Андрей Евдокимов - Австрийская площадь, или Петербургские игры

Машина застряла в пробке перед светофором.

— Врубай на всю катушку! — приказал Микин водителю. Синие всполохи тут же полетели над крышей старенькой «Волги», истошно взвыла сирена.

— Всем стоять! «Вольво», три-пять-ноль, вправо, вправо прими! — заорал шофер, прижимая к щеке сипящий микрофон скрытого под радиатором динамика. Обогнув по левой полосе завизжавший тормозами трамвай, автомобиль вылетел на вмиг опустевший перекресток и, едва мигнув стоп-огнями, исчез в черной дыре Банного переулка.

«Спать хочу, — Микин в полудреме привалился к дверце, — доведу эту канитель, и все. Хватит! А если удастся выдвинуть Глеба, то совсем хорошо. Тогда можно на покой — с чистой совестью».

— Вчера твою звезду подписал, — вдруг обернулся Микин к сидевшему сзади Калинченко. — В кадрах ворчали, что выслуги не хватает, но мы вдвоем с Васильичем убедили, к тому же генерал тебя ценит.

Уже выходя из машины, Микин сказал:

— Так что, готовь бутылку… подполковник! — Он сильнее и дольше, чем обычно, пожал руку Калинченко и приказал водителю: — Отвези Глеба Семеныча, а после — в гараж!

— Останови! — велел Калинченко, увидев по дороге ярко освещенный ларек. Пиво захолодило едва ощутимой горчинкой, снимая тревогу и напряжение. Невский уже опустел, и странно сверкали в безлюдье огни витрин и рекламы. Заскрипев шинами, машина свернула на Садовую и через минуту всеклась в желтоватую пелену тумана. Калинченко вдруг захотелось оказаться в пустом Летнем саду и чтобы в тишине под ногами обязательно шуршали пожухлые листья. Но уже осталось позади Марсово поле и по крутому спуску с Троицкого моста автомобиль заметно прибавил скорость. Калинченко подумал про неожиданное повышение в звании, но не почувствовал ни радости, ни даже удовольствия. Мысли об этом мелькнули, да так и остались где-то в стороне.

«Вот бы подольше: ехать и ехать», — сонно подумал он, и в этот момент уличное освещение погасло.

— Ого, уже час, скоро мосты разведут, — водитель включил дальние фары. В их пронзительном свете багряным глянцем засверкала кромка Александровского парка, а дальше, в глубине, все укрыла черная, непроглядная мгла.

— Поверни на Зверинскую, к дому сорок два, — неожиданно для самого себя приказал Калинченко. Машина остановилась, чуть не доехав, и Калинченко пришлось пройти полсотни метров. Улица казалась вымершей, только в одном из окон того самого дома, где обосновался Кравцов, колебались тусклые отсветы, как будто горела свеча, странным образом завораживая и маня. Калинченко застыл, глядя на этот единственный в темноте огонек. Он то разгорался, то мерк, но не угасал и в конце концов раздвоился, высветив еще одно окно.

— Это в подъезде, у двери кравцовской квартиры, — определил Калинченко, вспомнив много раз виденную план-копировку здания. Водитель несколько раз мигнул дальним светом. — Так и до психушки недолго! — чертыхнулся Калинченко, возвращаясь к машине.

Через час и тринадцать минут после полуночи дежурный межрайонной подстанции Ленэнерго Сергей Белобровкин заметил резкий перепад напряжения в кварталах 18, 19 и 21. Система аварийного отключения бытовых потребителей и уличной сети сработала незамедлительно. Но, казалось, никто не заметил, что треть территории Петроградского района погрузилась во тьму. Даже действия дежурного были маловразумительны и необъяснимы. Вместо того чтобы принять надлежащие меры согласно пунктам накрепко вызубренной инструкции, Белобровкин сладко зевнул и погрузился в странное забытье. Он отчетливо воспринимал окружающее, понимая, где он и что с ним, но все это — как бы со стороны.

В четыре пятнадцать внезапно зашкалили стрелки приборов на пульте управления, защелкали силовые реле, и режим электроснабжения сам собой восстановился. Белобровкин подошел к стенду с контрольными самописцами. Вычерченные ими линии были прямыми, как полет стрелы. Судя по ним, можно было заключить, что никакой аварии вообще не было.

— Чертовщина какая-то, но дотерпеть надо — приду домой и допью, пробормотал Белобровкин. Во время ночных дежурств он всегда думал вслух, но напрочь забыл о происшествии, едва дойдя до рабочего кресла.

Ох, как бы изумился неутомимый исследователь природных аномалий, окажись он тогда в зоне, ограниченной Кронверкским проспектом, улицами Бармалеевой, Введенской и Зверинской. Но истинно значимое всегда случается вне сфер объективно научного наблюдения. И в ту ночь ничьи шаги не потревожили спящих улиц. Никто не видел бесшумно скользнувшую на лестничную площадку женщину. Оплывающим от горячей свечи воском она опоясала окружье у порога 81-й квартиры и вылила внутрь слабо светящегося круга вязко-тягучую жидкостью из принесенной склянки. Плеснув остатки на дверь, она четырежды прошептала в темноту невнятную скороговорку, неумело плюнула на дверь и через мгновение исчезла.

Надев свежую рубашку, Ира легла на самый краешек кровати и прижалась к тепло спящему Петру. До рассвета оставалось пять с половиной часов.

Разные сны видели в это время жители Петербурга. Журналист Виктор Кокосов в генеральском мундире медленно вышагивал вдоль строя почетного караула. Как в детстве, перепрыгивая через рытвины и канавы, неведомо куда бежал наперегонки со своей собакой (она сдохла лет двадцать назад) майор Глеб Калинченко.

Мрачен и неспокоен был сон мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака. Будто он запутался в прозрачной душащей паутине, которую не разорвать и не распутать.

— Что с тобой? Ты так сильно храпишь, — толкнула его в бок жена.

— Не сушите колготки, где попало, сколько раз говорить! — приходя в себя, раздраженно буркнул Анатолий Александрович.

Давешняя пенсионерка-учительница явилась в сновидения Павла Кошелева, участливо расспрашивая про невзгоды и административные тяготы.

— Видите, Надежда Петровна, вот люк не заделан, здесь трубу прорвало, там крыша прохудилась, а я один, — го ворил он, проводя старушку по глухим дворам-колодцам. — Все только говорят, что плохо, но никто ничего не делает.

— Надо держаться, голубчик. Кто не с нами, тот против нас. Наша задача: не отступаться от принципов чекизма, — ласково поучала его собеседница. — Хоть на волосок отступим — потеряем все. Ни шагу назад!

А сон председателя Законодательного собрания Юрия Анатольевича Кравцова был свежим и безмятежно счастливым. Новая квартира источала умопомрачительные запахи гладко рихтованного дуба, ароматы эссенций и дезодорантов, а также что-то особое, еще не нашедшее адекватного отражения в русском языке. Однако всякий знающий толк в вопросах бытового комфорта безошибочно определял дух только что законченного евроремонта. Под стать благостному настроению были и разноцветные сны, в которых председатель запускал переливчатые мыльные пузыри. В мальчишестве Юрий Анатольевич не знал себе равных в этом занятии, неизменно выигрывая в дворовых состязаниях по части размера и дальности полета радужных шариков.

Утром на кухне Кравцов чуть не расшибся, поскользнувшись у двухкамерного холодильника «Филипс». Под ним натекла огромная красноватая лужа. Открыв морозильник, Кравцов отшатнулся от ударившего в нос зловония: несколько рыбин принесенной накануне речной форели начисто протухли. Протухли равномерно, каждая от головы до хвоста!

Допивая кофе, Юрий Анатольевич неожиданно вспомнил вчерашнего олуха, не уступившего ему дорогу у входа. Молодец охранник! Хорошо шарахнул наглеца о дверной косяк. И эта пигалица, что живет в соседней квартире, так смешно голосила. Вроде даже угрожала. А ведь прав Собчак, что сам подбирает в свой дом подобающих жильцов. Надо будет тоже сказать помощникам, чтобы придумали, как выселить отсюда всякую шелупонь.

А женщине, спутника которой обидел Кравцов, снилось, будто она взлетает вверх, к густеющим сумеркам закатного неба, на краю которого бьется пламя жарких костров. Брезжил дождливый рассвет, когда ее разбудили настойчивые прикосновения.

— Нельзя, Петенька, сегодня нельзя, — шептала она, ласково отодвигая его руку. — Смотри, у тебя плечо распухло. Больно? Но он свое уже получил. Не будет ему теперь на земле покоя. Я все, все для тебя сделаю. Ты, конечно, не веришь, ну и пусть. Только не оставляй меня, не оставляй меня одну…

Косой серый дождь хлестал по окну. Капли стекали на ржавый подоконник и оттуда тоненькой струйкой сливались вниз, на землю, загаженную строительным мусором, среди которого затерялись маленькая склянка из мутно-зеленого стекла и неприметный огарок дешевой сальной свечи.

С утра позвонил Крутинин. Он не пошутил, как обычно. Скорее, был неприветлив.