Коллектив авторов - Бессонный патруль

Еще что?

— Семен Рыбин жил на руднике. Работал на топливной базе.

— Что? На топливной базе. Антон, да это… Ну хорошо, что еще?

Антон выложил на стол свои трофеи: бутылку из-под рислинга, папиросную коробку, фотографии и письмо из колонии.

— В субботу вечером Рыбин явился в дом своей матери с каким-то дружком. Известно только, что ростом он нс высок. Значит — не Николенко. Оба ушли ночью. Из этой бутылки пили. Такие папиросы курил неизвестный. Я достаточно популярно излагаю?

— Хорошо. — Смолина тщательно осмотрела со всех сторон почтовый конверт, фотографию, прочла письмо…

Усмехнулась невесело: и это писал сын: «С приветом с холодного севера… вышли деньги».

— Ну ладно, к делу. Бутылку и коробку сдайте в НТО, пусть попытаются найти отпечатки пальцев. Фотографию надо срочно размножить. Узнайте, есть ли в торговой сети города — в магазинах и ресторанах — папиросы «Казбек» фабрики «Ява». А теперь главное. Николенко сознался, что взял на себя чужое дело. Остальное я могу только предполагать. Николенко запуган кем-то до шокового состояния. А предполагаю я вот что. Этот «кто-то», убивший Рыбина, заинтересован в том, чтобы пустить розыск по ложному пути, во всяком случае, затянуть время. Я думаю, этот человек бежал из колонии. Основания? Пожалуйста. Николенко меня спросил, обязательно ли и как тщательно разыскивают человека, который, как он сказал, «ушел из тюряги». Я привела ему несколько примеров, он слушал с великим вниманием. Он же мальчишка и, как я поняла, не совсем плохой. У него, видимо, очень неблагополучная жизнь! Антон, вам предстоит с ним говорить, я свои возможности исчерпала. Сегодня же мы должны знать все то, что знает Николенко. Но прежде возьмите у секретаря нашего отдела все ориентировки о нераскрытых преступлениях за последнее время. Обратите внимание на побеги.

Потом поговорим.

Когда Шматлай был у самой двери, Смолина сказала:

— Антон, вы, пожалуйста, не сердитесь, «то я… командую. Звонил полковник, он прилетает ночью. Утром в девять ноль-ноль всем быть у него.

Шматлай ушел. А через несколько минут позвонил Криков.

— Валентина Артуровна, это я. Говорю из автомата. Запишите: пивной ларек № 26 на Рыночной улице. Знаете? Хорошо. Скажите Булатову, что буфетчик — его тезка, между прочим, — по сходной цене купил час тому назад часы «Полет». Новенькие, прямо из магазина. Пусть заинтересуется немедленно. Еще просьба. Я тут пиво пью с одним другом, так пусть его сфотографируют. И сегодня же изготовят фотографии. Хочу ему сюрприз сделать. Все понятно? Тогда бегу, «друг» ждет…

Когда Булатов с двумя оперативниками из городского отдела уехал на Рыночную, Смолина позвонила Шматлаю.

— Вы еще у себя? Что новенького?

— Читаю ориентировки. Пока что ничего.

— А я поехала в прокуратуру, потом — на рудник. Приеду — позвоню.

Шматлай листал ориентировки… Вот в Одессе кого-то ограбили, преступник скрылся… Разыскивается злостный неплательщик алиментов… Ушел из дому и не вернулся мальчик четырнадцати лет, зовут Виктор. Это из Краснодара… Кража из железнодорожных контейнеров… Еще ориентировки, еще и еще… Большинство в последующих сводках отменяется. Значит, преступления раскрыты.

А вот побег. Из исправительно-трудовой колонии совершил побег особо опасный рецидивист Чернов Александр Поликарпович. Он же Татосов, он же Шварц. Кличка — «Черный». Осужден за грабеж и нанесение тяжких телесных повреждений, срок 8 лет. Отсидел три года. Приметы…

Антон не сразу уловил связь между этой скупой ориентировкой и сегодняшней беседой с матерью Семена Рыбина.

А когда понял, его охватило волнение. Адрес! Адрес колонии, из которой бежал этот «Черный»! В той же колонии два года тому назад отбывал срок Рыбин.

Антон еще и еще раз прочитал ориентировку, вызубривая ее наизусть. Приметы: рост метр шестьдесят два. Коренаст. Волосы темные. Лицо круглое, шея короткая. Особые приметы: на левой руке нет указательного пальца.

Так, так, — повторял Антон. — Так, когда бежал этот Шварц? Так. Две недели тому назад… — Шматлай, торопясь, просмотрел оставшиеся ориентировки. Больше ничего, заслуживающего внимания, не было. Он набрал по внутреннему номер дежурного.

— Шматлай говорит. Срочно надо в следственный изолятор. Разгонная машина есть?

Задержанного ввел в камеру пожилой прапорщик. Молча козырнул и вышел.

Николенко стоял у дверей, вытянувшись по-военному.

«В колонии вышколили», — подумал Шматлай и сказал:

— Садись, Александр. Хочешь, закуривай. — Он положил на стол сигареты.

— Бросил, гражданин следователь…

— Это хорошо, что бросил. А почему говоришь «гражданин»? Почему не «товарищ следователь»?

Парень чуть заметно встрепенулся. Антон приметил быстрый, будто бы обрадованный взгляд.

— Что, задержали?.. — спросил он и осекся.

— Это ты про Черного? — равнодушно откликнулся оперативник.

— Поймали, значит? Скажите?

— Постой, постой, Саша, не торопись. Ты же знаешь, меня спрашивать не положено. Я тебе обещаю, что расскажу все, когда ты отсюда выйдешь. Я уверен, что это будет скоро.

Николенко вдруг сник. Потух мелькнувший было в глазах огонек, они стали тусклыми, безразличными. и он сказал:

— Меня нельзя туда… на волю. Я сам себя сдал в стирку. На сухари…

«Проигрался в карты, обязан стать подставным лицом», — понял Шматлай. Он часто имел дело с такими парнями. Через его руки проходили охотники за ондатровыми шапками, похитители велосипедов, мотоциклов и даже автомобилей. Немало было и просто парней, искаженно понимающих романтику: любителей «побалдеть» в подъездах, покуражиться над прохожим, беспричинно избить. Он видел наглых, бессмысленно жестоких, склонных к микровандализму юнцов. Такие с дикими воплями переворачивают скамьи в парках, бьют плафоны на улицах, срывают телефонные трубки. Пойманные за руку, поначалу ведут себя также нагло, дерзко, с вызовом. А когда поймут, что с ними не шутят, сразу скисают, становятся слезливыми и жалкими. И это понятно. Такие юнцы растут, как правило, во внешне благополучных семьях, где и речи нет о материальной нехватке. Повидал таких Антон. В колонии их называют «бакланами».

Николенко был другим. Он попал в беду.

— Проигрался, значит… Как — не спрашиваю, где — тоже. Воспитывать сейчас не буду, примеры приводить не буду. Учти — я спешу. И советую, для твоей же пользы скажи одно: зачем дело взял на себя, кто тебя заставил? Повторяю: для твоей же пользы…

Ннколенко с минуту о чем-то думал, на лоб, прикрытый челкой, набежали морщинки. Потом сказал:

— А вы знаете, гражданин следователь, что мне будет, если я па них сыпану?

— Знаю. Ничего не будет. Да разве это предательство — разоблачить убийцу? Соображай, парень, соображай…

— Гражданин следователь, — медленно заговорил Николенко. — Я отбыл срок. За дело. Сделал обрез из негодного ружья… Не стреляло оно. Было. У пацана часы снял.

Дали полтора года. Так я же работал, девятый класс в колонии кончил… На полгода раньше отпустили. А потом?

Дальше что? Все попрекают: тюремщик, бандит.

— Кто попрекает?

— Мачеха… Отец тоже. Сам всю дорогу глаза заливает, а я — бандит. Ушел я, хотел в Норильск податься. Там у меня сестра старшая… Приехал сюда, денег нету… А здесь эти.

Он вдруг резко встал со стула, скинул рубашку-распашонку.

— Смотрите, гражданин следователь. Вот… и вот.

И здесь.

На плечах и предплечьях парня были темно-фиолетовые, местами багровые синяки.

— Кто это тебя?

— Он, папа Шварц. Черный, то есть. Пьяный был. Иди, говорит, в мелодию, только ночью иди. Признайся и держись пять дней, не меньше. А то смотри, говорит. И тело мне выворачивал, как клещами.

— И ты терпел?

— Я б ему, гаду, дал, хоть он и здоровый… Да их же двое было.

— Двое? — Антон положил на стол фотографию Рыбнна. — Второй этот?

Николенко внимательно посмотрел на снимок, отрицательно покачал головой.

— Нет. Не он. Этот молодой, а тот, второй, лет сорока, не меньше. Но тоже здоровый… Давайте, гражданин следователь, пишите. Все расскажу, что знаю.

Через час Шматлай сдал задержанного тому же пожилому прапорщику. Уже в дверях Николенко остановился.

— Можно вопрос, гражданин… — Шматлай укоризненно на него посмотрел, и парень поправился: — Товарищ следователь?

— Спрашивай.

— Сегодня вызывала меня следователь, Валентина Артуровна. Правда, что ее мужа бандиты убили?

— Правда, — ответил Шматлай, хотя ничего и не знал о личной жизни Смолиной.

— А она добрая…

Прапорщик так же бесшумно закрыл за собой дверь.

Через несколько минут Антон был в управлении. Ни Смолиной, ни Крикова с Булатовым на месте не оказалось.

— Кто из руководства есть? — спросил Шматлай дежурного.