Андрей Евдокимов - Австрийская площадь или петербургские игры

1.26. В Петербурге мрак и непогода

Все валилось из рук. Писать не хотелось, текст получался вялым и безжизненным. Промучившись два часа, Петр выдавил из себя название «Сказание о районном голове Кошелеве и „лишних“ деньгах из государственного бюджета», — а также первый абзац:

«Поистине удивительные дела творятся в Петербурге, а если точнее, в той его части, которая именуется Петроградским районом. Словно по прихоти злого колдуна район раздвоился. Там, где проживает большинство, — разруха, запустение и нищета. А в параллельном пространстве обитает глава районной администрации Павел Кошелев. Здесь витают в воздухе десятки миллиардов народных денег, неспешно оседая в карманах немногих высокопоставленных чиновников».

Ничего лучше Петр так и не придумал. В конце концов он просто записал то, что рассказал ему Микин.

— Уборщица у тебя давно была? — спросил Чернов, дочитав статью.

— При чем тут уборщица? — удивился Петр.

— Если твоя мусорная корзина переполнена, то в моей места хватит. А иначе зачем эту макулатуру принес?

— Что заказали, то и принес!

— Ты, Петруха, конечно, великий, спору нет. Но твоя «заказуха» не по моей части. Иди к Главному, а я такую фигню печатать не буду.

— Ну и пойду, ишь умник выискался, — выходя, Петр хлопнул дверью.

Ефремова не было, и Петр оставил рукопись у секретарши. Настроение было под стать погоде — слякоть и мерзость.

Вернувшись к себе, позвонил маме.

— Ты к нам завтра приедешь? — спросила она. Несмотря на то что отношения с сестрой и ее мужем были натянутыми, Петр всегда встречал Новый год у них. Это традиция была незыблема, и даже Катя никогда ее не нарушала. Петр вспомнил, какими веселыми были раньше новогодние праздники, как весело играла Настя со своими двоюродными братьями.

Он хотел было рассказать о том, что Катя сменила Насте национальность, но потом решил промолчать. Лишние переживания матери ни к чему.

— Я буду у друзей, — сказал он перед тем, как повесить трубку, — а вечером обязательно позвоню.

Отмаявшись еще с полчаса, Петр снова зашел в приемную. Ефремова так и не было.

— Задерживается в Смольном, — объяснила секретарша, — но я ему доложила про вашу статью, он вечером прочтет.

Петр понимал, что, отдав статью главному редактору, поступил плохо. В редакции не любили Ефремова. Его старались не замечать и мирились с ним, как с неизбежным злом. Петр заглянул к Чернову, но тот сделал вид, что очень занят.

— Я, пожалуй, пойду, — чувствуя, что Чернов обиделся не на шутку, сказал Петр.

По дороге домой Петр купил водку и бутылку шампанского — вечером обещала прийти Ира.

Он едва успел раздеться, как позвонили. «Кто бы это?» — удивился Петр и, не спрашивая, открыл дверь.

— Слава Богу, застали! А то мы уже третий раз заезжаем, а у вас никого, — не успев переступить порог, затараторила помощница Степанова, которую все называли Милочкой. — Похоже на приют холостяка, — она мельком оглядела прихожую.

Милочка отчаянно кокетничала со всеми, кому благоволил ее шеф, и Петр не был исключением. Милочка была полной и жизнерадостной; от одного взгляда на нее становилось веселее.

— Заноси! — скомандовала она, и следовавший сзади официант в красной форменной куртке внес две большие коробки с яркими фирменными наклейками «Ресторан „Под ясенем“».

— С наступающим! От Юрия Григорьевича, — со значением сказала Милочка и обняла Петра. — А вот целоваться вы, Петр Андреевич, не умеете.

Зато она умела, и Петр смутился, почувствовав внезапное возбуждение.

— Так где же ваши женщины?

— Скоро будут, — промямлил Петр, закрывая за нею дверь. Он вдруг вспомнил Настю и отчаянно затосковал. Пнув ногой одну из коробок, пошел на кухню и открыл купленную в ларьке бутылку. Водка шибанула противным духом, но он выпил, не морщась.

Петр уснул и видел тревожные сны. Он пробирался сквозь плотную и безликую толпу, разыскивая Иру и Настю. Они мелькали где-то впереди то вместе, то порознь. Он пытался догнать, но ему мешали, как будто намеренно. Проснувшись в наступившей темноте, он попытался вспомнить, но увиденное рассеялось без следа. На часах начало восьмого. От нечего делать он включил телевизор, однако предновогодние новости были скучными.

Ира пришла, когда он уже отчаялся дождаться. Торопливо разделась и юркнула в ванну.

— Ну что же ты? У меня мало времени, — она прижалась к нему холодным от воды телом. В ее глазах мерцали искорки, они завораживали, и все остальное забывалось, будто не существовало вовсе.

— Так какие же у тебя планы на завтра? — спросил Петр после, когда они пили чай.

— Придется идти на работу, будет весь дипкорпус и банкиры, ничего не поделаешь, — вздохнула она.

Приглашение на прием, устроенный мэрией, у Петра было, но встречать Новый год в сутолоке среди чужих ему не хотелось. К тому же Ира, — он это знал, — не могла выйти к гостям, а сам заходить к ней он остерегался.

— Часам к трем освободишься?

— Наверное, — неуверенно сказала она.

— Ты мне позвони, я поймаю такси и заеду за тобой. Ты только позвони…

Ира заторопилась домой. В прихожей Петр споткнулся о присланную Степановым коробку.

— Возьми что-нибудь, чем бегать по магазинам, — он вспорол упаковочную ленту. — Я донесу.

На улице шел талый дождь с мокрым снегом. Идти с тяжелыми пластиковыми сумками было скользко и неудобно. Петр обрадовался, когда они наконец добрались до ее дома.

— Можно я у тебя останусь? — спросил он, пока Ира доставала ключи.

— Нет, нет, — торопливо возразила она, — только не сегодня. Столько дел, надо же что-то приготовить, к маме соседки придут.

— Выходи за меня замуж, — неожиданно сказал Петр, но дверь уже захлопнулась.

Вернувшись домой, Петр допил водку и лег спать. Сквозь сразу навалившуюся дремоту он слышал частые звонки телефона, но так и не снял трубку.

Утро было таким сырым и туманным, что рассвело только к полудню. Проснувшись, Петр почувствовал, что заболевает. Ломило все тело, а голова как будто набита чугуном. Он решил не идти в редакцию и позвонил секретарше.

— Конечно, Петр Андреевич, отдыхайте, — тотчас же согласилась она. Да, вас из мэрии спрашивали, просили напомнить о новогоднем приеме. Главный сказал, что ваша статья выйдет сразу после Нового года. Скажу по секрету, голос снизился до шепота, — он долго консультировался, но в конце концов получил «добро». Кстати, вам большая премия — приказ уже в бухгалтерии. С вас, Петр Андреевич, причитается, выздоравливайте!

Петр вытащил из распотрошенной коробки бутылку армянского коньяка и разбавил его горячим чаем. Голова чуть прояснилась, но потом снова потянуло в сон, и он проспал до самого вечера.

В начале десятого Петр заставил себя влезть под горячий душ. Потом позвонил сестре и поздравил всех с Новым годом. Он поймал себя на мысли, что, кроме Иры, никого не хочет видеть и слышать.

«Надо что-нибудь приготовить», — подумал он.

Без пяти двенадцать отчаянно затрезвонил телефон.

— Папочка, папочка! С Новым годом! — кричала Настя. — Мы так по тебе скучаем, приезжай к нам…

— Я тоже скучаю, — хрипло сказал Петр, но разговор внезапно прервался. Почти час он пытался дозвониться до Вены, но слышал только короткие гудки линия была безнадежно занята.

Потом он оделся и, взявшись перечитывать пушкинские повести, стал ждать Иру. Петр ждал ее почти до рассвета, но она так и не пришла, и не позвонила.

Первые дни Нового года Петр провел в забытьи. Сперва было нестерпимо холодно, его трясла противная дрожь с икотой. Хотелось чая крепкого и горячего, но не хватало сил вскипятить чайник. Он едва дошел до кухни и напился из-под крана. Вода отдавала нечистым химическим привкусом; точно такую он пил когда-то в командировке в Казахстане, на берегу Каспийского моря.

Добравшись до комнаты, он свалился на неразобранную кровать. Ему чудилось жаркое марево, будто зыбучий песок затягивал его в обжигающую глубь, не давая сделать ни шагу, и он задыхался от колющей горло горечи.

Спустя какое-то время отошла обильная испарина, и он ощутил бестелесную легкость. Но это продолжалось недолго. Вновь навалился горячечный жар и вслед- перемежающие друг друга кошмары.

Как бы со стороны и сверху виделся огромный город со сверкающими золотом шпилями и темными ниточками каналов. Петр доподлинно знал, что всем его жителям грозит какая-то невиданная болезнь. Сквозь толщу асфальта из темных болотных топей поднимались мириады микроскопических существ, одаренных разумом и называвших себя трихинами. Они вселялись в людей, и те тотчас же становились бесноватыми, одержимыми жаждой наживы и власти. Чем выше было положение пораженного болезнью, тем явственней проступали ее симптомы