Геннадий Блинов - Зона действия
— К нам машина, бабаня, машина, — пританцовывали Машка и Пашка от радости. При этом у Пашки свалились штанишки, и он придерживал их одной рукой.
Павел Иванович соскочил с подножки и поклонился старушке.
— Доброго здоровья, мамаша. Принимайте гостей, хотя и не жданных. Дома ли Петровна?
Старушка закивала, и Антошка обратил внимание, что лицо ее было непривычно коричневым и изборожденным глубокими морщинами. «Ей, наверно, сто, а то и больше лет», — подумал он.
К Марфуше подбежала Машка и, шепелявя, сообщила:
— Нашего Пашку бабуля крапивой отстегала. Потому что Пашка разбойник и прямо из гнезда пьет куриные яйца. А бабуля сначала ругала куриц, а я взяла да подкараулила Пашку.
Пашка не остался в долгу и сообщил Антошке:
— А я зато у Машки спрятал тапки, и ей их теперь век не найти.
— А я зато у тебя пуговицу от штанов отрезала.
— А я зато крапивы не боюсь, — не сдавался Пашка. — Это только сначала жжет, а потом не очень, — признался он.
Перебранка могла продолжаться долго, если б старушка не пригрозила внучатам:
— Замолчите же, лешаки вы этакие. Дайте людям слово сказать.
Потом все сидели за столом, и Петровна, мать Машки и Пашки, хлопотала, угощая гостей очень вкусной окрошкой, потому что была окрошка из всего свежего — и огурцы, и лук, и редиска — прямо с грядки, и яйца из гнезда — Пашка все-таки не все успел выпить. Пашка оказался человеком занятным. Он увлекался не только свежими яйцами, но еще и механикой. Пашка разобрал все часы, которые были в доме — даже настенные ходики с кукушкой. Их бабушке дарили в день свадьбы, значит, лет шестьдесят назад, и, разумеется, все часы теперь стояли. Зато в бабушкиной шкатулке вместе с другими ценностями хранилось много разных шестеренок и винтиков.
— Шкода и разбойник, — сказала старушка о своем мастеровитом внуке и положила на его белую, похожую на одуванчик, головенку свою корявую руку. Пашка прижался к старухе и сказал:
— А я, бабуля, не сержусь за крапиву. Я тебе завтра рыбы наловлю.
— Кормилец босоногий, — грустно улыбнулась Пашкина мама. — Подрастал бы скорее…
Антошка никогда бы не подумал, что Петровна — родная дочь старухи. Бабка была жилистой и высокой, хотя годы и гнули ее. Машкина и Пашкина мама, наоборот, казалась колобком — низенькая, полная, улыбчивая. Она сразу располагала к себе душевностью. Петровна хлопотала у печки, усаживала гостей за стол. Бабка, наоборот, показалась Антошке строгой и неприступной, и он даже про себя пожалел ее внучат, решив, что им порядочно достается от строгой бабки.
Петровна, как узнал Антошка, работала в бригаде у отца. Ей каждый день приходилось добираться до стройки пешком, а это добрых шесть километров. И в дождливую погоду, по грязи, эти чертовы километры доставались нелегко.
— На стройплощадку надо перебираться, — сказал Павел Иванович.
— Как не надо, — согласилась Петровна. — Нынче Машке в школу идти, через год Пашка первоклассником станет, а в деревне школы нет. Голова кругом идет.
Антошка вспомнил, как долго не решалась его мать поехать следом за отцом в поселок, на строительство завода. Она находила десятки разных причин. Мама Машки и Пашки тоже боялась стронуться с места. Здесь у нее свой огород — картошкой и овощами семья обеспечена, а покупное и качеством не то, да и копейку требует, и приличную копейку, а ее приходится беречь — только за одежонку ребятишкам не одна сотня уходит. Корова опять же своя, молоко, творог, сметана — что еще ребятишкам надо? Растут словно грибки ядреные.
Корова — это и поилица и кормилица. Вот только держать ее становится невмочь, одной Петровне накосить, сметать да вывезти сено — задача из задач, иному мужику не по плечу, а одинокой женщине и подавно не по силам.
— Вот соберемся всей бригадой — и не надо голову ломать о сене, — сказал Антошкин отец. — Накосим, смечем.
Петровна встала из-за стола и благодарно улыбнулась.
— На добром слове спасибо. Лучше бы крышу починили — не крыша, а решето. Мой-то помощник мал еще — только ломать умеет, — и она кивнула в сторону Пашки.
— Какой разговор, — сказал Павел Иванович. — И крышу починим. Только все одно в поселок перебраться придется.
— Плохо ли в тепле пожить? Ни об угле, ни о воде заботы нет. Хотя бы маманя моя под старость лет отдохнула, — сказала Петровна и вздохнула. — Только о городском житье думать рановато, с квартирами туго, лучше меня знаешь, бригадир…
Потом как-то незаметно разговор перекинулся на бригадные дела, и Антошка понял, что отец премии не получит и, следовательно, не видать Антошке велосипеда.
— Бетон, бетон, — сокрушенно сказала Петровна. — Я-то рассчитывала Машке с Пашкой обновок к зиме купить. И не то даже обидно, что без заработка остаемся. Обидно, время теряем на безделье да на перекурах. На собраниях кричим, что надо каждую минуту экономить, а сами сутки разбазариваем.
— Затянуло начальство с бетонорастворным заводом. С завода надо было начинать стройку. Сейчас хватились, да время потеряно, — пожал плечами Антошкин отец. — А тебе, Петровна, спасибо за подсказку о каменоломне. Думаю, удастся наших инженеров убедить. Этот гранит, между прочим, можно использовать не только под фундамент клуба, но и на других объектах.
Солнце повисло над тополями, окаймляющими остров, и разбросало по озеру золотистые дорожки. Теплый ветерок слегка лохматил воду, и мелкие волны мягко лизали береговой песок. Пашка, поддерживая рукой спадывающие штанишки, с гиком промчался по кромке воды, и брызги радужно вспыхнули и тут же бесследно исчезли в песке.
— Искупаемся? — предложила Марфуша.
Павел Иванович с шофером сели на коряжину, невесть откуда принесенную на берег, и потягивали папиросы. К ним подковыляла Машкина и Пашкина бабка и, опершись грудью на палку, подслеповато смотрела в даль озера. Антошка с Марфушей уже искупались, а старушка все стояла и, видимо, думала о чем-то своем, далеком и сокровенном.
Бабка не всегда была такой старой и немощной. Давным-давно она, как и нынче ее внучка Машка, бегала босиком, купалась в озере и любила слушать у костра страшные рассказы о чертях и ведьмах, есть печеную картошку. Милое далекое детство! Кажется, кануло оно в прошлое, забылось и не вспомнится никогда. Но стареет человек, а детство будто приближается к нему и все чаще и чаще возвращается в воспоминаниях, и кажется все солнечнее и теплее; все чаще согревает оно старого человека и, вспоминая свое босоногое детство, человек становится мягче, светлеет его душа и хочется ему сделать людям что-нибудь хорошее, сказать им доброе слово.
Вся бабкина жизнь прошла на берегу этого озера. Здесь она родилась, полюбила парня и вышла за него замуж. Вон на том недалеком, заросшем высокими тополями острове воевал с колчаковцами ее двенадцатилетний братишка, тоже, как и внук, Пашка Нечаев, и геройски погиб, столкнув со скалы пулемет, и сам бросился в озеро, когда кончились патроны и оставалось только два выхода: или сдаться на милость карателей, или попытать счастье и прыгнуть со скалы в омут и вплавь уйти от колчаковцев. Любимый братишка старухи выбрал второе. Но счастье подвело его — пуля карателя догнала смельчака в воде.
Бабка нынче попросила Петровну, чтобы она на лодке сплавила ее на остров, может быть, в последний раз, на последнюю встречу с братишкой Пашкой. Там, на острове, Советская власть поставила ему памятник, и спит под ним вечным сном юный партизан Пашка Нечаев, а вот она, его сестра, сгорбилась от старости, но все держится за жизнь и, признаться, боится смерти, хотя на словах и любит говорить: «Хватит коптить небо, пожила». Но Машка и Пашка еще малы, и Петровна без нее, старухи, совсем измучится, а поэтому бабка гонит от себя всякие болезни, цепляется за жизнь.
Еще от своей матери старуха слышала присказку о том, что человек живет до тех пор, пока не разучится удивляться. Бабка ловила себя на мысли, что она не только не разучилась удивляться, но с каждым годом удивляется жизни все больше и больше. Разве кто-нибудь мог предполагать, что в их болотистом, забытом богом углу начнут строить огромный завод, что рядышком с их деревенькой вырастет город. И старухе очень хочется пожить в теплой квартире.
Ей трудно было словами выразить все те чувства, которые взволновали ее. Она всегда удивлялась ораторам, которые приезжали из райцентра и говорили как по-писаному. Старуха не умела так говорить. У нее выискивались, как ей казалось, какие-то пустые, как побрякушки, слова, которые складывались в корявые и невыразительные фразы. Зато работала она не зная усталости.
— Нечаевы — они за Советскую власть голову складывали, — иногда говорила старуха, когда ее начинали хвалить бабы между собой. — Вон Пашка наш — на острове похоронен, партизан. Как невмоготу станет, я, бабоньки, о братишке подумаю и силы прибудет. Не за похвальбу я, бабы, стараюсь, — хочу, чтобы наша Советская родная власть крепчала. От нас ведь это зависит.