Олег Верещагин - Завещание рыцаря

- Спасибо, - каменным голосом сказал Энтони. Потом добавил: - До свидания.

- В таких поисках разочарования встречаются чаще, чем удачи, - сочувствующе сказал Анатолий Борисович, - это я по себе знаю. Зато каждая удача стоит всех разочарований.

- До свиданья, - вздохнул я.

…На крыльце школы Энтони скинул рюкзак, сел на ступеньку и вытер лицо рукавом, оставив на нём грязные разводы. Я присел рядом, тихо сказал:

- Нельзя так… Посмотри на себя!

- Посмотрел бы. Боюсь расстроиться ещё больше, - горько сказал Энтони. - Чёрт, похоже, я хронический неудачник…

- Пойдём к Моршанску, - пожал я плечами.

- Зачем? - усмехнулся Энтони. - Отбивать хлеб у экспедиции? Понимаешь, Эндрю, - он вдруг порывисто обернулся ко мне, - я сам хотел это найти, САМ! Потому что это - только МОЁ! А теперь, если это и найдут, то кости моего предка сделают экспонатом… или вообще выкинут!

- Ну уж… - покачал я головой.

- Хорошо, не выкинут. Со всеми предосторожностями положат под стекло.

Но это же позор! За семь веков один Колвилл решился на поиск, да и тот всё бездарно провалил… - он махнул рукой. - О Святом Граале я вообще не говорю.

Начали собираться ученики. Из открытого окна над нашими головами раздался голос кого-то из учителей:

- Сергей! Бесчастных! Наведи порядок в кабинете математики… а ты, Виктор, убери за ним!

- Пойдём, чего сидеть, - тихо сказал я.

- Пошли, - надевая рюкзак, ответил Энтони.

- Куда теперь? Командуй…

- На восток, - безразлично ответил Энтони. - Пройдём лес напрямую, тут два дня пути. И сядем на поезд до Фирсанова.

- Пошли, - согласился я. И хлопнул англичанина по полечу: - Тошка, не кисни. Ну не получилось. Ведь главное - мы пытались! Ну скажи - пытались?!

Он ничего не ответил.

Лес по-прежнему был красив - сумрачный, но спокойный, густой. Темнело, надо было разбивать лагерь, но мы неспешно шли по еле заметной звериной тропке. Не разговаривали - не хотелось. И с лагерем возиться не хотелось тоже. Размеренная, бесконечная ходьба успокаивала, убаюкивала дурные мысли о поражении и тоску, что приключение кончилось. Даже Сергеича и Витька мы больше не увидим - они ждут нас у Горелой Могилы, но мы-то туда не идём, Горелая Могила остаётся на севере от нашего маршрута домой…

Оказывается, дорога домой тоже может быть грустной. Если не добился того, зачем отправлялся в путь… Послезавтра я буду у себя, увижу Геббельса (соскучился, паразит!), потом мама приедет… А Энтони уедет. Ему хуже, чем мне. То, что для меня - приключение, для него - цель жизни. Мечта…

Может быть,археологи найдут и Краевую, и кости предка Энтони, и даже Святой Грааль. И будет сенсация. Только вот… найдёт всё это не Энтони. И это нечестно. А самое обидное - нет виноватых в этой нечестности. Прос-то - так случилось. Обстоятельства.

Всё равно - нечестно.

- Эндрю, - вдруг сказал Энтони, не останавливаясь.

- Чего? - я догнал его, пошёл рядом, хотя на тропинке было страшно тесно.

- Эндрю, я подумал. Нельзя отступать. Ты можешь ехать домой, а я пойду на север. Искать. Может быть, мне всё-таки повезёт!

Он повернул ко мне упрямое, строгое лицо. Я молчал, и Энтони добавил:

- Тот, кто привёз сюда Святой Грааль, наверное, много раз в жизни мог отступить. Не ехать в Святую Землю. Не ехать к вам на Русь. Удрать из крепости до прихода врага. Он не отступил. И я не буду, потому что во мне есть его кровь. Я иду на её голос, - он сказал это безо всякой рисовки.

- Не знаю, как с кровью во мне, - ответил я, чувствуя, как тоска и дурное настроение расползаются по самым укромным чащобам леса, чтобы не показываться мне на глаза, - но я домой не поеду. Проверим ещё и это место - бог любит троицу!

- Со мной? - без удивления, благодарно спросил Энтони.

- С тобой, господин белый охотник. Жалованье отрабатывать.

- Тогда ищи место для ночлега,а то стемнеет - придётся под кустом спать.

Темнело в самом деле стремительно. Тем удивительней было, когда мы вышли вдруг на верх крутояра - а впереди и внизу, ещё совсем-совсем не в темноте,залитая солнцем, лежала деревенька. Не очень большая - одна улица, вдоль которой выстроились в художественном беспорядке дома, упиралась в пруд. Всё это окаймляли густющие сады и полоски огородов.

- Ну - это в самом деле ни в какие ворота, - сказал Энтони как-то обиженно. - Я понимаю - ручей! Чёрт с ним - болото! Но… но ДЕРЕВНЯ, которой нет на карте!!!

Он ещё что-то говорил, а я смотрел на деревню и чувствовал, как нериятный холодок крадётся на паучьих лапках под пропотевшей курткой.

Я, кажется, начинал понимать, что к чему.

- Эй… - Энтони вдруг поперхнулся и спросил тихонько, расширив глаза: - А где ЛЮДИ?…

- То-то и оно, - пробормотал я.

Заросшие огороды. Трава давно пробилась через укатанные когда-то колеи единственной дороги. Некоторые дома покосились, провалились крыши. Ни единого звука не доносилось снизу, из деревни. В лучах яркого заходящего солнца, тихая и спокойная, панорама, открывшаяся нам, приобрела особенно зловещий, мистический оттенок.

- Что это? -шепнул Энтони. - Что произошло,Эндрю? Откуда этот…ужас?

Вот оно, это слово. Энтони его сказал. УЖАС - то, что я испытал, только не мог определить для себя свои ощущения…

- Не бойся, не то, что показывают у вас в кино, - ответил я. - Не эпидемия и не жестокий правительственный эксперимент… Просто деревню выселили в начале восьмидесятых, как неперспективную. Людей - в город, а дома оставили тихо разваливаться…

Дома вдоль дороги. Блеск пруда. И всё это - залито солнечным светом. Тишина. Самое противоестественное - тишина там, где ДОЛЖНЫ жить люди, не знаешь, чем верить, ушам, или глазам! Наверное, так выглядит мёртвый город Припять и деревни чернобыльской зоны, о которых рассказывали по телевизору… Вдобавок ко всему мне вспомнился роман моего любимого Стивена Кинга - "Противостояние" - о вымершей от мутировавшего гриппа Америке.

Идти в деревню не хотелось.

Совсем.

Потому что было страшно.

- Скоро стемнеет, - Энтони посмотрел на небо, потом - на часы. - Девять.

Может… - он не договорил, но я-то понял, что англичанин хотел предложить заночевать в деревне.

Особой необходимости в этом не было - в конце концов, палатку можно было разбить прямо там, где мы стоим, на склоне. Но это значило - расписаться в собственном страхе.Чем дольше мы смотрели на пустынную,жуткую улицу, тем острее чусвствовали: нам надо переночевать именно там. Как раз из-за того, что страшно.

Энтони ещё раз посмотрел на часы - и зашагал по склону вниз, там ещё сохранились остатки тропки. Уже не звериной,а вполне человеческой, по которой, наверное, жители ходили в лес, когда… когда тут ещё были жители. Лет двадцать назад. Я оглянулся на лес, где уже совсем стемнело - и пошёл следом.

…На заброшенной улице было тихо, жарко и светло. Заросла дорога гораздо сильнее, чем казалось сверху - трава поднялась до колена, а на месте бывших колей - выше щиколотки. Тень от деревьев в заброшенных садат тут и там ложилась на дорогу - дома же скрывались в глубине этих садов и, если честно, я был рад этому: уж больно мрачными показались мне пустые, без стёкол, окна тех двух изб, которые выходили к самой дороге. Казалось, дома глядят нам вслед этими окнами. А ещё казалось, что за чёрными прямоугольниками, в брошенных комнатах, идёт какая-то своя - тихая и непонятная - жизнь. Неприятно было поворачиваться спиной к таким окнам. То ли они ждут, что вернутся люди… то ли уже давно перестали надеяться, а то и обозлились на своих исчезнувших хозяев. Я попытался заставить себя успокоиться, напомнил, что здешние хозяева никуда не исчезали - вывезли их и расселили по новым городским квартирам. Но успокоиться не получилось - из сада наискось слева вдруг метнулось что-то живое, мимо нас, через дорогу… Мы прыгнули в стороны, Энтони выхватил пистолет, я запутался в клапане отделения, где лежал обрез…

- Что это?! - вырвалось у меня. Энтони нервно рассмеялся, опуская руки с "вальтером":

- Собака, - ответил он.

- Откуда здесь собака? - я всё-таки достал обрез. - Нет тут никаких собак…

- А кто же это тогда? - кивнул Энтони в небольшой проулок между двумя домами. Я посмотрел туда и признал:

- Собака…

Это в самом деле была собака - рослая, тощая, серо-жёлтая, неопределённо породы. Она стояла в проулке, около полуразвалившегося плетня из серых трухлявых жердей и смотрела на нас глазами, в которых не было ничего собачьего - глазами хищника, который видит перед собой двух хищников более сильных и соображает, куда бежать или как обороняться… Энтони посвистел. Пёс рыкнул, страшно приподнял верхнюю губу, обнажая клыки, начал отступать. Он был мельче моего Геббельса… но куда страшнее. Повторяю: Геббельс - большая СОБАКА, а перед нами с Энтони был дикий ЗВЕРЬ. Даже не одичавший, а именно дикий, никогда не видевший человека и не знавший, что должен ему быть другом. Потом пёс быстро метнулся в сад - прыжком на прямых лапах. Закачались лопухи и крапива… Я пытался рассмотреть, куда пёс побежал, но от этого занятия меня отвлёк крик Энтони: