Геннадий Блинов - Зона действия

— Рабочий класс не такой, — сказал Антошка. — Рабочий класс не будет зарывать добро в землю.

Мать потупилась:

— Шел бы, сынок, домой. Взрослые без вас разберутся.

Взрослые разбирались.

Антошка понял одно: Лорина ждут большие неприятности.

Ребята шагали к вагончику, где помещался комсомольский штаб, и молчали. Яшка думал о том, что теперь не только с матерью, но и с отцом он едва ли найдет общий язык, и о возвращении домой не стоит и думать. Он знал жадность родителей. А премии отец, наверное, все-таки, лишится.

Антошка думал о матери. Как же так получается, размышлял он, бережливее отца на стройке, наверно, трудно сыскать, а мать, оказывается, не очень печется о народном добре. Разве она не могла сказать Лорину в глаза, что он поступает не по-хозяйски.

— Парни, — прервала молчание ребят Марфа Посадница. — Держите выше головы. Лучше давайте подумаем, как нам трепачами не оказаться и поднять всех мальчишек и девчонок на строительство клуба с планетарием…

— А у тебя есть мысли? — спросил Яшка.

Марфуша пожала плечами. Антошка тоже ничего толкового предложить не мог, хотя на заседании штаба ему и казалось, что поднять ребячий народ на строительство клуба нетрудно.

…В вагончике никого не было. Антошка достал кисти, кусок красного полотна и стал писать лозунг-призыв: «Все — на народную стройку!» Буквы были аршинными, и работа продвигалась медленно.

Вот уже несколько дней как в поселке был смонтирован радиоузел, и по радио теперь рассказывали о всех новостях, по нему выступал начальник стройки, Коржецкий и даже Яшкин отец. Лорин говорил, что его бригада показывает образцы труда и вызывает на соревнование другие коллективы. Теперь Антошка не верил Лорину насчет «образцов труда». А ведь совсем недавно, помнится, он думал, что маме очень повезло — работает в самой знаменитой бригаде. Правда, отец тогда буркнул:

— Боюсь, что эта бригада свою знаменитость в кавычки поставит.

Мама обиделась:

— Не завидуй, Павел. Умеет Лорин организовать работу — этого у него не отнимешь.

Антошка подумал, что неплохо бы для сбора мальчишек и девчонок использовать радиоузел.

— Умная мысля! — одобрил Яшка. — Вы с Жорой Айропетяном имеете опыт сочинять воззвания.

Но Антошка уже хорошо знал, что к помощи Жоры обращаться опасно. Жора мог выкинуть такую штучку, что и эфир не вытерпит.

Вечером Антошка пошел в магазин за хлебом. Он шагал по скрипучим доскам настила и думал о том, что вечером надо заглянуть домой к Коржецкому и поговорить о выступлении по радио.

Навстречу Антошке шел коренастый рыжий мальчишка. Антошка уже видел его как-то на пустыре — тогда рыжий волок большую железяку. Сейчас рыжий воинственно поглядывал на Антошку и, поровнявшись, толкнул его плечом. Не ожидая такого вероломства, мальчик полетел с тротуара, падая лицом на валявшийся на обочине булыжник.

Антошка сразу же вскочил на ноги, машинально схватив рукой камень. Один глаз у Антошки плохо видел. Догадаться было нетрудно — с помощью рыжего он «заработал», видимо, приличный синяк.

Рыжий стоял рядом.

— Драться будем? — спросил он.

— Сила есть — ума не надо, — сказал Антошка. Рыжий придвинулся поближе и сжал кулаки.

— За что толкнул? — спросил Антошка.

— Ха-ха! — сказал рыжий. — Он делает вид, будто не знает.

— А то знаю?

— Металлолом, который мы спрятали в крапиве, ты со своей компанией слямзил? Не сдали еще?

— Ничего я не брал. Путаешь ты.

Но рыжий был уверен, что не ошибается.

— Врешь, — сказал он. — У того тоже под одним глазом синяк сидел. И штаны такие же — в полоску.

Антошка покачал головой.

— Дурак ты, рыжий. Мало штанов в полоску? А синяк этот ты мне сейчас посадил.

Рыжий сказал:

— Может быть, и правда путаю. Тот парень вроде штаны не в полоску, а в клетку носит. Только мы все равно вас будем бить. Чтобы наших знали. И боялись. Ты где живешь?

Антошка показал свой дом. Рыжий обрадованно сказал:

— В общежитии? Тогда ты наш. Вместе пойдем бить тех, кто в домах у горы живет. В воскресенье. Приходи, к тому времени у тебя глаз уже будет видеть.

Позднее Антошка узнал, что около месяца идет война между мальчишеским народом. Границей, разделяющей враждующие стороны, была признана баня. Первоначальным поводом к такому разделению послужило то, что, по подсчетам мальчишек, по одну сторону бани жили в основном те, чьи родители работали в мехколонне, а по другую — в стройуправлении отделочников. Кто-то из мальчишек однажды забрался на башенный кран и снял из кабины несколько важных деталей. Мехколонцы решили, что это дело рук отделочников, и с тех пор начались стычки. Потом у отделочников похитили кучу металлолома, и, конечно, подозрение пало на мехколонцев.

Коржецкий, узнав об этой предстоящей мальчишеской схватке, помрачнел. Этого еще не хватало. Забот на стройке и без того по горло.

— Участкового милиционера предупрежу. Пусть он на время зачинщиков изолирует. Не хватало еще на комсомольской стройке драк.

Марфуша рассудила иначе:

— По-моему, не стоит милицию вызывать. Надо собрать ребят, поговорить, они ведь от безделья дерутся.

— Святая правда, Марфа Посадница, — улыбнулся Коржецкий. — Антон синяк заработал, пусть он и выступает по радио. А в общем-то давайте прикинем, как нам быть.

Дома у Антошки в этот вечер шел крупный разговор между родителями. Спокойный и рассудительный, отец говорил резко:

— Пойми, Наталья, ты не можешь, не имеешь права работать у этого рвача и хама.

Мать обычно соглашалась с отцом, но сейчас взорвалась:

— «Рвач»… Ярлык проще всего наклеить. А ты посмотри, как Лорина рабочие любят. Они за ним как за каменной стеной, всегда с заработком.

— Не в деньгах счастье, — усмехнулся отец. — В конце концов, нельзя определять свою жизнь рублями. Обуты, одеты, сыты.

— Одеты-то одеты, да не как добрые люди. А ты как божья птичка — всем доволен и ничегошеньки тебе не надо. Есть в доме колченогая табуретка — и рад.

Мать говорила резко. Чувствовалось, что у нее давно наболело и она сама хотела этого разговора.

— Разве это житье — комнатушка, да и ее обставить нечем. А у нас уже сын скоро мужиком будет.

Антошка молчал. Он старался не ввязываться в разговоры родителей.

— Портит вас Лорин, — продолжал отец, будто и не слыша упреков жены насчет колченогих табуреток. — Люди вроде соревнуются за коммунистический труд, а на деле у них на уме одни заработки. Я, мать, разве против денег? Не против. Только нельзя их ставить во главу своей жизни. Главное — это идея. Что ты на меня смотришь так?

— Смотрю и думаю: уж не в партком ли тебя избрали? Агитатор, да и только!

— Ты, мать, не смейся. В партком меня не избрали, но я партийный билет ношу. И понимаю, что надо воспитывать народ, чтобы каждый и умом и сердцем понял: строим-то мы не хомутовку, а гигант-завод, без которого стране не обойтись. Если человек поймет это — и рвачей станет меньше. Так что, мать, идея — слово, хотя и громкое, но без него не обойтись.

— Садись-ка ужинать — завтра опять чуть свет убежишь, агитатор, — уже спокойнее сказала мать.

Отец улыбнулся, обнял жену и извиняюще сказал:

— Ты на меня не обижайся, Наталья. Принимай меня такого заполошного, какой я есть. Иначе я не могу.

Хромой Комендант выслушал Яшку и сказал:

— Закопать стройматериалы в землю — это, конечно, преступление. Только за него почему-то не судят. А я считаю: зря не судят — это же воровство и расхитительство народного добра.

Комендант вздохнул и полез в карман за сигаретами. Он курил редко, только в особых случаях. Врачи ему строго-настрого запретили курить из-за никудышного сердца, но он так и не мог найти в себе силы бросить курево раз и навсегда. Теперь он начинал дымить, когда очень волновался, и сигареты для него служили своего рода успокоительными таблетками. Правда, Мария Федоровна постоянно старалась внушить старику, что он сам себе враг, потому что глотает яд, пыталась прятать сигареты, но у коменданта, оказывается, всегда был в заначке любимый «Памир».

Савелий Иванович видел, что Яшке тяжело.

— Жизнь, внучек, человека каждый день на испыток берет, — сказал он. — Проявишь слабину — считай, проиграл, крест на себе ставь. У тебя, Яков, думаю, все правильно идет. Недавно слушал по радио: вечный, мол, конфликт отцов и детей наблюдается и нынче. А по-моему, не конфликт это. А просто дети всегда на шаг впереди родителей идут.

Яшка понимал, что старик успокаивает его, хочет поддержать. И он был благодарен Хромому Коменданту.

— Перезимуем, Савелий Иванович, — как можно бодрее сказал Яшка.