Андрей Евдокимов - Австрийская площадь, или Петербургские игры

2. Мое дело отражает сущность режима открытого произвола и беззакония, выстроенного А. Собчаком за время его правления.

ЗАЯВЛЕНИЕДЛЯ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ

В настоящее время горожане стоят перед выборами губернатора. Мэр Собчак в своей агитационной кампании изображает себя ярым сторонником демократии, мудрым отцом города, знатоком права. Его выступления тиражируются СМИ, искажая реальную картину.

На деле Собчаком создан режим бесконтрольной личной власти, в городе воцарилась обстановка произвола и беззакония, требовательность подменена придворными интригами, некомпетентность и своекорыстие правят бал. В угоду приближенным к мэру особам под удар поставлены интересы жителей, потрепаны демократические ценности и, самое важное, нанесен урон авторитету Власти.

Я, Кошелев Павел Константинович, в прошлом подполковник КГБ СССР в 1989 году был избран депутатом Петроградского райсовета. В 1992 году утвержден на должность главы районной администрации. За время работы у меня не было принципиальных конфликтов со структурами мэрии.

Однако по мере укрепления личной власти Собчака я начал подвергаться нарастающему давлению вплоть до прямого столкновения в конце 1995 года, когда от Мэра впервые поступило немотивированное требование покинуть пост главы администрации. Но именно тогда мной был поставлен вопрос о возврате 250 тысяч долларов США, затраченных районом по прямому указанию Собчака на ремонт площади, получившей название Австрийской. Обещанные и якобы перечисленные в город деньги из Австрии в районный бюджет так и не поступили. Тогда же я имел смелость предпринять ряд действий по пресечению вопиющих нарушений Закона, невзирая на недовольство в «Смольном»…

За всей словесной шелухой вылетающей из уст нынешнего Мэра, стоит необузданное стремление продлить правление городом как своей крепостной вотчиной еще на четыре года и страх ответственности в случае крушения личной власти.

Перечитав, Кошелев остался доволен лаконичностью и выразительностью заявления.

«Подумаешь, журналисты! Раздули им престиж, теперь сами не рады. А по сути, плевое дело. Любой грамотный человек может изложить свои мысли. Тем более офицер КГБ. Нас еще не такому учили», — подумал Кошелев. Он так и не заметил, что написал отчество, которым пользовался в контактах с враждебным элементом.

Петр едва успел добежать до уборной. Его вырвало, а после неудержимо полились слезы. Раздевшись до пояса, он полными пригоршнями лил на себя воду из-под крана; струйки затекали под ремень и холодили ноги. Вытершись насквозь пропотевшей майкой, бросил ее в урну и, застегивая рубашку, посмотрел в зеркало. Собственное лицо показалось ему зеленовато-белым с темными, до черноты подглазьями.

— Никого не пускай и ни с кем не соединяй, — на ходу бросил он встающей навстречу секретарше.

Не долго думая позвонил Микину. Трубку не брали, но Петр терпеливо ждал. Наконец мужской голос, показавшийся знакомым, сухо ответил: «Александр Вадимович в прокуратуре. Нет, сегодня не будет и завтра, видимо, тоже».

Петра знобило, и сердце проваливалось в мутную жуть. Он вспомнил это гадкое, парализующее чувство: как будто снова был маленьким и не мог заснуть, часами лежа в испарине, слушая тревожный шепот родителей через тоненькую фанерную перегородку. Ждал самого страшного. И в 91-м он испытал похожее, когда ночью в Мариинском дворце стало известно, что штурмовой отряд КГБ совсем рядом, во дворах Новой Голландии, и будет с минуты на минуту.

Петр был уверен, что охотились за бумагами, которые передал Микин. Если бы знать кому, он отдал бы их тут же, без принуждения и с охотой. Но понимал, что не узнает никогда, что узнать невозможно, и нервно вздрагивал от каждого звука, доносившегося из соседних комнат и коридора.

Наконец он решился и, полистав справочник, набрал номер райотдела вневедомственной охраны. К счастью, начальник оказался на месте, и Петр, запинаясь, попросил сейчас же прислать в редакцию вооруженных постовых.

— Возможны провокации, — после долгих препирательств нашел объяснение Петр и согласился заплатить по договорному тарифу, а сверх того бесплатно напечатать рекламу.

Милиционеров обещали прислать в течение часа. Петр налил себе немного водки. Стало легче. «Другого выхода нет, нужно срочно ехать к Прохорову», подумал Петр и неожиданно вспомнил, как тот объяснял, что такое диверсификация.

«Распылить! Распылить информацию, чтобы все знали. Всех не отловишь». Петр обрадовался и не мешкая вышел в приемную.

— Приготовь десяток конвертов, а после погуляй в коридоре. Сюда никого не пускай, кроме Сергея. Ему скажи, чтобы зашел, — велел он секретарше.

Когда она ушла, Рубашкин включил ксерокс и вынул из кармана микинские бумаги. Руки дрожали, но он заставил себя работать точно и быстро. Петр заклеивал последний конверт с копией, когда пришел Сергей.

— Садись и пиши, — сказал ему Петр и начал диктовать фамилии журналистов, ведущих криминальную тему. Он не хотел сам надписывать конверты, опасаясь, что его узнают по почерку.

— Надо все развезти сегодня, до вечера, иначе — гроб с музыкой.

— Там было… Из-за этого? — Сергей кивнул на стопку конвертов.

— Да, другого не придумаю, — поколебавшись, откровенно ответил Петр.

— Вы обещали отгулы. Стариков навестить надо.

— Когда хочешь поехать?

— Как только отвезу последний конверт, сразу вон из города. Машину оставлю на стоянке у Московского, пусть до утра заберут.

— Пиши на отпуск по семейным обстоятельствам. — Петр подумал, что Сергея наверняка запомнили, и восхитился его предусмотрительностью. Он вынул из бумажника пять стодолларовых купюр. — Не хватит — позвони. И до конца выборов не возвращайся.

В дверях Сергей столкнулся с двумя милиционерами. Оба были в черных бронежилетах и с короткими автоматами.

— Куда пост ставить? — спросил один из них.

— Лучше — в коридоре, у входа, — рассеянно ответил Петр, но тут же спохватился: — Ребята, у меня машина сломалась, довезите до Смольного и обратно, — попросил он. — В обиде не будете!

На лицах сотрудников было написано нескрываемое изумление, но, идя между двумя вооруженными милиционерами, Петр испытал облегчающее чувство защищенности. «Черта с два сунутся», — злорадно подумал он, усаживаясь в потрепанный милицейский «уазик».

— Познакомьтесь. Это — Андрей Мокров, менеджер по рекламе из «Союзконтракта». — Прохоров кивнул на собеседника, и Петр почувствовал, что Алексей Викторович недоволен его неожиданным приходом.

Рукопожатие Мокрова было вялым и скользким, он был очень похож на артиста Тараторкина в роли князя Мышкина.

— На меня сегодня напали, думаю из-за этих бумаг, — выпалил Петр, едва Мокров вышел, и протянул Прохорову измятые листки.

— Садитесь, Петр Андреевич, вы на себя не похожи, — пригласил Прохоров и тут же замолчал, прочитав первые строчки.

— Я опасался чего-то подобного, но чтобы такое! — сказал он, сбросив на стол очки. — Откуда вы это взяли и что за история с нападением?

Петру показалось, что Прохоров знает больше, чем хочет показать. Врать, что бумаги пришли почтой, бесполезно. И Петр рассказал все, как было, умолчав только о том, что знает Микина. Его фамилию он даже не упомянул.

— Очень странно, что выбрали именно вас. Ведь вы это печатать не будете. Или будете? — глядя в окно, спросил Прохоров.

— А вы сомневаетесь? Конечно, не буду! — искренне воскликнул Петр.

— Будешь сомневаться, когда мне каждый день талдычат о ваших шашнях с Яковлевым! Но, если вы не напечатаете, они других найдут. Как думаете, найдут?

— Найдут, легко, — не раздумывая, подтвердил Петр и тут же подумал: «А вдруг узнают, что это я распустил микинский материал по редакциям?» Его затряс озноб, и снова стало страшно.

— Щербаков и Артемьев снимают свои кандидатуры в пользу Владимира Анатольевича. На днях будет пресс-конференция, и они объявят о создании коалиции, — неожиданно для себя сказал Петр. Прохоров об этом не спрашивал, никто не тянул за язык, он признался сам, признался от страха. Понимал, что сделал, и совершенное предательство тяжким грузом уже давило душу.

«В конце концов они все равно узнают. Днем позже, днем раньше, какая разница?» — успокаивал он себя.

— Пришла беда — отворяй ворота. Если то, о чем вы сказали, верно, — а я молю Бога, чтобы это была ошибка, — надо срочно сворачивать работу против Болдырева и все усилия сосредоточить на Яковлеве. Судя по всему, главный противник все-таки он. — Прохоров со стуком открывал и закрывал ящики, выбрасывая на стол множество папок с бумагами. Его движения были неточными и суетливыми. За два месяца их знакомства Петр ни разу не видел его в таком волнении. Наконец Прохоров отыскал тоненькую прозрачную папку и, просмотрев, передал Петру. Там были ксерокопии трудовой книжки Яковлева и его карточка персонального учета члена КПСС.