Владимир Орлов - Десять веков белорусской истории (862-1918): События. Даты, Иллюстрации.

Великий князь Жигимонт Старый смог собрать под свои знамена в Менске только немногим более 35 тысяч воинов. Там были 16 тысяч всадников посполитого ополчения Великого Княжества под командованием прославленного гетмана Константина Острожского, 14 тысяч польских конников, три тысячи наемной пехоты и 2500 шляхтичейдобровольцев из Польши. Жигимонт с четырехтысячным войском остался в Борисове, а главные силы во главе с Острожским двинулись навстречу вражеской орде. В конце августа произошли первые стычки с захватчиками на реках Березине, Бобре и Друга.

После нескольких поражений русское войско остановилось между Оршей и Дубровно на речке Крапивна. Здесь и произошла решающая битва. Часть конницы Острожского вплавь и вброд — без потерь — переправилась через Днепр. Оставшиеся конница, пехота и артиллерия преодолели реку несколько выше по течению, по тайно наведенному наплывному мосту. Полки Константина Острожского начали строиться в боевые порядки напротив лагеря московитов в ночь с 7 на 8 сентября. В центре гетман поставил 16 тысяч литвинской конницы, по сторонам — поляков. Впереди были собраны самые меткие стрелки.

На рассвете под звуки труб и барабанов московские воеводы Челяднин и Булгаков-Голица повели полки в первую атаку. Острожский обратился к своим воинам с короткой пламенной речью: «Мужественные рыцари! Пусть доблесть и мужество ваши будут достойны славных отцов!..»

Неудача первой атаки не слишком смутила Челяднина и Голицу: они имели почти трехкратный перевес — 80 тысяч против 30. Такая самоуверенность сослужила воеводам плохую службу. Они неудачно взаимодействовали и даже не считали нужным помогать друг другу. Когда воины Острожского ударили по полкам Булгакова-Голицы, Челяднин от боя уклонился, а когда удар обрушился на его воинов, Голица отплатил тем же.

Попытка обойти наше войско и налететь с тыла не удалась, и после полудня московские воеводы бросили на противника главные силы. Битва достигла наивысшего накала. Гетман был среди своих ратников. Его поднятая над головой булава придавала мужество слабейшим.

И вдруг случилось совершенно неожиданное: конница Острожского заколебалась, ослабила свой натиск, а потом и вовсе покатилась назад. Растянутые боевые порядки московитов с победными криками перешли в наступление. Несколько минут всадники и впрямь спасались бегством, а затем внезапно круто повернули в сторону. Русская дворянская конница оказалась перед специально оставленными в засаде орудиями. Смертоносный град артиллерии прервал атаку. Чужаки, сбиваясь в нестройные толпы, засуетились и показали недавним «беглецам» спины. Конница Острожского рассекла орду завоевателей на части и рассеяла их по широкому прибрежному полю.

Врагов гнали и рубили еще пять верст. Вода в Крапивне покраснела от крови и, согласно преданию, вышла из берегов, так как тела множества убитых запрудили реку. Многие нашли свою смерть в Днепре, в окрестных лесах и болотах.

Летописи и хроники сообщают, что московская рать потеряла убитыми около 40 тысяч. Челяднин, Булгаков-Голица и еще восемь воевод попали в плен. Вместе с ними в руках победителей оказались две тысячи «детей боярских» и три тысячи рядовых воинов. Ошеломленный вестью о полном разгроме своей армии, Василий III объявил, что все пленные для него — мертвы и бросил их на произвол судьбы. Булгаков-Голица возвратился в Москву только в 1552 году.

Оршанская битва стала одной из крупнейших в Европе XVI века. Блестящая победа нашего оружия отдала инициативу в руки Великого Княжества.

Все захваченные московитами города, кроме Смоленска, были освобождены. Начал распадаться направленный против Польши и Великого Княжества Литовского тайный альянс Московии и европейских государств. Ошеломленные триумфом великокняжеского войска под Оршей, крымские татары на два года прекратили набеги на Княжество и повернули своих лошадей в сторону Московии.

В декабре 1514 года великий гетман Константин Острожский триумфально вступил в столицу нашего государства Вильню. В честь победы на его средства там были возведены православные храмы Святой Троицы и Святого Николая, которые сохранились до наших дней.

Описание битвы под Оршей помещено в «Хронике» Мацея Стрыйковского. Спустя несколько лет после победы неизвестным художником было создано живописное батальное полотно, где изображен один из эпизодов сечи. На картине, хранящейся ныне в Национальном музее в Варшаве, можно увидеть боевые белокраснобелые флажки белорусских воинов. Это самое раннее изображение нашего национального знамени.

В предисловии к этой книге, которая называлась «Псалтирь», он писал: «Я, Францишек, Скоринин сын с Полоцка, в лекарских науках доктор, повелел Псалтиру тиснути… наперед ко чти и к похвале Богу в троице единому и пречистой его матери Марии… а потом к пожитку посполитого, доброго, наболей с тое причины, иже мя милостивый Бог с того языка на свет пустил».

Он оставил потомкам переведенные на близкий к народному язык библейские книги и тем самым ввел Беларусь в общеевропейскую цивилизованную семью.

Он остался в истории как белорусский и восточнославянский первопечатник.

Как наш первый писатель — прозаик и поэт, — служивший не элите или какому-нибудь одному сословию, а всему народу.

Как гуманист, оставивший удивительно созвучное нашему времени завещание: «Тое чинити иным всем, что самому любо есть от иных всех. И того не чинити иным, чего сам не хочешь от иных мети. Такой закон природженый, написан есть в сердце единого каждого человека».

Как блестящий переводчик с нескольких древних и новых языков.

Как редактор и издатель, достигший величайшей гармонии слова и печатного искусства.

Как патриот, перу которого принадлежит самый возвышенный в белорусской истории, гениально простой гимн любви к Отечеству: «Понеже от прирожения звери, ходящие в пустыни, знають ямы своя; птици, летающие по воздуху, ведають гнезда своя; рыбы, плывающие по морю и в реках, чують вири своя; пчелы и тым подобная боронять ульев своих, — тако ж и люди, и где зродилися и ускормлены суть по Бозе, к тому месту великую ласку имають».

Как титан всего европейского Возрождения, который не только стал вровень со своими современниками Эразмом Роттердамским или Мартином Лютером, но в чемто и опередил их.

«Библия» Скорины вышла в свет раньше, чем немецкая «Библия» Лютера. Книга книг выдающегося полочанина стала первой печатной Библией у южно и восточнославянских народов. Она появилась почти на полвека раньше, чем польская Библия. «Псалтырь» Скорины на 47 лет опередил «Апостола» Ивана Федорова и Петра Мстиславца, первую датированную печатную книгу у русских.

Сын народа, живущего на европейском пограничье, он гениально соединил в своем творчестве традиции византийского Востока и латинского Запада.

Он украсил свои книги высокохудожественными гравюрами, по которым можно изучать тогдашнюю жизнь белорусов — быт, одежду, технику строительства. Смело отступая от канонов, он представил в «Библии» собственный портрет. Даже самого Бога читатели увидели без узаконенного церковными властями нимба.

За нарушение церковных правил издания «Библии» Скорину могли бы не менее тринадцати раз сжечь на костре как еретика. Главным же «преступлением» был сам ее перевод с той целью, чтобы вдохновленную Богом, но человеческую книгу мудрости имел возможность читать каждый.

Жизнь Скорины была наполнена путешествиями по Европе, взлетами к вершинам славы и горькими разочарованиями. В ней отразилась вся та бурная, авантюрная и возвышенная эпоха.

Он встречался с Лютером и дискутировал в Вильне со всемирно известным медиком и алхимиком Парацельсом. Был секретарем и придворным врачом виленского бискупа Яна. Приглашался на службу к последнему магистру Тевтонского ордена Альбрехту Бранденбургскому, который пожаловал ему дворянство. Принимал участие в создании Статута Великого Княжества Литовского 1529 года.

Стремясь распространить свет науки среди восточных соседей, он привез большую партию своих изданий в Москву, предложил местным светским и духовным властям наладить книгопечатанье и вместо благодарности увидел, как по приказу великого князя московского из его книг устроили громадный костер.

За долги брата кредиторы бросили Скорину в тюрьму, откуда его освободил сам великий князь Жигимонт Старый. В знак признания заслуг ученого полочанина перед государством монарх дал ему специальный привилей, где, в частности, говорилось: «Пусть никто, кроме нас самих или наследников наших, не имеет права привлекать его к суду и судить, какой бы ни была важной либо незначительной причина его вызова в суд… Пусть никто не отважится задерживать либо арестовывать его самого или его имущество под страхом сурового наказания… Предоставьте упомянутому доктору Францишку, которого мы приняли под свою опеку, возможность пользоваться и владеть перечисленными выше правами, льготами и привилегиями. Возбраняю кому бы то ни было вмешиваться в его дела, учинять ему любое насилие, принуждать к исполнению повинностей или городских служб наравне с другими жителями того города, который он сам изберет для жизни».