Коллектив авторов - Заметки о Ленине. Сборник

К этой статье близко примыкает этюд «Национальные антагонизмы и национальные войны в эпоху империализма». М. Павлович подробно обосновывает здесь один из блестящих прогнозов В. И. Ленина, утверждавшего во время полемики с Розой Люксембург в 1916 г., что в эпоху империализма национальные войны не только неизбежны со стороны колоний и полуколоний, но они вполне вероятны даже в Европе. Подробно рассматривая национальные антагонизмы, создавшиеся после мировой войны в Центральной Европе: Польше, Чехо-Словакии, Австрии, Венгрии, а также в Юго-Славии и в Румынии, М. Павлович указывает, что национальные противоречия, достигшие в Европе необычайной остроты, в любой момент угрожают ей взрывом. Так, послевоенная политическая действительность оправдывает гениальный прогноз В. И. Ленина.

Последняя статья[22] книги посвящена чрезвычайно интересной критике В. И. Лениным теории «сверх-империализма», выдвинутой К. Каутским и доказывающей, что перенесение политики картелей на внешнюю политику создаст новую фазу капитализма; последняя, по Каутскому, будет характеризоваться прекращением войн и заменой их общей эксплоатацией мира интернационально об’единенным финансовым капиталом. В. И. Ленин беспощадно разбил эту «империалистическую идиллию», созданную Каутским, и доказал, что всякие «интер-империалистические» или «ультра-империалистические» союзы носят лишь кратковременный характер и являются только «передышками» между войнами. «Теория ультра-империализма, — метко и прозорливо указывает В. И. Ленин, — служит Каутскому для оправдания оппортунистов, для изображения дела в таком свете, что они вовсе не перешли на сторону буржуазии, а просто „не верят“ в немедленный социализм, ожидая, что перед ними может быть „новая эра“ разоружения и длительного мира».

М. Павлович детально анализирует опыт сверх-империалистической политики держав после мировой войны: Вашингтонскую конференцию, торжество европейского протекционизма, новый рост маринизма и милитаризма, наконец, фактическое крушение Антанты, и на фактах доказывает, насколько прав был В. И. Ленин в своей критике теории К. Каутского. Путь к преодолению империализма лежит поэтому не в возвращении назад к эпохе манчестерства, а в революционном преодолении капитализма, чему и учил в теории и на практике В. И. Ленин.

Третья категория ленинской литературы заключает биографические материалы о В. И. Ленине. Выше уже отмечалось, насколько вся имеющаяся сейчас популярная литература бедна как раз именно личным, биографическим элементом. Все появившиеся до сих пор жизнеописания, характеристики и пр. дают, в сущности, лишь описание партийно-политической деятельности В. И. Ленина, почти без всякой попытки преломить ее в призме его личной жизни. Это явление представляется, впрочем, вполне закономерным. Прежде всего, общеизвестно, что ничто не было так противно В. И. Ленину в окружающих, как выпячивание своей личности, эффектные фразы, позы и т. п. Будучи глубоко замкнутым в своей личной жизни человеком, «В. И. Ленин ничего так не презирал, как всякие пересуды, сплетни, вмешательства в чужую личную жизнь. Он считал такое вмешательство недопустимым»[23].

Помимо этого, колоссальная и притом всесторонняя деятельность В. И. Ленина: научная, литературно-агитационная, организационная, боевая и т. д. и т. д. — почти не оставляла места для личной жизни. Конечно, и здесь не могли не присутствовать личные моменты и нюансы, но их уловить и передать могли лишь лица, интимно связанные с В. И. Лениным.

При этой скудости биографических данных, все вновь публикуемые материалы вызывают, понятно, огромный интерес. Разумеется, здесь всегда возможны психологические перегибы, добросовестные ошибки и неправильные психологические оценки. Недаром совсем недавно раздался по этому поводу предостерегающий голос Н. К. Крупской: «О Владимире Ильиче очень много пишут теперь. В этих воспоминаниях В. И. часто изображают каким-то аскетом, добродетельным филистером-семьянином. Как-то искажается его образ. Не такой он был. Он был человеком, которому ничто человеческое не чуждо. Любил он жизнь во всей ее многогранности, жадно впитывал ее в себя… Каждый шаг В. И. пропускают через призму какой-то филистерской сентиментальности. Лучше бы поменьше на эти темы писать».

Наиболее интересные биографические материалы, имеющие историческое значение, появились, как и следовало ожидать, в специальном ленинском номере «Пролетарской Революции»[24]. Целый ряд более или менее близких к В. И. Ленину лиц сообщает здесь о своих встречах с ним, беседах или о совместной работе.

Огромную историко-биографическую ценность имеет статья А. И. Елизаровой: «Владимир Ильич в тюрьме» (декабрь 1895 г. — февраль 1897 г.). А. И. Елизарова ежедневно отправлялась на «свидания за решеткой» к своему гениальному брату, исполняла все его легальные и нелегальные поручения, служила для него живой связью с волей и т. п. Понятно, что ее воспоминания об этом периоде имеют исключительный интерес.

В. И. Ленин, попав в тюрьму, прежде всего проявил прямо-таки гениальные способности конспиратора. В первом письме (2/I–1896), полученном от него из тюрьмы, он говорит о плане той работы, из которой получилась его книга «Развитие капитализма в России».

Письмо это, конечно, адресуется собственно товарищам, оставшимся на воле, что даже и отмечается в письме: «Может быть, вы сочтете небесполезным передать это письмо кому-нибудь, посоветоваться». Но серьезный тон длинного письма с приложенным к нему длиннейшим списком научных книг, статистических сборников искусно замаскировал тайные его цели, и письмо дошло беспрепятственно, без всяких помарок. А между тем, Владимир Ильич в нем ни больше, ни меньше, как запросил товарищей о том, кто арестован с ним; запросил без всякого предварительного уговора, но так, что товарищи поняли и ответили ему тотчас же, а бдительные аргусы ничего не заподозрили.

— В первом же письме Владимир Ильич запросил нас об арестованных, сказал мне с восхищением Сильвин, — и мы ответили ему.

К сожалению уцелела только первая часть письма — приложенного к ней списка книг нет: очевидно, он застрял и затерялся в процессе розыска их. Большая часть перечисленных книг была, действительно, нужна Владимиру Ильичу для его работы, так что письмо метило в двух зайцев и, в противовес известной пословице, попало в обоих. Я могу только восстановить по памяти некоторые из тех заглавий, которыми Владимир Ильич, искусно вплетая их в свой список, запросил об участи товарищей. Эти заглавия сопровождались вопросительным знаком, которым автор обозначал якобы неточность цитируемого на память названия книги и который в действительности отмечал, что в данном случае он не книгу просит, а запрашивает. Запрашивал он, пользуясь кличками товарищей. Некоторые из них очень подходили к характеру нужных ему книг, и запрос не мог обратить внимания. Так, о В. В. Старкове он запросил: «В. В. Судьбы капитализма в России». — Старков звался «Веве». — О нижегородцах: Ванееве и Сильвине, носивших клички «Минина» и «Пожарского», запрос должен уже был остановить более внимательного контролера писем заключенных, так как книга не относилась к теме предполагавшейся работы, это был Костомаров — «Герои смутного времени». Но все же это была научная, историческая книга, и, понятно, требовать, чтобы просматривающие кипы писем досмотрели такое несоответствие, было бы требовать от них слишком большой дозы проницательности… Однако же не все клички укладывались так сравнительно удобно в рамки заглавий научных книг, и одной из следующих, перемеженных, конечно, рядом действительно нужных для работы книг была уже: Брем — «О мелких грызунах». Здесь вопросительный знак запрашивал с несомненностью для товарищей об участи Г. М. Кржижановского, носившего кличку «Суслик». Точно так же по-английски написанное заглавие: Mayne Rid «The Mynoga» означало Надежду Константиновну Крупскую, окрещенную псевдонимом «рыбы» или «миноги». Эти наименования могли бы, как будто, остановить внимание цензора, но серьезный тон письма, уйма перечисленных книг, а кроме того, предусмотрительная фраза, стоявшая где-то во втором (потерянном) листке: «разнообразие книг должно служить коррективом к однообразию обстановки», усыпили бдительность аргусов.