Коллектив авторов - Дети войны. Народная книга памяти

Через Ладогу нас на машине везли. Помню, как на ногах у меня стояла швейная машинка – и кто-то кричал: «Уберите эту машинку, кто ее с собой везет?!» А на грудь мне ребенка запеленутого положили. Вся семья в разные машины попала. А все же детское какое-то восприятие было у меня. Трассирующие пули освещали дорогу, осветительные фонари висели на парашютиках, а когда снаряды падали в озеро – поднимались огромные фонтаны. Я смотрела на это всё и твердила: «Прямо как Самсон».

А еще очень остро запомнилось, что, когда нас перевезли на ту сторону – станция Борисова Грива – нам там выдали паек: большую луковицу, кусок хлеба серого. Я вцепилась в луковицу, начала есть, а папа начал отнимать – он очень боялся, что будет заворот кишок. Что у многих и происходило: когда мы ехали в эшелоне до Свердловска 17 дней, то там вообще неописуемо что творилось вдоль путей: кровавый понос был у всех. И все ноги были в нарывах – цинга началась. Но все же нас вывезли.

Голод закончился, как только нас по Ладоге перевезли. На каждой станции давали какие-то пайки. Надо было бегать за кипятком. Многие отставали.

А везли нас так: товарный вагон с закрывающимися дверями, посередине дырка – в роли туалета, промерзшие стены и нары. В середине буржуйка, на которой можно было воду разогреть. Умирали и в вагонах люди. Была полная атрофия – ни испуга, ни страха.

Спустя много лет я переехала в Москву, закончила строительный институт, защитила диссертацию, работала в МГУ, работала на «оборонку».

Но хлеб мы никогда не выбрасываем – даже теперь.

Я – житель блокадного Ленинграда, как и мой муж – Левертов Давид Шаевич. Он умер в январе 2011 года. Всю блокаду он прожил в Ленинграде. Хорошо помнил все трудности блокадной жизни. Отец его был на фронте, а мама работала на заводе на Васильевском острове в три смены, и потому Давид был один уже с девяти лет. И вот когда он вышел на пенсию, то изложил свои воспоминания в стихах.

Я родилась 27 апреля 1933 года. Для меня война началась в сентябре 1941 года.

Мне 8 лет. Я сижу на подоконнике, ноги – на улице. Вдруг слышу гул незнакомый, грубый. Вижу, черный птицы летят над железной дорогой, и какие-то черные болванки падают от них вниз. Земля дрожит, комья ее летят вверх, грохот, свист… Стало страшно. Я забралась под кровать, затихла. Там дождалась маму, сестер – все они работали на сенокосе. Лиде – 15 лет, Тоне – 13 лет, Катерине – 10 лет.

Я рассказала, что видела черных птиц с желтыми крестами и что они что-то бросали. Я ведь раньше самолетов не видела. Мне мама объяснила – это немцы, идет война и лучше не высовываться. Надо прятаться.

Я ПОВЗРОСЛЕЛА СРАЗУ, В 1941 ГОДУ. МНЕ 8 ЛЕТ.

А папу посадили в тюрьму в 1932 году. Не знаю, за что. Говорят, что-то сказал о ком-то. Он – железнодорожник. Его отправили строить Карагандинскую железную дорогу. А нас – в колхоз. На фронт папа ушел добровольцем сразу из тюрьмы. Дома был одни сутки – отпустили. Я его увидела первый раз в 1941 году. Спряталась под кровать.

Под Тихвином солдат учили стрелять, бросать гранаты и какому-то военному делу. Попал папа во власовскую дивизию. Быстро перевели его на Финский фронт, в Карелию. Ранили, лошадь убили, пушку разбомбили…

Подобрали финны живого, увезли в госпиталь. Подлечили. Попытка бежать к своим (русским!) из плена не удалась. Опять ранение, госпиталь и двенадцать розог от финнов. (Шрамы от них я руками трогала – считала в 1948 году.)

Август 1938 г. Ленинградская область, пос. Синенка. Дети репрессированных, семьи которых были высланы из Ленинграда.

Лиля Русакова – справа в нижнем ряду.

Верхний ряд: Тося Русакова, Рита, Тася; снизу: Алик, Лиля Русакова (справа).

Все, кроме Лили и Тоси, погибли во время войны

А у нас документ: в убитых, умерших от ран не значится. Искали папу по всем инстанциям того времени. И вдруг известие маме: «Ваш муж находится в Суоярви. Разрешено посещение одному члену семьи». Под следствием. Папа строил БеломорБалт. Обмен военнопленными с Финляндией был. Оправдали его, слава Богу. В 1948 году.

А мы, одни женщины и дети, работали. «Все для фронта, все для Победы». Вязали носки, рукавицы с тремя пальцами. Прятали в них записочки: «Воин – спаси!»