Андрей Евдокимов - Австрийская площадь, или Петербургские игры
— Проходите! — охранник положил смятый разовый пропуск на стойку и возвратил Кошелеву паспорт.
— Удачи! — Павел Константинович не удержался — сделал спецжест, по которому оперативники опознавали друг друга. На лице охранника не дрогнул ни один мускул.
На улице было сыро и ветрено. И теплое чувство от скоротечного контакта с молодым офицером, а Кошелев знал, что на главный вход Смольного ставят только офицеров, сменилось неосознанной обидой и хорошо осознанной злостью. Да, злость была необходима- уверенная, холодная злость. Такая, какой учили курсантов спецшколы на занятиях по психологической самоподготовке.
«Как же, выиграет! Куда ему! Каким скудоумным надо быть, чтобы угрожать ему, профессиональному оперативнику, прослушиванием телефонных разговоров! Что у умного на уме, то у мэра на языке», — злорадно подумал Кошелев о необдуманных словах Собчака и улыбнулся сложившемуся на ходу каламбуру.
Вернувшись к себе, Кошелев тут же взялся за перо.
«Уважаемый Анатолий Александрович, — быстро писал он. — Во время нашего разговора в Смольном Вы объявили свое решение, что до результатов рассмотрения кассационной жалобы в Верховном суде я могу официально приступить к исполнению обязанностей главы администрации Петроградского района. Казалось, что ситуация двоевластия в районе, — по меткому выражению журналистов — „двуглавия“, — ставшая притчей во языцех прессы и телевидения, благодаря Вашему мудрому решению разрешилась. Я уже представил, как удовлетворенно вздохнут сотрудники моей администрации: наконец-то можно начать спокойно работать! Но… Увы…
Увы, не успел я выйти из Вашей приемной, как меня остановил начальник управления кадров мэрии г-н Овчинников В.А. и под расписку вручил мне Ваше распоряжение, согласно которому я отстраняюсь от работы до получения выводов комиссии, созданной для изучения якобы допущенных мною финансовых нарушений. То же самое повторил спустя несколько минут заместитель мэра Чаус А.В.
Итак, опять сложилась двусмысленная ситуация: г-н Пайкин, ссылаясь на того же Чауса, продолжает исполнять возложенные на меня обязанности и без моего разрешения занял кабинет в здании администрации.
Я понимаю, что Вы хотите меня уволить. Ведь в личном разговоре со мной Вы заявили, что воспользуетесь любыми методами, сделаете все, чтобы выиграть дело о моем увольнении в кассационной инстанции. Вы прямо сказали, что не остановитесь и перед прослушиванием моих телефонных разговоров, как частного характера, так и официальных. Помните, Вы упомянули, что для этого у Вас есть специальные люди. Вот только не ответили на мой вопрос: какая организация будет этим заниматься? Оперативно-поисковое управление ГУВД? Поверю, ведь начальником Главка является генерал Лоскутов, приятель Пайкина. Или какое-нибудь безвестное АОЗТ, созданное под Вашим патронажем специально для подобно рода мероприятий? Поверю и в это, если Вы все же не уточните, что имели в виду.
<…>
Я убедительно прошу Вас дать указание подчиненному Вам аппарату о прекращении чинения мне препятствий в исполнении служебных обязанностей, поскольку это чревато»
<…> от вилась в магазин. Петр вошел в свою комнату. Там было тихо и сквозь чистые окна светило нежаркое предосеннее солнце. На стуле у письменного стола свешивался Ирин халатик, случайно забытый в суматохе утренних сборов. Петр аккуратно сложил мягкую ткань и перед тем, как спрятать, прижал ее к лицу. Слезы подступили неожиданно. Вот смешно, подумал про себя Петр, сорокалетний с гаком мужик плачет. Он понимал, что сумасшедшее летнее забытье кончилось, осень несет скучные серые заботы. Последнее время он тратил на Иру все, что зарабатывал, и даже брал в долг. Она как будто не замечала экзотических ресторанов, дорогой еды и всего того, что, вылезая из кожи вон, делал для нее Петр. Поначалу ему даже казалось, что она не интересуется ничем, кроме него, точнее, кроме него в постели. Но со временем понял, что это не так, так быть не может. Как-то Ира грустно сказала, что одной ее подружке подарили платье, потом другой лайковое пальто. Это не были намеки, скорее, высказанные вслух ожидания. Он осторожно расспрашивал ее, и каждая подробность вызывала в нем жалость и умиление.
Год назад Ира развелась. Он работал бригадиром проводников на «Красной стреле», а Иру устроил на «тройку» — поезд-близнец знаменитой номенклатурной «стрелочки». Однажды Ира неожиданно попала в рейс к мужу. Хотела сделать сюрприз, но застала в его служебном купе раздетую пьяную женщину. Потом выяснилось — он изменял ей почти в каждой поездке, со всеми сколь-нибудь смазливыми проводницами, а то и с пассажирками.
На обратном пути из Москвы Ира пошла в вагон-ресторан и заказала сразу две бутылки шампанского. Там ее и заметил Степанов. Слово за слово, они вместе напились до чертиков. Степанов обещал помочь устроиться — Ира не могла бы работать дальше рядом с бывшим, — это она знала точно, — мужем.
Да, это похоже на Юрку, подумал тогда Петр, вот так, походя, выручить едва знакомого человека.
До замужества и рождения сына Ира успела закончить парикмахерское ПТУ. Теперь это пригодилось. Вот так она и попала на «объект К-2». Платили там мало, чаевых клиенты не давали, зато не было забот с едой — запасы продуктов полагалось обновлять каждые три-пять дней, прежние списывали, и обслуга делила их между собой.
После развода Ира забрала сына и переехала обратно к матери, в старую коммунальную квартиру, где у них были две изолированные темные комнаты и две пожилые соседки. Одна из них после смерти сына, погибшего в Афганистане, спилась. Каждый месяц, получив пенсию, на несколько дней запирала дверь и напивалась так, что даже не могла дойти до туалета, все делала в ведро у себя в комнате. Вторая, Надежда Петровна, бывшая учительница, жила одиноко и тихо. Она даже помогала Ириному сыну с уроками.
— Папа, тебя к телефону, — позвала из коридора Настя.
Звонил Кокосов.
— Два часа тебя ищу! Брось все, срочно приезжай, — быстро сказал он.
— Что там? — почему-то предчувствуя беду, спросил Петр.
— Не по телефону, гони срочно, — и Кокосов брякнул трубку.
Петр попытался перезвонить, но кокосовский телефон был глухо занят.
Петр вызвонил водителя и, прежде чем спуститься, допил полстакана водки, оставшейся с прошлого вечера.
* * *Виктор был мрачнее тучи. С подозрением поглядев на телефонные аппараты, он коротко бросил:
— Ну и подставил же ты меня!
— А что? — спросил Петр.
— Здесь не место. Готовь капусту, пошли на уголок.
В угловом кафе было тихо и малолюдно. Петр взял пиво, два по сто и пару бутербродов.
— Ты мне, мастер, такой дым из жопы пустил, — все так же хмуро начал Кокосов, когда они перешли к пиву.
— Да не тяни жилы, — нетерпеливо перебил Петр.
— Короче, подстраховали твою благоверную, когда она пошла встречаться. Бабок нанять кого поопытней не было, я и послал двух практикантов с журфака. Наплел им о профессиональных навыках, что, дескать, надо и это уметь. Они с большого усердия даже фотоаппарат прихватили.
— Ну и что?
— Ну их и замели. Аппарат вместе с пленкой в Фонтанку, самим по мордам до потери пульса и в ментовку. Шесть часов в клетке просидели, пока менты на меня не вышли. Делать нечего — я по всем каналам. В общем, попала твоя Катька не к бандитам, а в УБЭПовскую разработку. Сашка Лобанов, ты его знаешь, подполкаш из 6-го отдела, мне по дружбе шепнул, что она на подколе у Глеба Калинченко, ты его тоже знаешь, — еще тот волчара!
— Что же им от нее надо? — холодея, спросил Петр. Попасть под колпак милиции было ничуть не лучше, чем прямо в лапы бандюганов. Либо Катю заставят стучать, либо готовят в свидетели. И то и другое рано или поздно кончится худо, очень худо. Правда, такой оборот дела мог дать некоторый выигрыш во времени.
— Спроси у Калинченко! Кто, кроме него, ответит?
Они выпили две бутылки, но ясности у Петра не прибавилось. Наилучшим вариантом при всех раскладах был тот, о котором говорила Катя, исчезнуть.
Домой Петр вернулся поздней ночью. В прихожей висел Катин плащ. Петр на цыпочках зашел в ее комнату. Настя спала рядом с Катей, прижавшись к матери и по-детски посапывая. Черная тоска сдавила Петру сердце.
— Явился, винищем на всю квартиру! — вдруг зашипела сзади теща.
— Я тихонечко…
— Иди, отсыпайся, — она говорила презрительно, с безнадежным укором.
Петр уснул сразу и тяжело, едва сбросив одежду, и так же тяжело проснулся. Было чуть больше десяти.
— С добрым утром, Евгения Васильна, — поздоровался он с тещей.
Она промолчала, но, ставя перед ним тарелку с яичницей, коротко буркнула:
— Катя уехала в командировку, за границу. Весь вечер тебя ждала, а утром не добудилась. Деньги оставила мне. Просила передать, чтобы ты ничего не делал, сказала — ты знаешь.