Олег Верещагин - Крылатая сотня. Сборник рассказов
— Да ребята же! Американцы пленные!..
…Их было много. Наверное, не меньше сотни, и они шли во всю дорогу, без строя, под охраной верховых терцев. Мы, как высыпали из кунга, так и замерли толпой, дыша друг другу в затылки и недоумённо глядя на происходящее.
И не мы одни. Наши повыскакивали кто откуда — и замирали у дороги, натыкаясь на невидимую стеночку.
Я смотрела жадно, так жадно, как пьют в жару холодную воду. Смотрела и не могла "напиться".
Они были рослые, могучие, намного здоровей большинства наших казаков. Даже молодые совсем — накачанные. Но форма без ремней, снаряжения и оружия казалась какой-то мешковатой. Да и сами они шли тяжело, загребая здоровенными ботинками пыльную дорогу, не поднимая глаз — редко-редко кто осмеливался вскинуть голову, да и у тех я видела на лицах только отчётливый, неприкрытый страх. И мне не верилось… не верилось, что вот именно эти люди, именно они бомбили, убивали, жгли нас походя, как мы морим тараканов или мух — чтобы не мешали под руками… Скольких наших они убили? Я различила несколько оливковых комбинезонов лётчиков. Сколько домов они сожгли? Может быть, тут, в этой молчаливой, устало шаркающей ногами колонне, были те, из-за кого в нашу станицу пришли почти сто похоронок? Я металась взглядом, словно можно было прочесть на их опущенных лицах какие-то следы, знаки, указатели злодейства. Но видела только страх и усталость.
И пожилой терский урядник, приостановив рядом с нами белого коня, усмехнулся и бросил, кивнув в сторону пленных и закуривая трофейную сигарету:
— Не всё волку брать — берут и волка. Так-то, летунки вы наши родные… — и тронул круп коня нагайкой, унёсся в голову колонны.
А колонна шаркала, шаркала… И я вдруг ощутила странное желание — чтобы они ушли. Нет, не чтобы их отдали мне и я их убила (как я мечтала много раз, когда уже не оставалось сил плакать в подушку). Нет, понимаете, нет.
Чтобы они поскорее ушли. И чтобы я про них забыла.
Чтобы все про них забыли. Как забывают дурной сон, которому никогда не сбыться.
Не было ненависти. Были гадливость и презрение.
По-моему, то же самое ощущали все, кто стоял вдоль той дороги. Пленные шли сквозь молчание, как сквозь строй.
Колонна уже почти прошла, когда вдруг заплакал Димка.
Мы все сразу повернулись к нему — почти с испугом, что это он?! А он плакал и смеялся, это было странно и даже страшновато. Слёзы текли у него по щекам, в улыбающийся рот, и он смазывал их кубанкой.
— Карта… помните… карта… — бормотал он, всхлипывая и глядя на нас мокрыми счастливыми глазами. — Ну… карта же!!!
И тут я вспомнила. Как ещё в начале лета к нам в станицу опустились листовки — то ли с самолёта, то ли занесло ветром от разорвавшегося агитснаряда… Там была карта Кубани. Аккуратная, с названиями на английском и ярко расчерченными цветными "зонами ответственности". Что туркам, что американцам, что грузинам, что румынам… Тщательная цветная нарезка, на которой нам, русским, не оставалось места. Мы не столько ужаснулись, сколько возмутились: да как же так?! Вот же наша станица! Вот Ставрополь! Взяли они их?! Не взяли! Так по какому праву они раскрашивают нашу землю в свои цвета, пишут свои названия — вон, вместо Ставрополя — какая-то Аллахкала! Как они посмели?!
И вот они шли мимо нас — пленные мимо наступающих. И я подумала, что мы не будем раскрашивать их карты и отбирать их землю. Никогда Вашингтон не будет каким-нибудь Новым Ивановском. Зачем? Нам не нужна их земля. Я не хочу сжечь их семьи в отместку за наших детей и женщин. Даже сейчас — я не хочу.
Пусть их не будет на нашей земле. И всё.
А Димка плакал и твердил:
— Карта… взяли, да, взяли?!. Вот вам… карта… взяли!..
Колонна прошла. И я вздохнула с облегчением. Как будто очистился воздух.
Честное слово. И мне кажется, Коля меня бы понял.
* * *
Я наклонилась. Прямо под крыльями — рукой подать, рядом! — шли, переваливаясь в поднятых ими же волнах, ракетные катера нового Черноморского Флота. Много, не меньше дюжины. Было так близко, что я различала стежки на синих Андреевских крестах, которые бились на ветру так яростно, что казались неподвижными. Мне вспомнилось слышанное недавно на флотской радиоволне, когда объявили, что катерники потопили турецкую эскадру — семь вымпелов — на траверзе Севастополя.
— Если в трюмах вода,
И по правому траверзу скалится враг,
Если рвётся душа
Из пробитой груди, словно пар из котлов —
Всё равно никогда
Белым флагом не станет Андреевский флаг!
Мы под волны уйдём,
Не сдаваясь, под гром орудийных стволов!
Я неистово замахала рукой. Хотя, конечно, меня там никто видеть не мог — никого на палубах при такой скорости нет и быть не может. Где-то там, наверное, шли "Терец", "Кубанец", "Пластун", "Казак"… Катера, построенные на собранные у нас деньги.
"Гони мразь с земли, воздуха и воды!" — вспомнила я лозунг плаката, который недавно Илюшка Лобов прикрепил над своим спальным местом. Боженька, боженька, неужели у нас получается?!
— Дашутка, не спи! — проскрипел в звукопроводе голос Светки. — Ущелье!
Все три планера скользнули в ущелье — один за другим, синхронно падая на крыло. Мы забрасывали сухие пайки горным стрелкам, наступавшим на Поти и Кобулети — в такие места, где не могли летать вертушки, а сброс с самолётов грозил тем, что груз останется лежать где-нибудь в ущелье или вообще попадёт в руки врагу.
— Проснулась! — собралась я. Пошевелила стыковочный узел — дёрнешь, и тюки пойдут вниз. Тут же отдёрнула руку — ещё сбросишь нечаянно.
Ущелье было завалено тут и там снаряжением, тяжёлым оружием, неубранными трупами… Смердело снизу ужасно; оставалось надеяться только на то, что будущей весной всё это потоки с гор снесут в море. Чёрное и так отравлено сероводородом, так что несколько тысяч турок и грузин особо вони не добавят, а рыбки так даже обрадуются. Мы пролетели над одним из ориентиров — гигантским "лэнсером", американским В-1, сбитым неделю назад. Серо-чёрная бескрылая туша лежала через ущелье, как дикий мост — мы перескочили верхом и опять ушли вниз, почти задевая кончиками крыльев зелень на склонах (осень у нас только по календарю…)
Осталось посвистыванье ветра — Светка вырубила двигатель. В ущельях всегда лучше летать именно так — поймаешь поток и паришь десятки километров, если умеючи. А сейчас по ущелью доносило частую стрельбу, уханье взрывов…
"Аэроказак" летел впереди нас, "Вихрь" — позади. Я на всякий случай развернула РПК — единственное наше оружие в этом вылете — направо. Конечно, услышать нас нельзя, а если и увидишь — то вряд ли успеешь сориентироваться и выстрелить… но точно так же думали очень многие люди поопытней нас. Сейчас они "чешут потыльци", как бабуля скажет, на том свете.