Олег Верещагин - Про тех, кто в пути

И вот тогда мне стало страшно. Не до икоты или судорог — но зато этот страх оказался неотвязным и постепенно занял все мои мысли. Двести, триста? Или больше километров? Я повернул вправо — зачем, сам не знаю, я и так подлаживал шаг под отсутствие ориентиров, а тут вдруг показалось, что иду по кругу.

Ерунда, конечно... Но в степи не было ни насекомых, ни птиц, ни ящериц — ни-ко-го. Это тоже наводило на печальные мысли.

— Да ты не струсил ли, Евгений? — вслух спросил я. Немного помогло. А через секунду мне послышался... звук идущего поезда.

Я завертел головой. Ковыль ковылём, но не мог же он — даже будь он ещё выше — спрятать состав?! А между тем, поезд совершенно отчётливо просвистел где-то совсем рядом — жаркий, стучащий по стыкам рельсов, посвистывающий воздухом... вот только ковыль не шелохнулся, и воздушной волны я не ощутил.

Я достал пистолеты. Ну их к чёрту с такими шутками, знаем мы эту фигниссию. Дальше я шагал, взведя оба «вальтера» и держа их в руках. От волнения даже пить расхотелось, хотя во рту пересохло ещё больше.

Попробовал считать шаги — и сбился на полусотне. Начал снова — и опять сбился. Начать в третий раз я не успел — ковыль отступил, и я увидел железную дорогу.

Это была одна-единственная ветка. Рельсы, бетонные шпалы, подсыпка. Пять шагов с этой стороны, пять шагов с той — ковыля нет, дальше — опять серо-жёлтая стена.

Я наступил на шпалу — она была горячая — и встал посредине. Посмотрел влево-вправо. Дорога таяла в горячем колебании воздуха. Солнце сползло к горизонту как раз в одном из концов этой щели.

Странно, оно должно было в принципе сесть у меня за спиной, если только я шёл относительно прямо... Ладно, скоро начнёт темнеть.

Я поправил свою амуницию и пошёл в закат — по обсыпке с правой стороны, благо, камни не были острыми...

...Солнце садилось и никак не могло сесть. Ну, правда, это напоминало обычный летний закат — бесконечный. Вообще-то я должен был устать, но особой усталости не чувствовал и прислушивался тщательно — не идёт ли снова поезд. Поезд не шёл.

Прохладней сверху стало, но земля начала щедро отдавать жар в воздух, и мне начало казаться, что я иду по пояс в тёплой воде. Ноги гудели — не устало, а просто гудели, и я решил, что так и так пора устраиваться.

И вот именно когда я это решил — впереди появился огонь костра.

Что костра — стопроцентно, только у живого огня может быть такой свет. Я остановился и облизнул губы. Неясно было, сколько до него, до этого огонька. Ещё менее ясно — кто там около него сидит. Приятно, что тут есть другие люди, конечно... если это люди. Да и люди бывают разные.

Я прикинул в руках пистолеты. Подумал пару секунд. И пошёл на огонь.

Конечно, он оказался далеко. Так всегда бывает с огнём в темноте — а уже здорово стемнело. Долго я шёл... а может — и нет, не знаю, пока не увидел платформу.

Это была самая обычная платформа — несколько железобетонных плит, положенные на стояки, с лестницами по обеим торцам. За платформой прямо в ковыле стояли остатки какого-то дома — очевидно, его фрагменты и служили топливом. Костёр горел прямо на бетоне, а у огня, подстроив под спину солидное бревно, сидел по-турецки мальчишка моих лет.

Он был босой — пыльные берцы сушились в сторонке, широко расшнурованные. Джинсовую куртку парень подстелил под себя, майка лежала на плечах внаброс, белёсые джинсы — закатаны до колен.

И он смотрел на меня, держа правую руку на перекинутом через бревно ремне. А на ремне я сразу увидел чехол ножа — и расстёгнутую кобуру револьвера.

Мальчишка держал его за рукоятку. В русых волосах золотились искры, а выражения лица и его черт точно я не мог понять. Но зубы поблёскивали. Улыбается? Или скалится? Я остановился на грани света и темноты, напружинившись для прыжка в сторону, и сказал:

— Можем начать палить друг в друга. У меня два пистолета. Но надо ли? Не в комп гоняем.

— Я не стреляю в людей, — отозвался он. — Ты русский? — но руку не убирал.

— Русский, — я решился. Держа пистолеты опущенными, вспрыгнул на платформу и подошёл ближе.

Мальчишка и правда улыбался, не сводя с меня глаз. Чувствуя себя довольно глупо, я покрутил пистолетами и, убрав их в кобуры, увидел, как он отпустил рукоять револьвера. Глядя на меня снизу вверх, сказал:

— Это может и не помочь. Не здесь, а вообще... — и покрутил рукой.

— Смотря какие пули, — я присел на бревно и ощутил кайф, только теперь поняв, что устал-таки. — Не пойму, что это за место?

— Место, — неопределённо сказал мальчишка. Он был чем-то похож на меня — немного внешностью, но ещё больше — чем-то другим. И я неожиданно понял, чем.

Мудрёный пример, но вот. Представьте себе вестерн. Кино. Встретились где-нибудь в салуне двое «хороших» ковбоев. Они друг друга не знают вообще, и говорить им в общем-то не о чем. У каждого своё важное дело. Но каким-то чувством, подсознанием, что ли, они понимают: это настоящий парень.

И ещё не зная друг друга — начинают уважать. Через час-другой они разъедутся в стороны и больше никогда не увидятся. А пока, перебросившись парой слов, с чувством собственного достоинства ставят друг другу выпивку и сидят, многозначительно молчат под какой-нибудь рэгтайм на пианино.

Загнул, да? Но я именно так себя и ощущал. И, кажется, этот парень — тоже. Во всяком случае, он спросил:

— Есть хочешь?

— Пить, — вспомнил я и отстегнул флягу с пояса. Задумчиво посмотрел на неё. Парень засмеялся:

— Пей, тут есть настоящая вода... Вон там, за развалинами — родник.

Я благодарно кивнул и начал глотать тепловатую воду, пока не опустошил фляжку. Отдышавшись, я спросил:

— Тебя как зовут?

— В смысле — как меня зовут или как моё имя? — уточнил он.

Я хмыкнул:

— Ладно. Знаем мы эти фокусы... Я не колдун и не чародей.

— А ты в них веришь? — мальчишка начал раскладывать на бревне сухари, банку консервов, ещё что-то. Я тоже полез за припасами, потом признался:

— Раньше не верил. Теперь верю.

— Олег, — он протянул загорелую, исцарапанную руку.

— Женька, — я пожал её. — Ты тоже из России? Или... откуда?

— Из России... — протянул он, доставая раскладной нож — большой, тяжёлый. — У вас кто президент?

— Путин, — удивился я.

— А Великая Отечественная была?

— Была... Я из Александровска.

— А я из Марфинки, это деревня такая в Фирсановском районе на Тамбовщине...

— А, Фирсанов я знаю, там авиагражданка, — вспомнил я и поморщился: вот чёрт, ну и каникулы с отдыхом от воспоминаний — куда не ткни, везде авиация...

— Точно, — он взял у меня банку с паштетом, внимательно осмотрел. — Да, мы, похоже, из одной России... Ты ни разу не был в таких местах?