Коллектив авторов - Чекисты Рассказывают...
Полет самолета У-2 серьезно повлиял на международное положение. Произошел он 1 мая 1960 года, а через 15 дней должно было состояться совещание «на высшем уровне» — глав четырех держав: СССР, США, Франции и Великобритании. Совещание было по сути дела заранее потоплено.
В самих Соединенных Штатах истинное назначение самолетов У-2 никогда не было обнародовано, и лишь небольшая группа людей из руководителей страны знала о шпионском характере полетов. Как только этим людям стало известно об исчезновении самолета — он не долетел до Буде в Норвегии, в назначенное время, было созвано совещание руководителей операции.
В США еще не знали, что именно случилось с У-2 и летчиком. Было известно лишь, что самолет пропал.
1 мая пало на воскресенье, и большинство людей, знавших об У-2 и его полетах, отсутствовало. Сотрудник ЦРУ тщетно искал кого-нибудь, кому можно было сообщить о случившемся. Наконец он нашел Кэмминга, главу разведывательного отдела госдепартамента. Кэмминг передал новость Диллону, заместителю министра иностранных дел (госдепартамента). Даллес — глава Центрального разведывательного управления, узнал о случившемся еще позже, после возвращения из Нью-Йорка. Тем временем об этом узнали в Пентагоне и сообщили президенту.
Для каждого полета была разработана «легенда» для печати на тот случай, если что-нибудь случится с самолетом. Появилось первое сообщение — пропал самолет во время метеорологического полета у границ СССР.
Создатели программы полетов У-2 знали, что рано или поздно станет известно о шпионском характере этой деятельности, но время шло, и все как будто проходило без аварий. «Легенды» составлялись, складывались в архив, и всем казалось, что положение блестящее. Летчики привозили ценные фотографии, записи на магнитофоне всяких электронных и других сведений — всё безнаказанно. И вдруг! Пропал самолет, и когда? Накануне встречи глав правительств четырех великих держав!
В Турции 2 мая местный журналист в городе Адане, где базировались самолеты У-2 в этой части мира, был первым, кому передали придуманную в Вашингтоне «легенду». Журналист добавил свои предположения, — что самолет был сбит советскими истребителями.
Сведения об исчезновении У-2 просочились в прессу.
Все шло относительно гладко. «Легенда» успокоила прессу — на время. Что случилось с самолетом, еще никто на Западе не знал, а в Москве молчали.
Президент Эйзенхауер, который знал о полетах и одобрил план их поведения в целом, все же был озабочен полетами. Он часто спрашивал у представителя ЦРУ: «Что будет, если нас поймают?» И неизменно следовал ответ: «Этого еще не случилось».
5 мая в Кремлевском дворце заседал Верховный Совет СССР. Председатель Совета Министров СССР докладывал делегатам. В конце речи он сообщил о шпионском полете самолета У-2 и его бесславном конце.
Теперь в США началось нечто вроде паники среди «знающих». Газеты напечатали сообщения о гибели У-2, основываясь на сообщении из СССР, и теперь вопросы репортеров посыпались как из рога изобилия. Снова появилась легенда о метеорологическом полете, но несколько более украшенная. Пока что не было известно, где был сбит самолет — около границы или в глубине страны.
На следующий день Громыко и Гречко дополнили первые сообщения о сбитом самолете У-2. Была напечатана фотография разбитого самолета в «Труде». Наконец, 7 мая в Москве стало известно, что американский летчик Пауэрс жив и здоров, что он многое рассказал о шпионских целях полета и что он был сбит в районе Свердловска.
В Вашингтоне паника уже достигла апогея. Припертый к стене Вашингтон должен был признаться в шпионаже при помощи У-2.
«Другого способа сбора сведений у нас не было».
Сперва не упоминалось, что президент одобрил шпионские полеты. Затем появилось новое коммюнике за подписью государственного секретаря Гертера, в котором прямо говорилось, что президент дал указания о сборе сведений всеми доступными способами, в том числе и путем полетов над территорией СССР. Одйако из коммюнике нельзя было узнать, будут ли в дальнейшем проводиться подобные полеты.
Шумиха продолжалась. Напряженность в международных отношениях росла, и вполне понятно, что совещание глав правительств было сорвано.
Прошел суд над Пауэрсом, и в США газетчики проливали крокодиловы слезы насчет «бесправия», «отсутствия объективности советского суда», «беспринципности защитника, назначенного судом» и тому подобного.
В своей книге мой защитник Донован также злопыхает по этому поводу. Однако, когда я задал ему вопрос — каким был бы приговор суда США в случае появления советского летчика над городом в центре США, в обстоятельствах, аналогичных полету Пауэрса, — он мне не ответил.
Писали, что Пауэрс не шпион, а лишь солдат, исполняющий приказ, и какое может быть сравнение с матерым разведчиком вроде полковника Абеля, забывая, что Пауэрс не раз пролетал над территорией СССР, проходил специальную подготовку и знал, на что он идет.
Вся эта газетная шумиха была типична для буржуазной прессы и имела целью усугубить напряженность международной обстановки.
Все это время я был лишен прав переписки с семьей, и лишь после того как были напечатаны письма американского летчика его семье и тем самым подорваны какие- либо «правовые» основания для отказа, мне наконец снова разрешили вести переписку.
Кончился 1960 год, наступил новый, а жизнь в тюрьме шла своим чередом. Шла моя переписка с семьей и семьи с адвокатом Донованом.
В Вашингтоне тем временем шли споры — пойти на обмен или нет. Одни — по всей вероятности сотрудники Федерального бюро расследований — надеялись на то, что мне наконец надоест сидеть в тюрьме и я расскажу им о своей деятельности в США, и противились обмену, а другие — видимо Центральное разведывательное управление — хотели заполучить своего летчика обратно, чтобы узнать, что именно произошло 1 мая 1960 года недалеко от Свердловска.
Время шло, наступил декабрь 1961 года. Неожиданно меня вызвал начальник тюрьмы. День был обычным в том смысле, что по этим дням недели он принимал заключенных по их личным делам. Однако я к нему ни с какими просьбами не обращался.
Кстати говоря, за время моего пребывания в тюрьме первый начальник тюрьмы, Уилкинсон, получил повышение и переехал в Вашингтон. На его место был назначен другой.
Я сидел в приемной и ждал очереди. Наконец я вошол, и начальник вежливо предложил мне сесть. Он протянул мне конверт, в верхнем правом углу которого было написано: «Вскрыть в присутствии Абеля Р. И.». Я возвратил ему конверт, он его вскрыл и вынул второй; посмотрев на него, он передал его мне. На втором было написано: «После прочтения уничтожить». Я снова вернул конверт, и начальник вскрыл его. Он вынул сложенный лист бумаги, взглянул на него и передал мне.
Письмо было от адвоката Донована. Он писал, что собирается поехать в восточный Берлин в качестве неофициального представителя правительства США для ведения переговоров об обмене и просил меня написать письмо жене, объясняющее цель его поездки, с просьбой обеспечить ему соответствующий прием со стороны представителей советского посольства.
Я сказал начальнику, чго напишу соответствующее письмо, и мы договорились, что в обеденный перерыв я ему передам свое послание. Это письмо было доставлено жене в рекордно короткое время — два-три дня против обычных тридцати дней. Вскоре я получил ответ* что жена предпримет нужные меры.
Машина закрутилась!
Я хотя и был голоден, но спал в берлинской тюрьме относительно хорошо. Это было понятно, потому что в самолете спать не пришлось. Утром, в шесть часов, меня разбудили, принесли одежду и «завтрак», вполне соответствующий по своим качествам ужину. Я его тоже не стал есть.
Пришел Донован. Он мне рассказал, что находится в Берлине уже несколько дней, что он вел переговоры с представителями советского посольства в восточном Берлине и в результате этого через час или около того будет произведен обмен.
— Это произойдет на стыке зон США и СССР около Потсдама. Я поеду вперед, а вас привезут следом.
Он мне рассказал о своем намерении написать книгу с моем процессе и последующих событиях.
Вид у него был утомленный, но он был очень доволен результатом своей деятельности.
Подошли другие американцы, в том числе Уилкинсон. Донован ушел вместе с ним, а меня вывели под конвоем двух гигантов. В машине со мной сидели мои «телохранители» и еще один человек из числа прилетевших вместе со мною из США.
Ехали сперва по городу, затем за городом.
Приехавший со мною из США чиновник повторил вопрос, который он задавал мне раньше в самолете:
— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь?
Я рассмеялся.
— Зачем? — ответил я. — Моя совесть чиста. Мне нечего бояться.