Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории

Толина мама, тетя Поля, зная, что я хорошо рисую, подарила мне его кисти и масляные краски в тюбиках. Этот изумительный запах красок я и сейчас помню. В те детские годы Толя для меня был примером для подражания, так и получилось, что я продолжил его любовь к рисованию и стал художником. Он и сейчас для меня пример.

Из Яхромы отогнали немцев, но пришла другая беда. Наступил голод. Люди вынуждены были менять свои вещи, одежду, мебель на продукты у деревенских жителей, которые имели свое приусадебное хозяйство, получали за свой труд в колхозе муку, картофель и др.

Моя родная тетя Мотя жила в деревне Настасьино. Ей тоже на обмен возили на санках вещи. Однажды она попросила мою маму, чтобы я пришел раскрасить ей макет деревянного домика с резными балконом, видимо, кто-то обменял его у нее на муку или картошку.

Перед дорогой брат меня предупредил, если деревенские ребята будут приставать, говори, что ты из Яхромы, они нас боятся.

До деревни Настасьино мне по сугробам идти километров семь, и я, девятилетний мальчик, пошел. Вот уже позади деревни: Починки, Подолино, Гагат, Микишкино, справа осталась деревня Волжинское. Иду полем и уже различаю вдали большую Настасьинскую школу.

Радоваться было рано, так как навстречу мне шла ватага деревенских мальчишек. Поравнявшись со мной, один из них решил выслужится перед мальчишками, мне поддать, но я увернулся и побежал. Он бросился за мной. По сугробам бежать тяжело, и вот, задыхаясь от бега, кричу: «Ну, придешь в Яхрому!» И тут, как по волшебству, он остановился и уныло побрел назад к своей компании.

У тети Моти я раскрасил красками аккуратненький домик. За эту работу я получил первый в своей жизни заработок – мешочек муки!

Вот и пригодились Толины краски!!

Шла суровая зима 1943 года. Все жители Яхромы столкнулись с голодом и холодом. В казармах нечем было топить большие печи. Люди в комнатках устанавливали печки-буржуйки, но нужны были дрова, и люди потянулись за ними в лес.

В школе из-за холода мы сидели за партами в одежде. Не было транспорта, чтобы перевезти дрова, и на педсовете было решено расставить всех учеников вдоль дороги от школы до пристани. Дружно передавали друг другу бревнышки из рук в руки. Теперь в школе было тепло.

Фронт отдалился от Яхромы, но гул от моторов военных машин напоминал нам, что война продолжается. Я видел эту часть трассы, по которой шли машины к фронту, она спускалась с Перемиловской горы через канал по льду (мост был взорван) к деревне Починки, далее машины поднимались на Андреевскую гору, через поле двигались к селу Андреевское и продолжали свой путь дальше.

Однажды мы с мамой, взяв санки, пошли в лес за дровами. В этот день была сильная метель, она кружила так, что залепляла глаза снегом, и было трудно идти. Напилив дрова, сложили их на санки и по сугробам потащили вверх в гору.

На поле решили передохнуть, и там мы увидели жуткую картину. Недалеко стояла одинокая военная машина, а под ней лежал на спине шофер. Порывистый ветер трепал брезент, который прикрывал ящики с боеприпасами. Водитель закоченевшими от холода руками пытался починить неисправность в машине, ведь в его руках была судьба многих солдат на фронте, они ждали в окопах боеприпасы. А вьюга все кружила и кружила.

Вот они, зимние трудности.

В памяти остались длинные очереди за хлебом, как получали его по карточкам. Мама, посылая меня в магазин, всегда предупреждала принести все в целости.

За хлебом ходил на хлебозавод. Для меня это далеко, надо было пройти мимо детского сада, через парк, площадь. Очереди за хлебом были большие, и приходилось простаивать по несколько часов. Наконец продавец на весах взвешивал хлеб на всю мою семью, примерно буханка и довесок.

Я бережно брал в руки хлеб и быстро нес его домой. От горячего хлеба шел вкусно сладкий запах, который всю дорогу соблазнял меня скушать кусочек, но я с радостью приносил домой все в целости.

Какое надо было терпение ребенку выдержать, чтобы не съесть этот довесок. Наверно, в это время и формировался мой характер в послушании и честности.

С нетерпением мы ждали письма от папы с фронта. Каждое полученное от него письмо было праздником в доме. В них он просил нас за него не беспокоиться, что все будет хорошо. Потом переписка неожиданно прекратилась, и месяца три мы о нем ничего не знали. Мама каждый вечер за него молилась.

Наконец пришла телеграмма из калужского госпиталя, в ней сообщалось, что папа раненый. Мама сразу к нему поехала, а вернувшись, сказала, что папе отняли ногу.

Однажды зимним вечером со станции Яхрома сообщили, что привезли папу и надо его срочно забрать домой. Мама стала быстро собираться и уже в дверях крикнула: «Вовк, бери санки и одеяло и беги на станцию», – а сама в это время побежала к больнице за санями, заменявшие скорую помощь.

На улице мела метель. Я бежал по сугробам к папе, и одна мысль меня не покидала, как его поместить на маленькие деревянные санки?

На мосту через канал мимо меня пронеслась повозка. Из-за пурги трудно было что-то разглядеть. «Может, папу повезли?» – подумал я, но продолжал бежать. На станции мне сказали, что папу увезли.

Уставший, я пришел домой. Дома, увидев папу, с радостью кинулся к нему. Потом я увидел, что в руках он держал костыли, а рядом стоит улыбчивая молоденькая медсестра в военной форме из госпиталя, а мама все время на нее хмуро поглядывает. Только потом я понял, что мама тогда ревновала ее к папе, а девушка переночевала у нас и уехала.

Папу ранили в сражении на Орлово-Курской дуге. Осколком от снаряда ему перебило бедро левой ноги. Ночью после боя, обливаясь кровью, лежал на поле, а рядом стонал раненый солдат. Вдруг в темноте засветился свет от карманного фонарика и послышалась немецкая речь. Превозмогая боль, папа приподнялся и попросил солдата немного потерпеть, чтобы немцы их не заметили. Но два немецких солдата услышали стоны и направились к ним. Осветив их фонариком и поговорив между собой, ушли. Вероятно, они искали своих раненых.

Рана все время беспокоила папу, поэтому зимой он почти не ходил. Я любил сидеть вечером с ним около его постели. В печке-»буржуйке» потрескивали дрова, в комнате было тепло и уютно. Я с увлечением мастерил деревянные самолетики, а родители удивлялись моим поделкам и говорили, что я буду инженером.

Весной у папы открылась рана, и его положили в дмитровский госпиталь. Одиннадцатилетним мальчиком я ходил в Дмитров пешком, примерно семь километров в одну сторону. Папу я навещал через день, носил ему кашу или что мама приготовит. Его палата находилась в одноэтажном деревянном корпусе, и нам было удобно общаться друг с другом через форточку.