Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970 (сокр.вариант)

8.08. Р – более 4 атмосфер, Т=135°С. Академик Имшенецкий, авторитет в микробиологии, говорил, что как раз при такой температуре происходит стерилизация. Надежд на то, что на Венере существует подобие земной белковой жизни, практически не осталось... СА может выдержать давление до 15 атмосфер, потом его раздавит...

За моей спиной в застеклённой кабинке сидит солдатик очень интеллигентного вида, в очках, из тех, кто не прошёл в университет по конкурсу. Он всё время повторяет кому-то в телефонную трубку параметры атмосферы Венеры, которые операторы докладывают каждые 30 секунд. Доложив, что давление в атмосфере Венеры превысило 5 атмосфер, солдатик вдруг замолчал, очевидно, выслушивая вопрос, а затем доверительно сообщил:

— Товарищ маршал, на Земле – одна атмосфера... Много бы отдал, чтобы узнать, что же за пень сидит на другом конце провода. Но это наверняка военная тайна!

Уже ясно, что «Венера-4» не сможет сесть на поверхность Венеры: она либо лопнет, либо перегреется. Мир Венеры оказался гораздо более суровым, чем предсказывали все астрономы, по рекомендациям которых работали ребята Бабакина61. Это означает только одно: следующий аппарат будет более прочным и жаростойким.

8.54. Датчик давления зашкалило: он был рассчитан только на 9 атмосфер. Т=250°С. Т внутри аппарата – 37°С. «Жизнь там собачья», — задумчиво говорит Георгий Николаевич.

9.14. Наружная температура – более 280 градусов, внутренняя – 54 градуса. Оператор докладывает, что объект качается. Почему?

9.16. Сигнал пропал.

18.10.67

Последующие исследования Венеры с помощью советских и американских АМС показали, что под плотным слоем облаков температура поверхности планеты достигает 500 градусов, а давление – около 100 атмосфер.

Гагарин прилетел на финиш «Венеры-4». Мы – Гагарин, Глазков62 и я – попробовали погулять неподалеку от гостиницы «Украина», но гулять с Гагариным невозможно: мгновенно его окружают люди и требуют автографы. На всём: на газетах, курортных книжках, служебных удостоверениях. Юра говорит, что автографы надо давать: «Вот придёт человек домой, покажет автограф, расскажет о встрече с космонавтом, начнётся разговор о космонавтике вообще, а ведь из таких разговоров и складывается общественное мнение»...

Вечером «обмывали» в «Украине» победу Бабакина. Для науки это грандиозная победа: буквально за три часа земляне узнали о своей небесной соседке больше, чем за всю предыдущую историю человечества! Выпили прилично, все шумели, кричали, смеялись, а Глеб63 вдруг заплакал. Да так искренне, горько. Мы к нему бросились, а он в ответ:

— Идиоты! Чему вы радуетесь?! Неужели вы не понимаете, что сегодня мы осиротели в Солнечной системе?! Я так надеялся на Венеру... И вот... Мы одни в Солнечной системе, мы совсем одни!.. — И опять заплакал.

Командирован в Париж на аэрокосмический салон. Со мной летят «известинцы»: Игорь Цыганов и Борис Федосов (он летит в Рим). Нас встретил Лев64 и закатил нам дома роскошный обед. Вечером один пошёл гулять по Парижу. Я знал город не столь хорошо, чтобы лишить себя наслаждения заблудиться в нём. В конце концов вышел на площадь Trocadero к фонтанам дворца Chaillot.

Наклонные трубы палили водой. Сыро, но тепло. Я сижу у фонтанов и думаю: почему тут нет моей Вальки, Юлика, Юрки, Женьки, Чуды – всех любимых мною людей, чтобы и они увидели всю эту красоту, широко расставленные ноги Эйфелевой башни, и эту радостную воду, и мы бы пошли все вместе в мою маленькую гостиницу на rue de Mars... Потом подсел к студентам, которые играли на гитарах и пели. Сидел, слушал, а когда глаза мои встречались с чужими глазами – улыбался...

Портье в гостинице пожелал мне доброй ночи, а ночь была не добрая, грозовая, погрохатывало где-то рядом, и молнии стреляли в Эйфелеву башню. Я уснул совершенно счастливым.

На XXVII Международном салоне авиационной и космической техники в Париже 

Салон в Ле-Бурже. Идёт дождь. Антонов сидел на откидной железной скамейке в своем огромном «Антее», брюхо которого беспрерывно поглощало толпы людей, и беседовал по-французски с каким-то мужиком, по виду – работягой. Я подсел. Мы вспоминали Королёва. Антонов рассказал, что тут, в Ле-Бурже, он встретил старичка Поля Ришара, у которого они, совсем молоденькие, вместе с Королёвым (они ровесники) в 1928 году работали в Москве. Перебирали общих знакомых, и Ришар спросил:

— А что стало с Сергеем Королёвым? Куда-то он пропал, совсем о нём не слышно... Это было уже после спутников, «лунников», «Марса», «Венеры» и гагаринского триумфа.

— Не знаю, — солгал Антонов. — Я тоже потерял его из виду...

На аэрокосмическом салоне представлено 16 стран и 150 типов самолетов. Астронавт Майкл Коллинз (участник первой экспедиции на Луну65) рассказал космонавту Павлу Беляеву, что потерял в космосе свой фотоаппарат.

— А вы знаете, по какой орбите он летает? — спросил Беляев.

— Знаю! Если он вам попадётся, подберите его и верните мне!

Москва – Фрунзе – Сусамыр – Москва 

Устный журнал вёл в ЦДЛ Марк Галлай. Я должен был рассказывать о Королеве. Марк говорил обо мне разные приятности: какой я талантливый, и как меня любил Сергей Павлович. Воодушевлённый, я выступил неплохо, весело, без робости. В перерыве высунулось остренькое личико Рины Зеленой. Цепко, как куриной лапкой, пожала мне руку: «Вы такой очаровательный!» Малознакомые люди похлопывали меня по плечу. А задумывались ли все они, как я должен на всё это реагировать?

Странные чувства испытываешь: хочется закричать: «Говорите! Говорите ещё!» и одновременно убежать хочется. Невыносимо, когда, глядя тебе в глаза, говорят: «Ну, ты просто молодец!» Что отвечать? Как себя вести? Я не знаю! Говорю обычно с глупой улыбкой: «Это ты верно подметил...» Или говорят: «Я вас по телевизору видела...» При этом даже не уточняют, был ли я хорош или плох, видела – и всё! Тут я говорю:«Ну и повезло же вам!..» Но при этом я точно знаю, что нам обоим невесело. Публичность не то, чтобы претила мне, но она рождает чувство постоянной неловкости. Гораздо удобнее прятаться за газетной страницей.

В США на пресс-конференции у Олега Газенко66 спросили: