Коллектив авторов - 100 сказок народов мира
И понеслась в бешеной пляске чрез Непал, чрез Бенарес, чрез Джейпур по всему миру. Так из страданий родилось великое зло. Ибо ничто не родится из страданий, кроме зла.
МУДРЕЦ
Беотиец Акселос, эллин родом и варвар душой, был по делам в Афинах. Осмотрел Акрополь.
– Акрополь как Акрополь! Стоит высоко.
Был в театре Диониса[82].
– Театр хороший. Отделан белым мрамором.
Слушал лучших ораторов на агора[83]:
– Говорят много.
И захотел побеседовать с Сократом[84].
– Быть в Афинах и не поговорить с Сократом! На что же тогда человеку дан язык?
Прохожий афинянин указал ему под портиком Академии задумчиво гулявшего небольшого человека с невзрачным лицом:
– Это Сократ.
«Такой великий муж мог бы быть повыше ростом и повиднее.
Впрочем, мудрецы об этом не заботятся!» – подумал беотиец. Он пошел навстречу Сократу и глубоко ему поклонился.
Сократ учтиво ответил на поклон и прошел мимо.
Беотиец опять забежал вперед и поклонился.
Сократ улыбнулся, поклонился и продолжал прогулку.
Тогда беотиец снова забежал вперед и сказал:
– Привет тебе, мудрейший из смертных!
Сократ остановился, засмеялся глазами и сказал:
– Видел ли ты всех людей на свете?
– Н-нет!
– Раз ты их не видел, ты не мог и говорить со всеми людьми на свете. Не так ли?
– Совершенно верно.
– Почему же, в таком случае, ты знаешь, что я умнее всех людей на свете? Не осторожней ли было бы, с твоей стороны, сказать: «Мне кажется, что ты мудрейший из людей?»
– Да, пожалуй, так было бы благоразумнее.
– Но раз ты не знаешь, насколько умны другие люди на свете, такое мнение твое ни на чем не основано. Не так ли?
– Выходит, что так.
– Уверяют в чем-нибудь, не имея на то никаких оснований, или плуты, или глупцы. Не правда ли?
– Д-да!
– Хотел ли ты обмануть меня, говоря, что я мудрейший из людей?
– Значит, ты не плут. Кто же ты в таком случае? Реши сам!
«Однако!» – подумал беотиец и сказал:
– Что ж мне было делать, когда ты ничего не говоришь! На что роза, если она не пахнет, и мудрец, если он не говорит?
Сократ улыбнулся.
– Прекрасно. Скажи: свойственно ли коню ржать?
– Я думаю!
– А быку мычать?
– И еще как!
– Барану блеять?
– Ну, еще бы!
– Что же, конь беспрерывно ржет?
– Зачем же!
– И бык не мычит беспрерывно?
– Конечно, нет!
– Но, может быть, беспрерывно блеет хоть баран?
– Тоже нет!
– Видал ли ты, чтоб конь заржал при виде коровы?
– Не бывает.
– Или бык замычал при виде овцы, или баран заблеял при виде лошади?
– Нет, нет и нет! – весело отвечал беотиец.
– Не ржет ли конь при виде лошади?
– Разумеется.
– А бык при виде коровы?
– Это всякому известно.
– А баран не начинает ли блеять тогда, когда увидит овцу?
– Верно.
– Одним словом, мы можем сказать, что конь ржет, бык мычит и баран блеет только тогда, когда видит себе подобных?
– Почему ж не сказать? Можно сказать!
– И из того, что правилу этому одинаково подчиняются и конь, и бык, и баран, не должны ли мы заключить, что это закон природы?
– По-моему, должны.
– Скажи, мудрец станет ли идти против законов природы?
– Не думаю!
– И отлично делаешь. Теперь ответь мне на один вопрос.
– Хоть на тысячу тысяч!
– Не думаешь ли ты, что мудрецу так же свойственно говорить мудрые вещи, как коню ржать, быку мычать и барану блеять?
– Я так и думаю.
– Прекрасно! Если конь ржет, бык мычит, а баран блеет только при встрече с себе подобными, то, значит, и мудрец должен говорить только с подобными себе. Какое же основание, друг, я имел заговорить с тобою?
И посмотрев на него с любовью, Сократ пошел дальше.
– Пусть меня разорвет Цербер[85]! – воскликнул Акселос.
– Чтобы человека два раза подряд заставили самого себя назвать дураком! Это может случиться только с беотийцем, да и то в Афинах!
Через мгновение он, однако, подумал:
«А мудрость, оказывается, вовсе не такая трудная вещь!»
И чтоб развлечься после неприятного разговора, пошел к гетерам.
Гетера Хризис лежала на окне своего дома, с накрашенным лицом, чего требовало ее занятие, – и одетая в роскошные одежды, чего ее занятие не требовало вовсе.
– Иди смелее, красавец! – крикнула она Акселосу, когда тот остановился у ее порога.
Беотиец хитро улыбнулся.
– За что тебе платят деньги? – спросил он.
Гетера из окна оглядела его с удивлением с ног до головы.
– За то, что я женщина!
– Но не всем же женщинам платят деньги. Ты должна отвечать: за то, что я красива.
– Ну, за то, что я красива!
– Итак, в любви платят за красоту?
– Платят и за красоту…
– Стой, стой! Не отвлекайся! Иначе ничего не выйдет. Ты согласна: за красоту?
– Пусть будет по-твоему.
– Ты зовешь меня для любви?
– За чем же другим будет звать к себе гетера?
– Отвечай: да или нет?
– Да, да, да!
– И так как ты сама назвала меня красавцем, а в любви платят за красоту, то, значит, ты зовешь меня за тем, чтобы платить мне деньги!
Гетера расхохоталась так, что чуть не упала из окна. Беотиец глядел на нее, счастливо улыбаясь.
– Ну, вот, видишь теперь сама, что ты или мошенница, или дура!
– Что? Гетера вскочила.
– В Афинах оскорбляют женщину? И какую женщину?! Которая никому не доставила ничего, кроме удовольствия?! Слуги! Возьмите этого чужестранца, этого варвара, и киньте его куда-нибудь подальше от моего дома.
Два раба, нубийцы, с мускулами, которые, как толстые змеи, перевились у них на руках, схватили беотийца, отнесли на ближайший перекресток и кинули, как юноши кидают копье.
– Однако философия до добра не доводит! – подумал Акселос, поднимаясь и потирая локти, колени и лицо. И грустный пошел домой.
На следующий день он услышал на площади, что Сократ арестован, ночью его судили и присудили к смерти.
– Все за его философию!
– Однако я еще дешево отделался! – подумал беотиец, вспоминая о вчерашнем происшествии с гетерой.
И поспешил уехать в Фивы из города, где делаются такие странные вещи.
Друзья-фивяне собрались к нему в дом послушать чудес про Афины.
Он рассказывал им про величие Акрополя, мудрость ораторов и любезность афинских гетер.
– Но успел ли ты увидеть Сократа?
Акселос сделал печальное лицо.
– Друзья мои! Сократ беседовал со мною с последним перед тем, как его взяли, и прежде, чем умереть, пожелал научить меня своей мудрости!
Все глядели на него с благоговением.
– Ученик Сократа!
– Не знаю, как для кого, – но должен вам сказать, что мне это было совсем нетрудно. Я сразу понял все.
– Сократ знал, кого избрать!
– Акселос! – стали его просить со всех сторон с горящими глазами. – Передай и нам мудрость Сократа! Поговори, как Сократ!
Акселос поднял палец:
– Т-с! Друзья мои! Вы знаете, что сталось с Сократом? Вы хотели бы и для меня того же?
И все в ужасе переглянулись:
– Он, воистину, мудр!
С тех пор Акселос говорил только самые обыкновенные вещи, но все смотрели на него с благоговением.
– Если бы он захотел заговорить, как Сократ!
Но Эллада не для Сократов!
Слава о молчащем мудреце скоро распространилась по Фивам, по всей Беотни и по всей Греции. Отовсюду приезжали люди взглянуть на великого молчащего фиванского мудреца.
Он молчал, глядя с улыбкой на посетителей, и самым настойчивым, молившим его о слове, хоть об одном только слове мудрости, говорил только:
– Вспомните участь Сократа!
Создалось обыкновение. Всякий, кто где-нибудь слышал что-нибудь умное, думал: «Это сказал, наверное, Акселос».
И вскоре Греция была полна изречениями молчащего мудреца.
Их собирали и переписывали и задорого продавали:
– Изречения фиванского мудреца.
Фивы им гордились. И когда, спокойно достигнув глубокой старости, он умер, на его мавзолее написали:
Акселос, великий мудрец, ученик Сократа.
По этой эпитафии он попал в Элизий[86].
Сам Минос[87], почтительно поднявшись, указал дорогу туда его тени.
Там, в аллее из мирт, освещенной бледным, словно лунным, светом, тень беотийца Акселоса увидела среди бродивших по две, по три тени одинокую тень маленького, невзрачного человека.
– Привет тому, кто был Сократом! – сказал Акселос.
– Привет и тебе, судя по месту, где ты находишься, тень мудреца! – ответил Сократ. – Голос твой напоминает мне землю, и мне кажется, что я встречался с тобою в Афинах.
– Ну, как же! Ты встретился со мной под портиком Академии. В тот самый день, когда тебя взяли по приказанию архонтов. Помнишь?
Тень Сократа слабо улыбнулась, как улыбаются тени.
– Я помню и то, и другое. Но как же попала ты сюда, заблудившаяся тень?
– По надгробной эпитафии мудреца.
– Как называется тот счастливый город, который считал тебя мудрецом?