоился сердцем, перестал противиться неизбежному и пустил стынь в душу.

Очнулся Калашников от того, что чужие руки нещадно мяли и щипали его иззябшее тело. Оказывается, течением вынесло его верстой ниже в другую прорубь, и бабы-портомойки ухватили Калашникова, вытащили, отнесли в избу, раздели, влили в горло горячего хлебного вина и растирали, покуда не привели в чувство.

Купец поблагодарил спасительниц и отправился восвояси. Как он не умер, проведя в воде с полуночи до утра? Знать, такой ему жребий. Стал он спокоен и холоден, прекратил искать справедливость, и вдругорядь его топить передумали: покорность купца пришлась кому-то по душе, сломать всегда слаще, чем убить.

Прошло четыре недели, наступило новое полнолуние.

Заперся он в кабинете (хотя от кого запираться — слуг он рассчитал, оставил при себе лишь трех-четырех, которые хозяина сами обеспокоить не смели) с куском хлеба, чаркой водки да гвоздиком двухдюймовым. Первым делом выпил он чарку водки, вторым — пожевал хлеб, но не проглотил, а из мякиша слепил фигурку да положил в лунный свет. Третьим делом пронзил фигурку гвоздиком, да пошел спать. Поутру мякиш в очаг бросил, а гвоздик сохранил, чувствовал — много работы будет гвоздику.

А по Москве пошли слухи: скончался малютинский зять, занялся синим пламенем и, страшно вопия, сгорел. Верно, черти заживо утащили его в ад за грехи — много православных душ загубил. Хотя куда ему до тестя...

Прерву повествование. Условия заданы: обыкновенный, не злой человек теперь может уничтожить любого, о ком помыслит. Никаких преград нет. Боязни наказания тоже.

Каков дальнейший путь Калашникова? Остановится он, или пойдет дальше, поняв, что обидчик без потатчиков никогда бы не обрел той силы, которую имел? Оглядев окрест себя, увидев тысячи обиженных, станет ли он мстить за них? Единственное ограничение, которое я, волею автора, накладываю на Калашникова, это возможность извести лишь одного человека в полнолуние, то есть чертову дюжину в год. Калашников молод и здоров, способен прожить еще и тридцать лет, и больше, то есть счет потенциальных мишеней идет на сотни.

Если шире: может ли индивидуальный террор изменить если не мир, то хоть что-нибудь?

Смерти Александра Второго, Плеве, Столыпина, думается, повлияли на историю России. А если чиновников и сановников казнить народной волею (чем Калашников не народ?) в иное время?

Интересно, кого выберет Калашников в следующее полнолуние?

К оглавлению

Опубликовано 08 октября 2010 года

Есть такое почтенное занятие — искать объяснение своим неудачам. Денег нет; девки (или, политкорректно, мальчики…) не любят; во Всемирную лигу сексуальных реформ с жалобой не обратиться, ибо основатель последней Магнус Хиршфельд усоп аж в 1935 году… Поскольку при этом очень тянет пожалеть себя, любимого, то причину перманентных горьких фиаско возлагают обычно на нечто внешнее. Власть не та (с Марса, наверное, прилетела, и навязала себя с помощью теплового луча), история тяжелая (а у галлов что, гильотины не было?), враги злющие (верить, что британцы воевали в восставших американских колониях по правилам Гуго Гроция могут лишь те, кто делает свой маленький бизнес на Единичности и Неповторимости Холокоста…).

И есть объяснение последнее. Как Генерал Мороз приходил на помощь нашим войскам в Отечественных войнах (хм, мерзли почему-то лишь лягушатники и колбасники, русским сие шло на пользу), так и на климат удобно возложить вину за наши неудачи. Лаконичней всего сформулировал это Юрий Визбор — "В России, дескать, холодно купаться, Поэтому здесь неприглядный вид". Ну а систематичней всего изложил эти взгляды Андрей Паршев в работе «Почему Россия не Америка», 1999, многократно переиздавалась. Несмотря на глумливый характер предыдущих абзацев, книга Паршева, безусловно, принадлежит к разряду must read. Это общепонятный ответ гаммельнским крысоловам, который своими дудками заманивали Россию в глобальный рынок, побуждая сдать при этом национальные интересы. Предположим, что книгу Паршева многие читали, поэтому напомним ее аргументацию в логической последовательности.

Реформаторы 90-х исходили из того, что стоит объявить в России рынок и раздать собственность прихватизаторам, как заводы и фабрики загудят-оживут, начав выпускать востребованную рынком продукцию. Реальность, как мы знаем, оказалась несколько иной — кончились игры младореформаторов дефолтом. И причины этого попытался объяснить Андрей Паршев, введя «горькую теорему», — "в условиях свободного мирового рынка уровень производственных издержек почти любого российского предприятия выше среднемирового, и поэтому оно является инвестиционно непривлекательным". Суровый российский климат, большие расстояния — все это делает нашу промышленность неконкурентоспособной по сравнению с промышленностью ЮВА. Так оно и вышло — процветание нулевых обусловлено выгодной конъюнктурой на сырье на внешних рынках — заводы в стране строились импортозамещающие, сборка авто для рынка внутреннего, производство гигиенических прокладок...

Автор этих строк склонен считать, что большую роль в стагнации постсоветской российской промышленности играет не климат, а ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ее состояние (в отличие от партнеров по БРИК, Бразилии, Индии и Китая). Дело в том, что мы уже истратили сельское население, жившее натуральным хозяйством, — неприхотливое и трудолюбивое, приученное пахать от света до света, — в индустриализацию 1930-х и послевоенное восстановление. И Россия, кстати, похожа на Америку — в Штатах Лестер Туроу описал аналогичные процессы, приведшие к кризису 1970-х (см. The Zero-Sum Society, 1980 ). США вышли из него, превратившись из страны индустриальной в штаб-квартиру глобальной экономики. Россия своего стабильного места в глобальном мире пока не нашла, роль экспортера сырья бывшую сверхдержаву устроить не может, а об инновационном развитии говорить могут только клинические оптимисты…

Так что обращаясь в будущее, необходимо оглянуться и на историю с географией. Взглядам Паршева противоречит очень бодрый рост отечественной экономики в конце Империи царей, происходивший в условиях открытого рынка. Правда, тут попались на глаза очень забавные цифры, подтверждающие для этого периода взгляды Паршева. Ну, как мы представляем себе отношения России и Германии перед Первой мировой? Мы вывозим хлеб, немцы поставляют нам машины и технику. Да! Но вот в начале второго десятилетия ХХ века обозначилась интересная тенденция. Германия начала ЭКСПОРТИРОВАТЬ в Россию рожь. За 11 месяцев 1912 года в Россию было ввезено 4631 тысяч пудов ржи, а за тот же период 1913 года — уже 10875 тысяч пудов ржи. В Царстве Польском, Прибалтике, Финляндии германские хлебопродукты начали вытеснять русские. В конце 1913 года царь согласился с предложениями Совета министров по поводу увеличения пошлин на ВВОЗИМЫЕ хлебопродукты… (Подробнее см. А.С.Аветян, «Русско-германске дипломатические отношения накануне первой мировой войны 1910-1914», М., 1985, сс.59-63) Так что у кузенов Вилли и Ники были, — и помимо семи пулек в Сараево, — вполне рациональные и сугубо рыночные мотивы к началу общеевропейской бойни. Раздел рынков — это серьезно! Правда, и тут сложно сказать, помогал ли прусским юнкерам климат, или же успехи в применении удобрений, — пока естественных, — которыми в это время, до того как травить газами солдат Антанты, занимались химики Габер и Нернст… Еще в прямом противоречии с позицией Паршева современное состояние стран ЕС. В самом благодатном климате Средиземноморья, куда коммунистический утопист И.А. Ефремов мечтал, в «Туманности Андромеды», переселить большинство населения (в реальности, в процессе комстроительства, переселяли-то в Воркуту и Магадан…) потомки эллинов и римлян, наследники Испанской и Португальской империй пребывают на грани дефолта. Ну а обитателям европейского севера приходится их спасать трудовым евро… И расходы на кондиционирование (что многие почувствовали этим летом, могут быть почище трат на отопление).