Олег Ивановский - Записки офицера «СМЕРШа»

В первых числах ноября в штабе я встретил того офицера-пограничника, который в Челищеве назвался Соломатиным.

— Здравствуй, здравствуй, пограничник, как дела? Как курсы?

— Товарищ подполковник, курсы окончены, звание присвоено. Теперь по частям.

— А назначение ты уже получил?

— Нет еще. Слышал, что меня вроде хотят здесь, при штабе фронта оставить…

— При штабе? Да что тебе, такому молодцу, при штабе делать? Поедем ко мне в корпус!

— В. какой корпус?

— А я получил назначение. Завтра еду в 7-й кавалерийский корпус. Буду там начальником Особого отдела. Так что?

Кавалерия… казаки… кони лихие… шашки… бурки… шпоры… рейды по тылам противника… Все это, как кадры кинохроники, прокрутились в голове.

— Так я верхом-то…

— Ну и что? Помоложе меня, научишься.

— А вы можете здесь с начальством договориться?

— Ну, это не твоя забота. Так согласен?

— А что… согласен!

— Вот и хорошо. Как фамилия? Дай-ка я запишу. И не забудь —7-й кавалерийский.

Не успел я, прибежав в комнату, где мы жили, и раскрыть рот, как соседи буквально навалились на меня:

— Где тебя черти носят? Приказано в полном составе к 15.00 явиться в клуб штаба. Понимаешь, здесь даже клуб есть! Вот устроились товарищи! Кому война, кому… самодеятельность. Ты ведь тут и дальше служить будешь, слухи пришли…

— Черта с два! — И я рассказал о предложении подполковника Соломатина.

— Ну чудик! Здесь-то лафа была бы, а ты в казаки!

— И правильно, что в казаки, жаль только, что с погранвойсками распрощаешься, — поддержал мое решение кто-то.

— Да, пожалуй, ты прав. С погранвойсками расставаться жалко, но ведь в коннице-то воевать, а не тылы охранять…

— А что в клубе-то?

— Что в клубе, что в клубе! Репетиция, вот что, — Праздник скоро — 7 Ноября. Начальство решило силами наших курсов и девчат из военной цензуры, видели, какие красавицы тут ходят, будь здоров, концерт подготовить. Кто споет, кто спляшет, кто стихи прочитает. Майор из политуправления приходил, приказал к 15.00. Там на месте решат, кого брать, кого нет.,

В детстве я немного учился играть на пианино. Больше, правда, подбирал по слуху, чем играл по нотам, и страшно обрадовался, когда за кулисами клубной сцены увидел рояль. Притащил стул, сел, открыл крышку — и боязно стало. Господи, вечность ведь прошла. Дым, кровь, бомбежки, отступление… Война и… старенький рояль. Осторожно тронул клавиши…Ребята обступили вокруг.

— Ну, сыграй, сыграй что-нибудь…

Что же сыграть? Вспомнил мотив песенки из кинофильма «Истребители»: «В далекий край товарищ улетает, родные ветры вслед за ним летят…»

— Еще, еще… «Три танкиста, три веселых друга…»

— Нет, эту не надо. Попробуй вот «Махорочку».

Я стал подбирать мотив под слова: «Эх, махорочка-махорка, подружились мы с тобой, вдаль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой, мы готовы в бой!..» Мотив был немудреный, я смелее стал его наигрывать. И вот в этот момент вдруг слышу из-за спины:

— Товарищ младший лейтенант, а вы не подберете мотив одной песни, она нам очень нравится, только названия не знаем, но песня прекрасная…

Оглянулся — три девушки в форменных платьях, рядом с нашими ребятами. Та, которая задала вопрос, стояла слева, чуть поодаль.

«Ну до чего же красива!» — мелькнуло в голове. Чудные светлые волосы, голубые-голубые глаза, очаровательное личико.

— Зоя, ты попробуй, напой мотив, может быть, и получится…

— Что ты, Ирочка, как же я могу?

— Можешь, можешь! В комнате сколько раз пела…

Зоя запела:

Не сильный, но удивительно приятный, душевный, глубокий голос, слова, пропетые с таким чувством и какой-то болью…

— Нет, извините, пожалуйста, этой мелодии я не сыграю, — пролепетал я, почувствовав, что сердечко мое сжалось отчего-то. Подумал — ну, парень, ты погиб! Такие девушки убивают наповал!

В праздничный вечер 5 ноября, зал клуба был полон. После обязательного доклада и небольшого перерыва — концерт самодеятельности. Номера шли своим чередом, до того момента, когда на сцену вышла та девушка… Она так прочитала лермонтовский «Хаджи Абрек», что аплодисменты не утихали минут пять. А уж что творилось после исполнения ею той песни, мотив которой она просила меня подобрать, — и слов не подберешь! Зал встал!

Потом под мой аккомпанемент четверо курсантов неплохо спели «Махорочку», сделав акцент на словах:

Я прочитал рассказ Ванды Василевской «Партбилет» — о первых минутах боя одной из погранзастав. Я прочитал его недавно то ли в газете, то ли в какой-то брошюре и запомнил. А вот как я читал — не помню. Зала я не видел. Это было впервые. Опомнился я только после последних слов рассказа. Тишина в зале… и аплодисменты. Но наверное, самой приятной наградой того вечера были большие-большие, радостно раскрытые голубые глаза и протянутые руки, встретившие меня за кулисами. Зоя…

В тот вечер на много-много лет я расстался с пограничными войсками и на всю жизнь с теми большими-большими голубыми глазами…

Таким четверостишием начиналась и кончалась целая поэма, вдруг написанная мною той ночью. Это было наивным признанием в любви той девочке.

Примерно через месяц, уже в своей части, я получил письмо от ее подруги. Она писала, что Зоя не могла на следующее утро попрощаться со мной. Ей не разрешил преподаватель курсов, седовласый полковник Острецов, не раз хваливший меня за месяцы учебы. Но больше меня он, как оказалось, «отмечал» и любил Зою, и она, вероятнее всего, «в положении». Ее уволили, и Острецов отправил её в Ташкент. Кстати, фамилия Зои была Хлебникова, она была москвичкой, окончившей десятилетку в 1941 году.

«Каждый из нас выбирает только одну из дорог…» Помог ли Господь Бог той девочке выбрать свою дорогу и стала ли она для нее счастливой?

В то утро попутка мчала меня в сторону от Ефремова. Ехать до штаба 7-го кавалерийского корпуса пришлось километров тридцать. Поскольку корпус еще не воевал, продолжал формироваться, найти штаб и Особый отдел удалось довольно быстро. Подполковника Соломатина на месте не оказалось, его заместитель, майор Синицын, посмотрев мои документы и ни минуты не задумываясь, произнес: