Игорь Зимин - Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги

Для петербуржцев все произошедшее стало настоящим потрясением, поскольку за многие годы практика удалых дворцовых переворотов прочно забылась. Поэтому костры на Дворцовой площади, войска при заряженных пушках остались в памяти очень надолго. Один из очевидцев произошедшего вспоминал: «Ночью на Сенатской и Дворцовой площади зажжены были костры, и некоторые части войска оставались там до утра; около дворца ночевала артиллерия с заряженными пушками, по другим улицам расставлены были пикеты»[147].

В. Ф. Адлерберг. Не ранее 1865 г.

После того как вокруг Зимнего дворца расставили воинские части, Николай I отправился к семье. Он спешился у подъезда под аркой главных ворот и по лестнице поднялся на половину Марии Федоровны. Для него «царская работа» только начиналась. Там, на деревянной лестнице, ведшей в дежурную комнату возле почивальни императрицы Марии Федоровны, он встретил мать, жену и старшего сына. Перед ними предстал уже другой человек – император Российской империи. Императрица Мария Федоровна вспоминала: «Около 6 часов Государь поднялся к нам по маленькой лестнице, где я встретила его с его женой и его сыном; я бросилась ему на шею счастливая тем, что снова вижу его здоровым и невредимым после всех волнений той ужасной бури, среди которой он находился, после такого горя, такого невыразимого потрясения. Эта ужасная катастрофа придала его лицу совсем другое выражение»[148]. Александра Федоровна тоже отметила новый облик мужа: «О, Господи, когда я услышала, как он внизу отдавал распоряжения, при звуке его голоса сердце мое забилось! Почувствовав себя в его объятиях, я заплакала, впервые за этот день. Я увидела в нем как бы совсем нового человека. Он вкратце рассказал обо всем происшедшем; он первый сказал нам, что Милорадович смертельно ранен, может быть, даже уже умер. Это было ужасно! Увидев, что Саша плачет, он сказал ему, что ему должно быть стыдно…»[149].

Нанесение смертельной раны М. А. Милорадовичу 14 декабря 1825 г.

Увидев сына, Николай Павлович принял спонтанное решение, ставшее одним из символических событий этого дня. Взяв за руку восьмилетнего мальчишку, одетого в парадный мундир с лентой ордена Андрея Первозванного через плечо, он вывел его на Большой двор Зимнего дворца к своим верным саперам. Обратившись к солдатам, царь сказал им: «Я не нуждаюсь в защите, но его я вверяю вашей охране!»[150].

Подняв мальчишку на руки, царь передал сына на руки георгиевским кавалерам, стоявшим в строю. Затем царь приказал правофланговому от каждой роты подойти и поцеловать наследника.

Сам Николай Павлович вспоминал об этом эпизоде очень сдержанно: «Едва воротились мы из церкви, я сошел, как сказано в первой части, к расположенным перед дворцом и на дворе войскам. Тогда велел снести и сына, а священнику с крестом и святой водой приказал обойти ближние биваки и окропить войска»[151].

Спонтанное решение, моментально ставшее известным всем войскам, окружавшим Зимний дворец, подтвердило врожденную способность молодого императора к «царской работе», неизбежно сопряженной с подобными пафосными жестами, сразу и навсегда завоевывавшими сердца подданных.

Мундир генерала М. А. Милорадовича, в котором он был смертельно ранен 14 декабря 1825 г.

Барельеф на памятнике Николаю I в память о событиях 14 декабря 1825 г.

Вернувшись во дворец, Николай I наконец принял участие в церемонии молебна в Большом соборе Зимнего дворца. Напомним, что сначала он был назначен на 11 часов утра 14 декабря, затем его перенесли на 14 часов. К моменту начала молебна уже наступило 19 часов вечера. За эти часы пролилась кровь и окончательно стало ясно, что Россия обрела нового императора.

Александра Федоровна описала посещение Большого собора Зимнего дворца следующим образом: «Мы все же должны были идти в церковь, хотя вместо двух часов было уже 7 и все большое светское общество ожидало нас там в течение пяти часов. Я, как была, в утреннем платье, прошла твердым шагом через передние комнаты; огромная толпа расступилась, чтобы дать дорогу мне, спасенной императрице. Я обняла Елену[152], которая еще ничего не знала о происшедшем; надевая на себя креповое белоснежное русское платье, я рассказывала, плакала, все наспех и торопясь. Вскоре пришел и Михаил.

Вернулся и Николай; в сущности говоря, он не выглядел усталым, напротив, он выглядел особенно благородным, лицо его как-то светилось, на нем лежал отпечаток смирения, но вместе с тем и сознания собственного достоинства. Об руку с ним вошла я наконец в зал, полный празднично одетых людей. Все взволнованно склонились при виде молодого государя, подвергшего свою жизнь такой большой опасности. Catiche приветствовала его очень сердечно; государь высказал благодарность караулу; мы вошли в церковь. Митрополит вышел нам навстречу с распятием и святой водой; пройдя на свое место, мы оба стали на колени и в таком положении молились Богу в течение всей недолгой службы. Саша тоже был в церкви, впервые с орденской повязкой. Таким же образом мы возвратились к себе. На глазах у Николая стояли слезы»[153].

После молебна императорская семья, следуя процедуре Большого выхода, вернулась на свои половины. Характерно, что, оказавшись в своем кабинете, Николай I немедленно написал и отправил письмо со словами ободрения и надежды смертельно раненному графу М. А. Милорадовичу. Только после этого, впервые за весь длинный день, император пообедал с женой и матерью.

Дочерей царя устроили в двух комнатах юго-западного ризалита буквально «по-походному». Великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «Для нас устроили наспех ночлег: Мэри и мне у Мама на стульях. Ночью Папа на мгновение вошел к нам, заключил Мама в свои объятья и разговаривал с ней взволнованным и хриплым голосом. Он был необычайно бледен. Вокруг меня шептали: „Пришел Император, достойный трона“. Я чувствовала, что произошло что-то значительное, и с почтением смотрела на отца»[154].

Вспоминала эту ночь и императрица Александра Федоровна: «Боже, что за день! Каким памятным останется он на всю жизнь! Я была совсем без сил, не могла есть, не могла спать; лишь совсем поздно, после того как Николай успокоил меня, сказав, что все тихо, я легла и спала, окруженная детьми, которые тоже провели эту ночь как бы на бивуаках. Три раза в течение ночи Николай приходил ко мне сообщить, что приводят одного арестованного за другим и что теперь открывается, что все это – тот самый заговор, о котором нам писал Дибич. В 3 часа Милорадович скончался»[155].