Коллектив авторов - Встречи со Сталиным

Видишь его глаза, сосредоточенный взгляд, сосредоточенное лицо, видишь, как мгновенно он воспринимает лирику, юмор, как ни одна деталь исполнения не ускользает от его внимания.

Именно такой слушатель Иосиф Виссарионович Сталин. И потому так необычайно приятно выступать перед ним.

Мы, артисты, знаем, что товарищ Сталин прекрасно понимает искусство и очень строго разбирается в нем и в тех произведениях, которые исполняет певец или певица. И потому так радостно и приятно и вместе с тем так ответственно петь в его присутствии.

Мысль о том, что поешь перед одним из величайших людей нашего времени, перед человеком, сделавшим так много для родной страны и парода, ни на минуту не оставляет тебя. Это наполняет глубочайшим волнением, но это волнение и одухотворяет артиста. Присутствие этого великого человека в зале в то время, когда ты выступаешь, — большая радость, большое счастье для артиста. Оно вдохновляет тебя не только в тот знаменательный для артиста вечер: оно вдохновляет надолго. В этом исключительная, особая радость выступления артиста перед товарищем Сталиным.

Я чувствовала огромное удовлетворение, когда видела, что Иосиф Виссарионович аплодирует.

Я не могу забыть вдумчивую и глубокую критику, полученную нами от товарища Сталина в трудные для нас дни постановки замечательного произведения Глинки «Иван Сусанин».

Товарищ Сталин говорил о первом варианте постановки финала последнего акта оперы.

В первом варианте на сцене показали памятник Минину и Пожарскому. Чувства народа — его радость, ликованье освобожденного от чужеземного гнета народа — не были показаны в этом варианте финала оперы. И потому финал «Ивана Сусанина» поручался несколько сухим, как говорится, академичным, и зрители в общем оставались равнодушными к тому, что происходит па сцене.

Идея произведения Глинки, героика оперы, наконец, народ — главное действующее лицо оперы — все оставалось в тени, потому что постановщики не нашли заключительной точки, финала, достойного всей постановки.

Иосиф Виссарионович Сталин сказал нам о том, что нужно вывести на сцену Минина и Пожарского, вывести, их живыми, дать живые их образы, а не показывать их в виде застывшего монумента, в виде памятника.

Он говорил о том, что нужно показать Минина и Пожарского торжествующими победителями, показать празднующий победу народ, народ, сбросивший чужеземное иго и радующийся этой великой победе.

И когда после переработки, был показан: новый вариант финала оперы, мы поняли, что найдено то, чего нехватало всей постановке: найден и раскрыт смысл постановки, показана главная идея гениальной оперы Глинки. И мы поняли значение, глубину и мудрость тех советов, которые дал нам Иосиф Виссарионович Сталин.

В этом человеке огромного государственного разума, несокрушимой энергии и воли живет тонкое и глубокое понимание искусства. Этот большой человек всегда помнит, что искусство должно служить высокой цели освобождения человечества, и потому он видит то, что иногда ускользает от взгляда артиста, певца или постановщика.

Еще одна встреча с товарищем Сталиным навсегда запечатлелась в моем сознании.

Это были трудные годы. Наша страна переживала один из труднейших этапов строительства социализма. Время было суровое, наш, народ сознательно шел на известные лишения, для того чтобы осуществить сталинский пятилетний план, осуществить коллективизацию сельского хозяйства, этот громадный переворот в жизни и сознании народа.

2 мая 1932 года мне случилось выступать в одном концерте в присутствии Иосифа Виссарионовича. На концерте были участники первомайского парада, выпускники Военно-воздушной академии, представители искусств. После концерта, внимательно и дружески поглядывая на нас, он сказал глубоко взволновавшие нас всех слова. Он заговорил о том, что мы очень скромно одеты, одеты не так, как должны быть одеты артисты великой страны…

— Вы думаете, что мы этого не видим? — сказал товарищ Сталин. — Но потерпите немного, и Советская страна сумеет дать советским артистам все то, чего они заслуживают…

Таков был смысл слов Иосифа Виссарионовича. Эти слова, я помню, глубоко взволновали нас своей человечностью, отцовской теплотой.

Прошли годы, наша страна преодолела все трудности, наша страна могуча, богата, сильна, и мы, советские артисты, поставлены в ней на огромную высоту. Но никогда я не забуду тех волнующих, глубоко трогательных слов товарища Сталина; никогда мы, артисты, не забудем этих человечных и теплых слов нашего великого отца, друга и вождя.

Последние годы партия и правительство доверили мне, рядовому летчику, большую почетную работу — руководить Главным управлением Гражданского воздушного флота. По роду моей работы, в порядке, так сказать, официальном, мне часто приходится встречаться с руководителями партии и правительства, с товарищем Сталиным. За последние полтора года я неоднократно видел товарища Сталина на различных заседаниях, совещаниях, приемах в Кремле. Каждая из этих встреч навсегда запечатлелась в моей памяти. О каждой из них можно рассказывать очень много, со всеми деталями и особенностями, присущими тому или иному дню. Но в числе незабываемых встреч с товарищем Сталиным особое место занимают первые встречи.

B 1929.году я, летчик военной авиации, был послан в Москву, на курсы усовершенствования командного состава при Военно-воздушной академии РККА имени Жуковского. Вместе с другими слушателями Академии мне выпало счастье участвовать в Октябрьском параде. Вот тогда-то я впервые увидел товарища Сталина.

Это было во время церемониального марша. Мы шли в рядах по Красной площади, строго соблюдая равнение. На левом крыле мавзолея, окруженный своими соратниками, стоял товарищ Сталин. Тот, кто когда-нибудь участвовал в параде, знает, что идущему в строю смотреть по сторонам трудно. Мы могли всматриваться в находящихся на трибуне мавзолея лишь в те короткие секунды, когда наш ряд равнялся с мавзолеем. Сейчас я даже затрудняюсь сказать, что в тот раз действительно видел товарища Сталина. Во всяком случае после парада мы немало спорили о том, где стоял товарищ Сталин: справа или слева от микрофона, рядом с Ворошиловым или Молотовым. Каждый доказывал, что он прав. В результате долгих споров никто из нас не смог доказать, что действительно ясно видел товарища Сталина. Но у всех нас, и в частности у меня, осталось радостное ощущение, что в тот момент, когда мы проходили мимо мавзолея, товарищ Сталин там был.