Лев Гумилевский - Плен

Он уже начинал думать об этом далеком дне, который расплывался в туманной дали, как вдруг все перевернулось.

Вечером, когда Пыляй с веселой жадностью усаживался за длинный стол и уже вцепился в края алюминиевой тарелки с раздражающим запахом горячего, сосед толкнул его в бок локтем и прошипел с любопытством:

— Ага, новенький какой-то! Гляди-ка!

Пыляй поднял проворные глаза, и замер. Точно со всего разбега налетел он на огромный камень, положенный посредине его прямой и ровной дорожки, и остановился на мгновение, уже бессильный сдержаться, чтобы, споткнувшись, не перелететь через него, рискуя сломать себе шею.

В двери с надзирателем последним входил в комнату Коська. Он улыбался, как всегда, обводя прищуренными глазами ряды торчащих из-за стола стриженых голов; прежде, чем Пыляй мог отодвинуться за спину соседа, глаза их встретились.

Пыляю почудилось, что он слышит даже, как легонько свистит Коська с удивлением, презрением и злобным торжеством. Надзиратель указал новичку место в дальнем конце стола и Пыляй больше его уже не видел.

Он с трудом кое-как вычерпал блюдо и дожевал хлеб. Он встал из-за стола совершенно разбитый и оглушенный неожиданной встречей. Пробираясь за спинами других с всевозможной поспешностью, он торопливо проскользнул в спальную.

Не раздеваясь, он забился под одеяло, закрылся с головой и замер. Он прислушивался к шуму, ожидая каждое мгновение появления грозного атамана.

Коська не появлялся. Ребята мирно укладывались по своим койкам. Пыляй решился, наконец, высунуть голову из-под одеяла. Он слишком хорошо знал главаря Китайгородских шарашиков, чтобы допустить, что тот не примет тотчас же мер к тому, чтобы предстать перед Пыляем безжалостным мстителем. И чем дальше отдалялся час суровой кары, тем, стало быть, грознее она должна была быть.

Несколько раз Пыляй заглядывал на окно, возле которого стояла его койка. Бегство представлялось единственным спасением. Но за него нужно было заплатить слишком дорогой ценой.

Камень, свалившийся в виде Коськи ему под ноги, грозил опрокинуть его с ужасной силой. Пыляй чувствовал себя так, как будто он уже летел в пропасть и только размахивал в пустоте руками, не находя ничего, за что можно было бы ему ухватиться в тот страшный миг.

— Не спишь? — окликнул его кто-то из темноты.

Пыляй вздрогнул, но промолчал и даже попытался захрапеть.

Ребята, перешептываясь, затихали на всех койках. В коридорах давно уже погасили огни. Звенящая тишина наливалась в уши Пыляя, как зловещее предчувствие.

Коськи не было. В качестве новичка, очевидно, он не мог сразу разузнать, где находится Пыляй, и отложил встречу с ним на другое время. Пыляй, вздохнул облегченно и готовился было уже задремать, как вдруг дверь скрипнула.

Он поднял голову. Дверь тихонько приоткрылась и на пороге показался, как грозная тень, Коська.

В старой Москве Китай-город, выгоравший дотла десятки раз, привычно именовался жителями Пожарищем. Архитектура древней, деревянной Москвы была очень проста. На Земляном Валу в те времена помещался домовой рынок, где продавались готовые домики. Погоревшие горожане мигом раскупали их, разбирали перемеченные бревнышки и доски, перевозили на Пожарище и в несколько дней деревянный город вырастал заново.

Опустошенная милицией башня, замазанный дворником с аппретурной фабрики подвал, были восстановлены Коськой с еще большей быстротой, чем когда-то восстанавливался Китай-город, опустошенный пожаром.

Но, как, вероятно, у древних обитателей Китай-города в новеньких домиках, на резных крылечках пахло гарью, так и у маленьких бандитов в восстановленном под общежитие подвале не раз слышался запах крепчайшего немецкого табаку фабричного дворника. Он спускался туда перед тем, как в третий или четвертый раз заплескать лазейку известью, и кричал в темноте:

— Есть тут кто? Слышь, ребята: замазывать окно сейчас буду! Подохнете тута!

Изгнанные из круглой башни частыми дождями, нерегистрированные обитатели Китайгородских башен ютились в подвале, и каждый раз на зов дворника кто-нибудь откликался из темноты сурово:

— Тебе что, жалко?

Дворник смущался:

— Мне не жалко, а мне приказывают.

Посовещавшись, ребята выползали и, стоя поодаль, глядели равнодушно, как дворник закладывал кирпичи, плескал известкой и уходил.

В сумерках кирпичи разбирались, ребята, как змеи, проскальзывали вниз, закладывали пролаз изнутри и, обезопасивши себя от неожиданных вторжений таким образом, спокойно укладывались на полу.

Внешне как будто бы ничто не изменилось после странного бегства Пыляя и неудачи с девчонкой в этом подвале, однако, возвращавшийся поздно ночью Коська чувствовал, что не все обстоит ладно в его шайке.

— Вы что? — часто обрывал он шушукающихся друг с другом ребят, — про что это?

— Все про Пыляя, — готовно отвечал кто-нибудь из приближенных маленького атамана, в то время, как остальные молчали, — вот рассказывает Вьюнок про него. Девочка, оказывается, про какие-то стекла ему наговорила, будто бы и за версту видеть можно через них. Он Вьюнку тогда же поминал про это…

— Ну и что?

— Так ведь хочется, конечно, узнать, правда ли. Вот нам бы такие стекла, Коська, а?

Коська сжимал кулаки и вдруг вспыхивал:

— Я его без стекол сыщу, чтоб ему голову оторвать!

Атаманский крик успокаивал на время ребят, но не надолго. Бегство товарища как будто указывало какую-то дорогу, которая уходила в другой мир и не возвращалась в затхлый подвал. Не думать об этом нельзя было, и без Коськи, без его соглядатаев, ребята шумно спорили о происшедшем.

— А по-моему, — мечтал вслух Вьюнок, — он и вернется еще. Тяпнет денег у толстопузика какого-нибудь и сюда.

— Догадаться бы ему стеклы те прихватить! — деловито подсказывал Ванюшка. — нам бы они вот пригодились…

— За деньги стеклы достанем. Были бы деньги!

У кого-то в сумраке душного подвала, под шепот дождя, скатывавшегося по стенам снаружи, плелись друг за другом, как прохожие в поле, невеселые мысли. И в мечты врывалась горькая действительность:

— Теперь, как холода будут, ребята, неужто в Ташкент тронемся?

В подвале вдруг становилось тихо и в тишине не один вздох вырывался и таял, как задушенный стон. Никто не отвечал. Тогда смелее уже раздавался тот же голос:

— Пыляю, вот, холоду не бояться теперь. И кормят и поят!

— А он нас всех подвел, хорошо? — вскакивал невидный в темноте Ванюшка, — за это надо что ему сделать, а?

— Коська все равно пропил бы да пронюхал бы весь выкуп. Знаем мы!

— Так ты что ж? Значит против всех… Это ты-то, Семик, что мы тебя приняли…

— Я не против, а вот замажут нас тут всех на смерть, как в Ташкенте…

— Ну так что ж теперь?

— А Пыляй вот ушел.

— Так и ты хочешь? Иди, мы тебя не держим. Иди, куда хочешь.

— И уйду!

— Иди, только уж тогда назад не ворочайся!

— И не вернусь.

Пока еще ребята ограничивались спорами. Но Коська чувствовал, как они становились все менее и менее послушными. Подговорить их на новую охоту у Проломных ворот ему не удалось вовсе. Промышлять же бабьими сумочками становилось с каждым днем все труднее и труднее. Лотошники, корзинщики и вся торговая мелочь давно уже научились обороняться от налетавшей вдруг на лотки Коськиной стаи.

Даже с мальчишками и девчонками трудно было справляться. Едва лишь показывался Коська со своей оравой, как уже от лотка к лотку передавался сторожевой крик: «Шарашики»!

И Коська должен был проходить мимо, делая вид парня, шляющегося по набережной ради собственного своего удовольствия.

Мало-помалу энергия его таяла, предприимчивость исчезала. Прежнее доверие ребят к нему быстро переходило в открытое недовольство. Маленький бандит уже подумывал о том, чтобы бросить все дело и исчезнуть, обманув каким-нибудь ловким приемом ребят, когда на Болоте толстая, круглая, как бочка, торговка, неожиданно для ее толщины, поймала его и под одобрительный ропот толпы сдала милиционеру.

Коська даже не пытался сбежать, он с совершенной готовностью протерпел все неприятности, которым нужно было подвергнуться на не очень длинном пути с Болота через милицию до приюта малолетних правонарушителей.

Встретив же в столовой своего врага, он совсем был вознагражден. Привычная сообразительность вернулась к нему и к полночи план мести был обдуман им до последней мелочи.

Спокойный и торжествующий, он тотчас же и приступил к его выполнению, не собираясь задерживаться в приюте лишний день даже и для Пыляя.

Коська плотно притворил за собой дверь и остановился, оглядывая комнату. Искать среди двух десятков кроватей, прикрытых одинаковыми одеялами, своего врага было бесполезно. Да и едва ли дали бы в обиду своего товарища остальные.