Георгий Береговой - Три высоты
Боевую работу летчика, понятно, нельзя свести к понятию ремесленничества, когда результат заранее предопределен уровнем одних навыков. Всякое ремесло, будь то столярное дело или, скажем, труд чертежника, обычно осуществляется в определенных, наперед продуманных условиях, приготовленных как раз для такой работы — все всегда на своем месте, все под руками. О фронтовом небе такого не скажешь. Чего-чего, а постоянства там не найти. Любая случайность, любая непредусмотренная мелочь стремительно меняют ситуацию. И если ремесло не предполагает в себе необходимости непрерывного выбора, а всегда придерживается какой-либо схемы, лежит в определенном русле, то типовой технологии воздушного боя — к счастью или к сожалению? — не существует.
Однажды четверка наших «илов», спалив автоколонну, возвращалась к себе на базу. Шли под прикрытием четверки истребителей, шли весело, и кто-то, кажется Солтан Биджиев, все время пытался запеть, но мешал Пряженников.
— Солтан! А Солтан! — басил в наушниках его голос. — Почему ты долбал по колонне только из стволов? А «капустку» куда? На ужин себе решил оставить?
«Капустной» Пряженников называл ПТАБы — противотанковые авиационные бомбы. Когда, охотясь за танками, мы сбрасывали эти пятифунтовые штуковины, взрывы от них напоминали сверху кочаны капусты.
— Пустой ты человек, Саша! — добродушно огрызался Биджиев. — «Капустку» не для себя — для «тигров» надо беречь. Сам знаешь, они вегетарианского не любят. А грузовик я и из ствола очень даже хорошо сковырну. Спроси у Кумскова, он небось уж и итоги подбил.
— Кончай трепаться, ребята! — не выдержав, вмешался в спор Виктор Кумсков, один из лучших летчиков у нас в полку. — Во-первых, к ужину будут малосольные огурцы — сам лично бочку на кухне видел. А во-вторых, поминать фрицев нынче не вам, а мне.
После каждого удачного боевого вылета летчики, собираясь в столовой, привычно ждали от Кумскова очередного победного спича. И Кумсков никогда не отказывал себе в удовольствии сказать несколько «теплых» слов за упокой фашистов.
Я знал, что и теперь треп не кончится до самого аэродрома: возбужденные в пылу недавнего боя нервы требовали разрядки. Вдобавок к нашей болтовне подключились и озорные реплики летчиков-истребителей. В наушниках шлемофонов царила неразбериха: перебивая друг друга, гудели голоса, слышались взрывы смеха. Солтан Биджиев опять пробовал затянуть песню. И вдруг, перекрывая шум, кто-то крикнул:
— Шесть «мессеров» справа по курсу! Мгновенно наступила тишина — как отрезало. И тут же снова:
— Еще шесть! Там же!
Немцы появились настолько внезапно, что уклониться от боя было уже поздно. Чтобы принять решение, оставались считанные секунды. Можно было, конечно, спикировать да, прижимаясь к земле, попытаться уйти. Но каково будет истребителям прикрытия?.. Нет, оставить товарищей по оружию мы не могли: силы были неравны, и я приказал группе штурмовиков следовать за мной.
В эфире послышался ответный бас Пряженникова:
— Правильно, Жора!
Ребята поняли, что я решил связать боем немцев. А те, конечно, не заставили себя ждать долго: тут же навалились на нас восьмеркой. Четыре оставшихся «мессера» завязали бой с четверкой прикрытия.
Всей группой мы снизились метров до двадцати, как говорится, легли на живот, не давая немцам зайти снизу, и так все время меняли свой строй, чтобы каждый попеременно становился то ведомым, то ведущим, — этим создавались наиболее выгодные для воздушных стрелков условия для отражения атаки фашистских «мессеров». Называлось у нас чехардой.
Нельзя сказать, что это было легким и простым делом, но ничего другого нам не оставалось. Вести бой на равных при разнице скоростей в полтораста километров значило бы через минуту-другую все четыре «ила» превратить в четыре факела. А меняя строй и страхуя друг друга, нам удалось отвлечь на себя восьмерку противника, не подпуская его в то же время достаточно близко. Откуда бы ни заходили «мессеры» в атаку, везде их встречали пулеметные трассы, и, показавшаяся поначалу легкой, добыча фашистам оказалась не по зубам.
Все до одной машины вернулись на базу целыми и невредимыми. И вечером в летной столовой, приступая к очередным «поминкам», Кумсков присчитал за упокой и ту пару «мессершмиттов», которых подожгли истребители прикрытия.
— На этот раз, — хрустя огурцом, сказал Кумсков, — не они, а мы их, чертей слепых, прикрывали!
— Ты вот кроешь нас почем зря! — всерьез обиделся на шутку Кумскова один из истребителей. — Списки какие-то поминальные на фрицев завел. А когда сам без прикрытия остался, небось пешком на аэродром притопал. «Ил»-то свой в тот раз куда, тоже в поминальные списки внес? Или позабыл?
Кумсков и в самом деле однажды чуть было не попал в подобные списки. Во всяком случае, похоронную на него в полку заготовили, оставалось лишь отправить в тыл, по адресу…
Произошло это все на той же Курской дуге. На фронте в те дни появились новые Илы-2 с тридцатисемимиллиметровыми пушками и специальными противотанковыми кумулятивными бомбами. Фашисты боялись их хуже чумы. И было за что. Оснащенные новым мощным вооружением, «илы» за каких-нибудь двадцать минут одной-единственной штурмовки превратили в горящие костры семьдесят танков противника!
Не отставали и наши «старички»: двадцатитрехмиллиметровые пушки тоже неплохо делали свое дело. Если на них кто и жаловался, так не мы, а немцы… Что касается нас, летчиков-штурмовиков, на Курской дуге работы нам было невпроворот. В иные дни эскадрильи штурмовиков делали по три-четыре боевых вылета. Удары наносились по скоплениям вражеской техники на дорогах, по отходящим войскам противника, по полевым аэродромам и складам боеприпасов, по железнодорожным узлам и станциям…
День 17 августа, когда Виктор Кумсков попал в списки погибших, ничем не отличался от остальных. Как обычно, к полудню большинство экипажей штурмовиков совершили по два-три боевых вылета. А ближе к вечеру поступило донесение разведки, что в сорока километрах от города Сумы на железнодорожной станции Боромля замечено большое скопление эшелонов противника. Приказа нанести удар долго ждать не пришлось. Летчики запустили моторы, и штурмовики один за другим поднялись в небо.
Группу тогда вел командир эскадрильи капитан Кузин. Шли под прикрытием шестерки истребителей Ла-5. Атака с ходу оказалась на редкость удачной: внизу пылали вагоны, рвались цистерны с боеприпасами и горючим. Усилился и ответный огонь вражеских зениток. В небе тут и там рвались снаряды. Плотность зенитного огня с каждой минутой становилась все выше, но «илы» продолжали свою разрушительную работу. Над станцией поднимались густые клубы дыма: горело все, что только могло гореть.