Олег Верещагин - Про тех, кто в пути
Полковник Киршхофф покривился:
— Грязно, как в кабацкой драке, когда бьют друг друга кружками и стульями... Юлле вместо того, чтобы поднырнуть, зашёл сверху, точно там, где у них сидит стрелок-радист. Как будто спятил... или решил, что на скорости тот промахнётся.
А тот влепил очередь точно в двигатель. Я видел этого парня за бронестеклом — молодой совсем. Юлле упал. Я зашёл снизу, распорол им брюхо, думал, что сдетонируют бомбы. Чёрта с два... В это время второй «пе» врезал мне по хвосту.
Этот юный глупец Юлле уже не мог меня прикрыть, очень торопился открыть счёт... Я отвалил в сторону, крутнулся, пошёл обратно, снова получил, но успел раскроить им кабину. «Пе» всё равно держался на курсе, а со второго мне добавили снова.
На третьем заходе я всё-таки свалил его, второй перехватили соседи, как раз подоспели... Да я всё равно был пустой, оставались какие-то два десятка патрон к пулемётам, пушки молчали...
Я уже примеривался бить по хвосту винтом, тогда бы точно не сел — мой малыш и так почти не держался на курсе, его с такой силой мотало, что я был уверен: расшибусь. Но вот сел... Я не мог не сесть, ты же меня ждал...
— Генрих, — в дверь заглянул один из лётчиков. — Генрих, извини... Его нашли.
— Что? — отец почти сел, Мартин удержал его.
— Выбросило из кабины и головой в дерево, — лётчик помолчал. — Череп вдребезги... Так там вещи, но это понятно... Ещё фотографии. Девчонка... Помнишь, он всё плёл разное про то, сколько у него было баб? — лётчик не обращал внимания на Мартина.
— Мы смеялись, а он злился, — кивнул полковник.
— Да... Так вот, там она на фотографиях. Такая же соплячка... И её письма, он всё врал, что это от сестры...
— Принеси, — кивнул Киршхофф. — Мне всё равно писать ему домой. И скажи в столовой... ну, ты знаешь, что сказать.
Лётчик кивнул и исчез. А полковник сказал сыну:
— Ты, пожалуйста... поди пока погуляй. Мне надо побыть одному. Недолго. Не обижайся, Марти. Од-но-му...
...Сон был тяжёлым и страшным. Мартин никак не мог очнуться от него, хотя это было очень нужно — очень нужно ещё и потому, что в комнате что-то происходило, что-то такое, о чём он должен был знать.
В какой-то момент сон окончательно втянул в себя мальчишку... но что-то сильно обожгло грудь, до боли — и эта боль помогла выбраться из сна — словно выкопаться из-под груды вонючих, тяжёлых тряпок.
Горел свет — закрытая абажуром настольная лампа. Отец сидел к столу боком, положив на него кулак и вытянув прямую раненую ногу. А напротив отца устроился доктор Хельмитц — в гражданском.
— ...и не беспокойтесь — мальчик не проснётся, — как раз говорил Хельмитц.
— Что с моим сыном? — тихо, но страшно спросил полковник Киршхофф.
— Ничего, он просто спит и проснётся только когда я уйду, — любезно сообщил гестаповец. — Так что, мы можем говорить спокойно.
«Чёрта с два не проснусь... — Мартин ощутил на груди саднящую боль — там, где он повесил на плетёном шнурке подаренный полуспятившим (или очень умным?) дедом медальон. — Так это он меня раз-будил?! Ин-те-рес-но-о... А какие тут секреты?»
— Я не понимаю, что вам нужно, — покачал головой тем временем полковник. — Я давно оставил это студенческое баловство — полая земля, пятая раса, Остров Туле... И удивляюсь, что...
— Не надо удивляться, — спокойно, даже как-то ласково ответил доктор. — Надо выполнять приказания Ордена. И всё. Время не играет тут роли. Вы поклялись. От этой клятвы нельзя освободиться, Киршхофф. Вы знаете это не хуже моего.
— Вы сумасшедший, Хельмитц.
— О нет. Всем известно, что тролли10 могут служить человеку.
— Какие тролли? Идёт война. Гибнут люди. Вчера я потерял ещё одного лётчика, а вы приходите сюда и рассказываете мне о троллях. Вам надо лечь в клинику.
— Вы отказываетесь выполнить приказ Ордена?
Мартин услышал, как отец тяжело вздохнул.
— Нет, я готов выполнить его. Я просто пытаюсь довести до вашего сведения, что вы играете с огнём.
— Ага, так вы всё-таки верите в то, о чём только что высказывались столь презрительно? — засмеялся доктор.
— Хорошо, — вдруг зло сказал отец. — Будем играть вашими картами. Вы говорите — тролли могут служить человеку. А вам известна плата за их службу?
— Конечно. Но на этих землях сколько угодно этой платы. Мы можем дарить им целые города. Представляете себе ужас и изумление русских, когда в никуда станут проваливаться дивизии? Это будет мощнейший удар по их духу. Необъяснимое всегда страшит. А дороги в иные миры, которые откроются перед Орденом? Мы станем повелителями не только Земли.
— Помните сказку об ученике чародея11? — спросил полковник Кирш-хофф. — Чем вы станете расплачиваться, когда будут уничтожены наши враги? И не сочтут ли обитатели этих иных миров своей законной платой — вас? Нас всех? Что вы знаете о них? Чёрт побери, вы даже не знаете, есть ли у них разум в привычном нам смысле этого слова! Может быть, вы собираетесь договариваться с пустотой, которая даже не поймёт ваших слов?
— Не беспокойтесь, — доктор Хельмитц постучал пальцами по столу. — Мы в любой момент можем закрыть выход. Безо всякой магии, чисто механическими средствами. И именно для этого нам нужны вы. Как человек, немало работавший в Анэнэрбе12. И как боевой пилот.
— Я проклинаю те дни, — тихо сказал полковник. — Что надо делать?
— Так вы согласны?.. Пока — ничего. Ждать. Мы ещё не начали выход на контакт. Мы только нащупали место, где такое возможно. Я лично извещу вас, когда возникнет необходимость — и разъясню, что вам нужно сделать.
Доктор Хельмитц ушёл, не прощаясь. Мартин видел, что отец остался сидеть за столом, глядя куда-то за окно — со злым лицом, чуть подёргивая щекой. Орден, подумал Мартин. Он кое-что знал об Ордене — обрывки слухов, окутанные жутковато-романтическим флёром.
Среди мальчишек их отряда из уст в уста передавались рассказы, что, мол, «я знаю одного парня, который знает другого парня, у которого один знакомый уехал в Зонтгофен13 — и...» — дальше либо многозначительное молчание, либо кружево сплетен и слухов о самолётах без крыльев, о подводных лодках, способных летать, об умении убивать быка толчком пальца и о странных существах, служащих Рейху.
Выходит, это не всё — слухи14...
Но почему отец недоволен? Мартин тихонько перевёл дух. Это ведь для пользы Рейха, это для славы и для победы!
Но в ту же секунду Мартин вспомнил черноту, пронизанную огоньками, вспомнил стоящую у края этой черноты фигуру — и отчётливо, тем чутьём, которое свойственно подросткам, понял: никакой «пользы» тут не будет. Не может быть.