Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 199

Самый характерный пример — это Япония, где пользователей интернета в два раза больше, чем в Великобритании (что понятно: японцев — 127 миллионов, а англичан — 63), но при этом количество зарегистрированных в зоне JP доменов составляет лишь 30 % от домена UK. Поскольку Японию очень сложно заподозрить в идеологическом терроризме, цензуре или низком уровне ВВП на душу населения, единственное объяснение пассивности японских серферов — в их ИНЬ-мировоззрении, в предпочтении не генерировать, а абсорбировать информацию, держаться в коммунальной тени, подчинять индивидуальные импульсы более важным субстанциям — семейному клану, группе, трудовому коллективу, нации.

И все же — перехожу теперь к основной идее своей реплики — ничто не потрясает так сильно, как огромная красная клякса в самом центре диаграммы Грэхема/Саббата, затмевающая своими размерами все вокруг за единственным (очевидным и естественным) исключением (США). Имя этой кляскы — домен DE.

Допускаю, что читатели, не следившие целенаправленно за развитием интернета в Германии, ничего удивительного в размерах национального домена DE не найдут. В самом деле: как еще должно выглядеть интернет-присутствие крупнейшей экономики Евросоюза?! Между тем ситуация реально парадоксальная, потому что на протяжении едва ли не полного десятилетия немцы демонстрировали крайне консервативное отношение к интернету! 

Дело даже не в пантагрюэлианской одержимости Германии «приватным статусом частной жизни», которая отлилась в нескончаемые потоки исков немецких граждан ко всем сетевым ресурсам, которые покушаются на святая святых (хрестоматийный пример — это, конечно же, Google с его картами!). Дело в прямо-таки демонстративном нежелании рядовых немцев оцифровываться и виртуализироваться. Свои выводы я строю на личных наблюдениях и общении с немецкими друзьями и знакомыми, изучении немецких пристрастий по части компьютерной техники, а также (на мой взгляд, очень показательный момент) на вопиющем опоздании, с которым технология e-ink пробивалась на немецкий рынок.

Помнится, у нас была даже «Голубятня», посвященная тому, как сложно найти электронные версии книг на немецком языке. В той статье я делился впечатлениями от наблюдения за немецкими форумами, связанными с художественной и специализированной литературой, на которых люди, словно иголку в стогу сена, пытались отыскать то или иное произведение в оцифрованном виде. По большей части — безрезультатно. 

А потом случилось чудо. Немецкие люди словно с цепи сорвались, массово подавшись в интернет — в очередном своем Drang nach. Для меня здесь очень показательной лакмусовой бумажкой стало волшебное преобразование такого нетривиального ресурса как Avaxhome (коим не перестаю восхищаться, кажется, уже лет 10, и искренне полагаю, что Нобелевскую премию мира нужно присваивать этим подвижникам свободных знаний, а не баракобамам).

На «Аваксе» всегда было море французской, итальянской, испанской и даже португальской литературы (включая разнообразнейшую периодику и аудиокниги). В абсолютном меньшинстве всегда были только немцы. В лучшем случае раз в неделю появлялась случайная залетная книга, а журналы ограничивались Frankfurter Allgemeine и Der Spiegel. Ради любопытства загляните на портал сегодня: на нем чуть ли не половина общего книжного потока идет на немецком языке! Выкладываемого, как вы понимаете, немецкими людьми.

«Медленно запрягают, зато быстро едут» — мне всегда казалось, что это русская поговорка, а не немецкая. Факты, все же, говорят за себя. Если кому-то моя подборка симптомов, использованных для выводов об очень замедленном, однако же неумолимом натиске немецкой нации на виртуальное пространство, видится неубедительной и произвольной, предлагаю сравнить два графика, чья показательность не может быть подвергнута сомнению.

Вот так развивалась англоязычная Википедия:

А так — немецкая:

Как говорится — почувствуйте разницу. 

Теперь — самое интересное: почему случилось немецкое торможение и — главное — почему произошел взрыв? Неужели немцы отказались от своей одержимости приватностью и решили покорить новые территории? Пусть даже и виртуальные? 

Ответ: пока не знаю! Собственно, тему для всеобщего обсуждения я представил как раз потому, что еще не нашел окончательного ответа. Обнародовать сырой недодел догадок было бы не правильно, зато найти адекватное объяснение очень хочется. Надеюсь, кто-нибудь да подкинет на водку :)

К оглавлению

Опубликовано 13 ноября 2013

О FOMO мне все уши прожужжали еще до того, как я ушел из «Фейсбука». Впервые столкнувшись с этим термином вульгарной социологии, я ознакомился с определением, немного подумал и... пожал плечами: раз людям так хочется придумывать какие-то лишние сущности — на здоровье! Я-то тут при чем? По крайней мере, удаляя аккаунт из совхоза Цукерберга, я меньше всего думал о FOMO как о мотивации, которая меня в нём удерживала целых полгода.

Но не тут-то было! FOMO продолжало свое наступление по самым разнообразными информационным клизмам: порталы, журналы. Дошло до визуального промывания мозгов: вчера посмотрел интервью с Рэнди Цукерберг, гендиректором «Цукерберг Медиа» и автором монографии «Усложнённая точка: распутываем наши виртуальные жизни» («Dot Complicated: Untangling Our Wired Lives»), в котором среди прочего сестра Марека объясняла пристрастие людей торчать 24 часа в сутки в интернете (в первую, конечно, очередь в социальных сетях) все тем же пресловутым FOMO! Тем самым FOMO, которое я лично в упор не вижу и даже не понимаю до конца всей полноты смысла. Пора разбираться!

Начнём с сухого определения. FOMO — это акроним Fear Of Missing Out, страха оказаться не в теме (не у дел, что-то пропустить и т. п.). Впервые во всю мощь современных мозгопромывочных СМИ о FOMO заговорили в 2011 году, выдвинув смелую идею, что FOMO — это модернизация социального аргумента «Keeping up with the Joneses» («Как бы не отстать от семьи Джонсов»), которая случилась по вине социальных сетей. 

Логическая цепочка классического научно-популярного изложения FOMO выглядит следующим образом: «Сначала приходит приступ зависти. Затем появляется беспокойство, утрата уверенности в себе, гнетущее ощущение собственной неадекватности. В заключение все эти эмоции сплавляются воедино, наполняя вас желчным раздражением». 

Соответственно, для того чтобы «ломка» FOMO не наступила, необходимо постоянно принимать «дозу» — а значит, появляться в «Фейсбуке» или «Твиттере» как можно чаще, желательно — каждые 15 минут: не дай бог вы пропустите что-то интересное в своей френд-ленте, не сможете адекватно отреагировать, отстанете от жизни и т. д., со всеми остановками по пути деформации личности.

Классическое представление о FOMO, данное цифровой цивилизацией в 2011 году, вертелось вокруг священной коровы либерального общества — Их Величества Choices. Эти самые choices (выборы, возможности, варианты) определяют меру свободы индивида в обществе. Таким образом понятая свобода на самом деле является жесточайшей иллюзией, однако внутри самой социальной системы рассматривается как, с одной стороны, гарант, с другой — главный критерий полноценного бытия.

Иными словами: если у тебя есть choices, ты полностью реализовался и «соответствуешь» ожиданиям окружающего общества. Нет choices — oh-ow! — ты в беде, и нужно срочно что-то исправлять. 

В подобной парадигме FOMO воспринимается как естественная и адекватная реакция индивида, который (вполне справедливо) обеспокоен утратой своих choices! Соответственно, FOMO рассматривается не как наркотик, а скорее как безобидный допинг, позволяющий человеку обрести равновесие и восстановить свои козыри в общепринятой ценностной системе.

Разумеется, компоненты страха, входящие в определение FOMO, не новы, и уж появились никак не в 2011 году. Однако именно тогда произошло качественное переосмысление виртуальной реальности и её роли в жизни современного человека. Причем переосмысление это случилось не на уровне бульварной публицистики, а на уровне научной теории. В частности, профессор социологии Массачусетского технологического института (MIT) Шерри Тёркл издала книгу «Одиночество вдвоём: почему мы ожидаем так много от технологий и так мало от друг друга», в которой констатировала полное фиаско её же собственных иллюзий относительно объединяющих и раскрепощающих достоинств интернета.