Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

На следующей неделе немцы отправили в Германию наших девушек и парней от 14 лет и выше. А еще через неделю из всех ближайших деревень и из нашего городка они согнали коров и отправили в товарных вагонах в Германию. Затем начался настоящий грабеж населения: полицаи под началом немецкого солдата заходили в каждый двор и забирали оставшуюся живность: птицу и т. д. Если кто-то не отдавал – пристреливали на месте. Одна женщина протянула к немцу своего сына, маленького мальчика, прося оставить кого-то на пропитание. Фашист выхватил ребенка и ударил его головой о стену…

Дальше немцы обходили дома и выгребали все запасы продуктов. Наступил голод. В первое время фашисты еще кормили нас баландой из шпината, которую привозили раз в сутки на городскую площадь. А потом и этого не стало. Когда партизаны начали активную деятельность, немцы стали проводить карательные операции. Они выгоняли на улицу всех жителей, и из каждого пятого дома их расстреливали.

У нас с немцами воевали все – от четырехлетних детей до восьмидесятилетних стариков. Мы, дети, воевали как могли: сливали бензин из бензобаков, прокалывали шины машин, мотоциклов, натягивали через дорогу колючую проволоку. Мальчишки постарше находили неразорвавшиеся снаряды и взрывали их у складов, гаражей, на железной дороге. А я была маленькой партизанской связной. В самом начале оккупации, когда немцы еще не охраняли подступы к лесу, мама показала мне в лесу большую яму, оставшуюся после бомбардировки, и возле нее сосну с вывороченными корнями.

Мы жили в оккупации до 19 сентября 1943 года.

Жукова Светлана Кузьминична

Меня зовут Михеенко Валентина Семеновна, девичья фамилия Соловьева, 85 лет. Родилась я в Калининской обл., Ленинском районе, д. Московка в 1929 году Война началась в июне, а немцы пришли к нам в октябре, это были разведчики. Проехали по деревне на мотоциклах, уехали дальше. А за ними идут танки, пушки, полная деревня понаехали. Нас всех выгнали вон. За деревней было три дома, мы ушли туда всей деревней, нары настроили и жили. И каждую ночь нас бомбили. Ночью мы сидели в окопах. Наши бомбили немцев, немцы – наших, а мы посередине оказались. И такая перестрелка длилась долго.

У каждого немца была припасена в кармане веревочка. «Завтра в Москве будем кофе пить, а Сталина повесим», – говорили они. Коров зарезали, сады вырубили, насажали вместо яблонь елки. Неподалеку была деревня Никитино, там располагались наши партизаны. Дети бегали к ним, носили им хлеб. Один партизан пришел в нашу деревню, залез на чердак и застрелил немецкого генерала. За это немцы приказали весь мужской пол истребить, стариков расстрелять, а детей положить на снег и заколоть. Так и сделали. И деревню подожгли. Женщины, кто успели, убежали в лес. Недалеко от нас, в 70 км, город-герой Ржев. Туда согнали на работу молодых, они строили дорогу. Немецкая дорога была уже, чем наша. А тех, кому 40–50 лет, их на работу не гоняли, держали за железной проволокой. Есть им не давали, только по поллитра воды в день. Заболевших или обессилевших закапывали в землю заживо. Прямо в яму, аж земля поднималась потом.

Отца нашего тоже забрали в плен. Один парень смог убежать из плена, пришел к нам и сказал: «Если застанете живым своего отца, то немцы его отдадут. А то его завтра закопают». Мама пошла, трое суток шла пешком до Ржева. Немцы составляли список. Читаешь – есть такой или нет. Такой есть. Забирайте. Отца отдали маме. Отец молился день и ночь Богу, чтобы его так в яме не закопали. Вшей на нем было – как труха с сена сыпались. Мать везла отца на санках обратно четверо суток. Стояла зима. Привезла домой, он через день умер. Он говорил, если выживет, то многое расскажет, что они даже человеческое мясо ели. Отец был худым – кожа да кости.

Нас, тех, кто прятался в этих трех домах, староста сгонял утром и вечером на линейку, у каждого на одежде был нашит номер. И с собаками и с пулеметами нас сверяли. При немцах был переводчик. Он сказал, если кто задержится хоть на полчаса, то вас всех расстреляют. Нас было около 50 человек. Считали всех, кто старше 15 лет, детей не учитывали. Один мальчик убежал. Мы стоим все на линейке, ждем, если не вернется – нас расстреляют. Он вернулся, бежит, запыхался, немцы кинули его на забор и стегали плетьми. Потом бросили в подвал и закрыли замок.

Когда немцев погнали, и они стали отступать, они в домах печи взрывали, окна повыбили. Своих раненых и мертвых немцы уносили с собой. В машины клали. Уходя, они говорили: «Матка, Гитлер капут, а Сталин не капут».

Мой старший брат скрывался у партизан, потом ушел на фронт. Среднего брата заставили ухаживать за лошадьми немцы. Разрешили приходить вечером домой. Он говорил маме: «Не могу работать на немцев». Два раза он сбегал от них. На 3-й раз его поймали, заставили выкопать себе могилу и расстреляли.

Одну сестру угнали в Германию. Целый обоз до железнодорожной станции им. Ленина догнали. Закрыли вагоны. А тут наши самолеты подлетели. Немцы отошли. Замки на обозе выломали. Сестра вернулась к нам. Младшему братику было 2 года, он по-немецки даже выучился говорить, он заболел. Мама понесла его к немецкому доктору, грудь у него болела, кашлял очень. Прямо у доктора он закашлялся на руках матери и умер.

А старшая сестра Анастасия еще в 1935-м уехала в Дмитров жить. А как война началась, она ушла на фронт, стала летчицей. Ей говорят, лети Калинин бомби. Как же! Там же мои родные. Никаких родных, немцев надо бить. Аэропорт был от нас в 5 км.

Как немцев отогнали, мама пошла организовывать колхоз, работать надо. Я сидела на печке. Дома никого. Мама на собрании. Леньку убили. Ленка завербовалась. Гриша на фронте. Отца нет. Вошла в дом женщина в военной форме. Спросила: «Кто дома?» Я свою старшую сестру по голосу узнала, с печки спрыгнула, стала плакать. Вернулась мама, спрашивает, а что у нас военный так поздно задержался, ночевать будет? А в доме темно. Сестра и говорит: «Мам, неужели ты меня не узнала?» Утром Насте на фронт идти. А немцы все дороги заминировали. Шла она, а кругом тарелки лежат – все мины. Из дома страшно выйти было. Дали мы ей икону Николая Угодника. В 1945 году с этой иконой она и вернулась. Меня забрала к себе в Дмитров.

Голодно было, я ездила на крыше товарняка с военными. Ездила в Ригу, Западную Двину, побиралась. Мне 13 лет было. Маме привезу хлебушка и Мише, братику. Меня оставляла одна женщина у себя, живи, говорит, дочкой будешь. Как же я своих брошу!

Я когда в Дмитров приехала, моя сестра с мужем уехали в Ташкент, мне оставили комнату где жить. В 49 году я уже работала. Мой будущий муж родом из Белоруссии, добровольно ушел на фронт в 17 лет, 5 лет воевал, дошел до Берлина и 5 лет после войны служил. Приехал в Дмитров, увидел меня, мне всего 19 лет было, и мы поженились. Он сказал: «Я проехал весь мир, знаю, какая должна быть у меня жена и хозяйка, только ты должна быть моей женой». Прожили мы с ним 26 лет, мне 44 года было, когда он умер. Мы жили на Комсомольской улице. Кур, козу держали, картошку сажали. Больше замуж я не вышла. Двое детей у меня, сын и дочь. Работала до 75 лет. Раньше думала, зачем это все записывать, а теперь вот что на Украине происходит, решила записать, чтобы наши потомки правду о нас знали.