Анатолий Маркуша - Щит героя
- Хорошая работа, - сказал он, - должна приносить пользу людям и доставлять тебе удовольствие. А если ты идешь на службу, не испытывая нетерпения и радости, тогда плохо... и тебе и работе.
Я очень уважал этого человека, всегда с удивлением смотрел на его большие, огрубевшие на ветру и морозе руки; эти руки умели все на свете слесарить, колоть дрова, монтировать электропроводку, перетягивать матрацы, починить примус... словом, решительно все. Мне очень хотелось спросить: вот вы зимой и летом, в мороз и непогодь, готовите в полет самолеты, стараетесь, переживаете, а улетают другие. И в газетах пишут не о вас, а о тех, кто устанавливает мировые рекорды... Неужели не обидно? Мне очень хотелось спросить его об этом, но я не решался.
Он сам помог мне, неожиданно стал рассказывать о Чкалове, чья звезда в те годы только еще восходила. Рассказывал восторженно, не скупясь на похвалы и превосходные степени. Тут я и отважился сказать:
- Чкалов, говорите, замечательнейший испытатель, бог... А вы?
- Что я? Я механик. И не последний. Бриться не стыдно...
- А при чем тут бритье? - не понял я.
- Когда бреешься, глаза свои видишь... Если отвернуться не хочется, если смотреть в них не совестно, значит, все в порядке!
Тогда по молодости лет я не мог понять - никто не приходит в этот мир "обреченным" на славу... Люди живут, трудятся, испытывают радости и огорчения, достигают чего-то, идут дальше... Все остальное - производное от честного труда: сложатся условия, и рядовой строитель достигает потолка Анны Егоровны Пресняковой; мальчонка-слесаришка превращается в нового Петра Максимовича Петелина или в Валерия Павловича Чкалова... Успех запрограммировать невозможно, можно только проложить п р а в и л ь н ы й курс. И эта задача - реальная для любого человека...
Горы имеют замечательное свойство - они вселяют в тебя спокойную уверенность, наводят порядок в мыслях, помогают сосредоточиться. В начале декабря я начал скучать по Москве.
Москва представлялась мне в зимних одеждах. С высоты Ленинских гор сквозь редкий снегопад прорисовались чуть размытые кварталы города, причудливо соединившие в себе аскетическую геометрию новых зданий с кафедральной величавостью высотных домов, затейливые купола церквей и лаконичные очертания мостов... Где-то вдали, едва различимый сквозь снежный занавес, видится Кремль.
Скоро Новый год. Успею вернуться к праздникам или не успею? Пока ничего нельзя сказать. Но что мне мешает заранее придумать новогодние пожелания близким? Здоровья желают все всем и всегда желают - так уж повелось. Гале я бы хотел написать такое пожелание самыми большими буквами, не из приличия, ей ведь действительно не хватает здоровья, а ее доброе сердце так устало... Галя не жалуется, спросишь - улыбнется, но я вижу, как припухают у нее глаза, как трудно она дышит, поднявшись на второй этаж, как прикусывает губу, застывает и прислушивается... Здоровья тебе, Галочка, спокойной уверенности за ребят... счастья!
Едва ли Карич ждет от меня каких-нибудь особенно возвышенных слов, не в его характере. Пожалуй, Валерию Васильевичу я пожелаю быть всегда таким, каков он есть, - сильнее обстоятельств и выше всех мелочей жизни.
А вот Игорю надо будет сказать: в стародавние еще времена авиация выработала правило - приняв однажды решение, даже худшее из возможных, не изменяй его. Запомни и без колебаний следуй этой мудрости! Пусть подумает и поймет - как бы путано ни складывалась человеческая жизнь, нет ничего хуже бестолковых метаний, брошенного на полпути дела, незавершенной работы.
Анатолию Михайловичу я пожелаю, чтобы его оглоедики всю дорогу помнили своего мастера и до старости считали и чувствовали себя грачатами!
Ветер ровный и сильный. Холодно, небо такое синее, будто за ночь его заново покрасили, не пожалев ультрамариновой эмали.
Таскаю воду, стряпаю, прибираюсь на складе, составляю заявку на продукты, которые нам должен подбросить вертолет, и думаю о друзьях, что живут там, внизу. Представляю, как, надев очки, склоняется над столом Анна Егоровна Преснякова и, страдая от того, что слова не хотят складываться в гладкие предложения, пишет новогодние приветствия.
Как-то Анна Егоровна сказала:
- Вот плиточку к плиточке с одного захода уложить, так что самой приятно, могу, а пишу - маюсь, все кажется не так... - И лицо у нее сделалось смущенным, даже растерянным.
Могу вообразить, как озабочен в эти предпраздничные дни Балыков, как он аккуратно записывает на длинном узком листке: Самодеятельность. Итоги соревнования. Стенд отличников. Приветствие шефам. Вечер. Экскурсия на МЗМА. Потом звонит, договаривается, согласовывает и педантично вычеркивает из своего талмуда исполненное.
Видно, я все-таки здорово соскучился по Москве, если так отчетливо, так зримо представляю себе друзей...
Подходит начальник метеостанции, потирает красные, будто ошпаренные руки, говорит:
- Собирайся! Радиограмма пришла - вертолет идет к нам. Полетит обратно, заберет тебя. Жалко, но надо совесть знать...
И вот я дома. Первое общение - с Таней. Рассказываю о горах, о работе с метеорологами, о путевых впечатлениях. Слушаю Таню. Спрашиваю:
- Что у Петелиных слышно?
- Никаких особенных новостей. Игорь без конца рассказывает об училище, о ребятах и мастерах. Он вроде повыше ростом стал. Самоутверждается!
- Как Галина Михайловна себя чувствует?
- Хорошо. Вернулась в свою лабораторию и объясняет: с тех пор как я при деле, сердце не болит.
- А Карич?
- Был момент - кот пробежал, но сейчас вроде порядок.
- Не понимаю, что значит кот?
- Да месяца три он пропадал ночами...
- Кто пропадал?
- Ну и бестолковый ты! Карич твой любимый пропадал. Говорил, что испытывает какую-то технику, являлся в три утра, измочаленный и еле живой. Какую жену обрадуют такие "испытания"? Ну и пробежала между ним и Галиной Михайловной кошечка.
- Кот и кошечка - не одно и то же. И откуда ты все это знаешь?
- Ирина рассказывала и Игорь. Не слепые они. Странно, что Игорь горой за Карича!..
На другой день я позвонил Анне Егоровне. Помня о ее сувенире гусином пере с шариковой вставкой, я привез в подарок Анне Егоровне шикарные фотографии горных вершин... Разговор, однако, получился невеселый. После первого обмена приветствиями я почувствовал что-то не в порядке и спросил:
- Не нравится мне ваш голос, Анна Егоровна, что случилось?
- Пока не случилось, но случится.
- О чем вы?
- Говорят, пора на пенсию... Только не надо утешительных слов. Все идет, как должно идти. Подошло, время - гуляй! Да вот беда - работать умею, а отдыхать не научилась. Приезжайте, поговорим...
В тот же вечер заехал ко мне Грачев и с ходу окунул в дела училища. По его словам выходило, все течет и ничего не меняется: Балыков вздрагивает при каждом телефонном звонке, Гриша Андреади скандалит с завучем, только оглоедики не портят кровь...
- Вот, честное слово, другой раз думаю - уйду...
- Куда? - спрашиваю я.
- Да что, в Москве одно училище металлистов?
- А ты уверен, что с другим Балыковым поладишь лучше?
- То-то и оно - не уверен. Ты не улыбайся: я намек понял - Балыков хорош, и я не сахар! Так?
- Но ведь правда - не сахар...
- А если я стану тихим-тихим и обтекаемым, как огурец, кому будет польза?
- Не надо тебе быть другим и уходить не надо. Воюешь - воюй. Да Балыков тебя и не отпустит.
- Это точно, хотя он и не может слышать, когда моих оглоедиков называют грачатами.
- Думаешь, завидует? Или жалеет, что балычата - не звучит!
Анатолий Михайлович улыбается. "Балычата" ему понравились. И мы еще долго толкуем о делах, о рыбалке, о жизни; спрашиваю, как Игорь?
- Притерся. Руки хорошие. Раньше говорили - божьей милостью мастер. Дурь помаленьку выпаривается. Повезло ему. Коновницын кого хочешь человеком сделает!
Постепенно московская жизнь входит в обычную колею - работа, встречи, вечный дефицит времени. И только недели через две удается повидать Игоря. Он рассказывает:
- Тут недавно по телевизору чудака одного показывали, даже не чудака - изобретателя. Берет детские воздушные шарики, вставляет оболочку в оболочку - пять штук. Представляете? Накачивает - и получается поплавок. Прочность - жуткая! Толстый дядька на этой штуке, задрав ноги, сидел и хоть бы что! Вот на этих поплавках он спускается по горным рекам. Не верхом, ясно, а собирает плот - и пошел! Я подсчитал, если взять двадцать шариков диаметром в полметра, получится четыре поплавка и каждый поднимет шестьдесят два с половиной килограмма. По формуле одна шестая "пи" "дэ" куб получается. А плот потянет четверть тонны. Здорово?
- Здорово, только не улавливаю, для чего тебе плот?
- Как для чего? Ставим палатку и поехали! Можно по Оке, по Волге - до Сталинграда или до Астрахани.
- Это мечта или план?
- Мы с ребятами решили на каникулах махнуть...
Игорь еще долго и увлеченно рассказывает о будущем походе, и я замечаю - все обдумано, подсчитано, поставлено на деловую ногу. Так в разговоре проходит с полчаса. Спрашиваю: