Олег Верещагин - Я иду искать... Книга третья: Не вернуться никогда (отрывок)

О девчонках, об оружии. О том, что необходимо и вполне возможно завоевать весь мир... Вот только как быть, если твоё новый знакомый, может, и не прочь поговорить обо всём этом, как и ты - да только знает на твоём языке два десятка невесть как попавших к нему на язык исковерканных донельзя слов - а ты его языка и вовсе не понимаешь? Да ещё если учесть, что левое плечо у парня разрублено и рана выглядит очень нехорошо?

Скатку Вадим у Ротбирта забрал, и тот отдал без разговоров, только с извиняющейся улыбкой. А вот с оружием - хоть с чем-то - отказался расстаться наотрез. И первым же вечером Вадим увидел, что утром мальчишка встать уже не сможет, хотя весь день кое-как шёл, опираясь на лук, не жаловался и даже что-то напевал.

Невозможность хоть как-то объясниться просто разрывала Вадима изнутри. Временами ему казалось - лопну. Вопросов было столько, что они почти физически забивали горло и заставляли закипать мозг. Кажется, Ротбирт это видел, потому что посматривал на Вадима извиняющимся взглядом и то и дело начинал что-то говорить, вставляя русские слова, потом - махал здоровой рукой и вздыхал. В котомке у него было вяленое мясо, похожее на куски скрюченного ремня, плоские твёрдые лепёшки, почти безвкусные, и, хотя еды было немного, он делился с Вадимом совершенно спокойно, без вопросов и сомнений.

Тем вечером Вадим решительно полез осматривать рану нового знакомца. Зрелище было противным и жутким, Вадима даже замутило - одно дело про такие вещи читать, а другое... вот оно, последствие ранения оружием романтического века. Мышца была прорублена до кости, рана сочилась кровью и гноем. И лоб Ротбирта, к которому прикоснулся Вадим, был ужасно горячим.

- Чистить надо, надо что-то делать, понимаешь? - Вадим пожестикулировал. Они сидели возле хилого костерка на берегу реки (хорошо, что в здешних степях с водой проблем нет, похоже...). - Гниёт. Заражение начнётся, сдохнешь.

В ответах Ротбирта сквозили знакомые слова, Вадиму казалось, что можно - вот-вот! - ухватить какой-то хвостик и речь станет понятной... но увы. Хвостик ускользал. Однако за день Ротбирт наговорил много-много слов - и...

- Арэма... - Вадим показал на руку новенького. Светлые брови того качнулись смешно и удивлёно, он даже рот приоткрыл. - Вранас... - мальчишка провёл над раной. - Бхал... - и показал, как умирает.

Ротбирт разразился потоком слов, потом скривился и кивнул. Вздохнул.

Вадим просто сходил к реке за водой - туда, где пробивался над берегом ледяной ручеёк. Забрал у Ротибирта "оборотень" - новый знакомец очаровался ножом и играл со складником с начала привала. И сказал:

- Надо лечить... лечить...

...Охххх. Знай Вадим, как это - он бы сто раз подумал. Казалось, что самому легче терпеть, чем такое делать. Да и не знал Вадим, зачем вообще взялся за это "лечение". Может быть, потому что временами ему казалось - в этом мире людей-то всего: он да этот пацан? И Вадим в душе боялся снова остаться один.

А что можно было сделать? Вскрыть все гнойники прокалённым ножом и лить в рану холодную чистую воду... По рукам Вадима текли гной и кровь, он временами готов был хлопнуться в обморок. А Ротбирт лежал, откинувшись на свою скатку, и напевал:

- Йаста ратэст -

Ардхас радйати,

Рати балам... - и так снова и снова, ровным, даже весёлым голосом.

Но лицо из загорелого стало цвета прокисшей простокваши и покрылось крупным горохом пота. Когда Вадим закончил бинтовать кровоточащую свежей, чистой кровью рану, Ротбирт жадно напился и тут же уснул - как камешек в воду булькнул.

Вадим укрыл его плащом из скатки (багряным, с золотым выцветшим орнаментом в виде ломаных свастик и каких-то стеблей и цветов, тяжёлым), сходил помыться, сам напился и понял, что его шатает. Да так, что еле дотащился обратно до их нехитрого лагеря. Улёгся опять головой на куртку, сунул руки в карманы джинсов. Сумасшедшее небо закрутилось перед лицом, потом вспыхнуло, расплылось, посыпалось ровными кусочками паззла с лицом Олега - Вадим пытался подхватить падающие кусочки, собрать паззл обратно, но кусочки сыпались с сухим шорохом между пальцев, превращались в пыль с запахом степи, она сеялась вокруг, мешая дышать... а табун мчался и мчался мимо - рыжие гривы, закинутые головы, закаченные глаза... Всплыли картины боёв на широких пыльных равнинах, а потом в небо взошла какая-то странная, нездешняя и неземная тоже луна.

Сплю, понял Вадим. И продолжал собирать кусочки паззла. Подожди, Олег... я сейчас - подожди...

 (Стихи А. Земскова.)

Вадим проснулся сразу. Открыл глаза и увидел Ротбирта - тот всё ещё беспробудно спал, кажется, даже не пошевелился с вечера.

Степью неподалёку опять шёл табун. Вадим вздохнул и сказал небу, в котором подрагивали дневные звёзды:

- Доброе утро...

Это было - мальчишка сейчас сообразил - четвёртое уже утро, которое он встречал здесь.

Вадим хотел сразу встать, но внезапно передумал. Он сел на корточки, потом осторожно-осторожно приподнялся - так, чтобы только нос торчал над травой - и этим носом покрутил на триста шестьдесят градусов.

Ничего не было. Ни злобных инопланетян, ни даже тех длинноногих медведей. Только табун грохотал себе метров за пятьсот от места ночлега, да высоко в небе парили длиннокрылые птицы, отсюда даже не разберёшь - кто, но точно не стервятники.

Он позволил себе встать и потянулся. А потом испугался - а что если Ротбирт умер ночью?! Вадим метнулся к мальчишке - но тот как раз откинул плащ и сел, серьёзно и совсем не сонно глядя на землянина. Улыбнулся широко, показал на плечо. И, поймав руку Вадима, крепок пожал её - не ладонь, а непривычно - почти под локтем.