Владимир Ильин - Единственный выход

Ноги мои гудели от усталости. Все-таки им сегодня досталось не меньше, чем в самые авральные для нас, курьеров, дни. Ведь чтобы обойти только один этот этаж, мне пришлось сделать шагов пятьсот, не меньше. Количество кабинетов я не считал, но их было не меньше ста. Это на одном только этаже! Сколько же их было здесь всего в здании? Две с половиной тысячи?

Да ведь это больше, чем во всем Белом доме! Прямо Пентагон какой-то!

Интересно, с какими целями функционировала такая чудовищная махина, если я о ней никогда раньше не слышал до сего дня?

Я бессильно опустился прямо на пол. Меня уже не колыхало, что кто-то может увидеть, как я развалился на пыльной ковровой дорожке посреди коридора, подобно бомжу. Я был уверен, что никого тут нет.

«А может быть, не только тут, но и во всем здании? – бросило меня в жар от напрашивавшегося вопроса – Что, если в Шайбе вообще нет ни одной живой души, кроме меня?»

Я аж взмок от такой страшной мысли.

Но тут, словно нарочно пытаясь отвлечь меня от гнусных подозрений, за стеной раздался знакомый лязг и скрежет движущегося лифта, и я вскочил и бросился в лифтовый холл.

Не-ет, ребята, что вы мне ни говорите, а заставить обычный, задрипанный лифт ездить без человека никаким способом невозможно!

Я впился взглядом в световое табло, на котором менялись цифры.

15… 10… 7…6…

Кто-то спускался ко мне.

Я прислонился к стене, ощутив затылком холод бетона, и прикрыл глаза.

«Вот сейчас все и выяснится», – подумал я.

В лучшем случае тот, кого я сейчас увижу, посмеется над моими фантазиями и объяснит, что ничего из ряда вон выходящего у них не происходит, а просто персонал отрабатывает учебную пожарную тревогу поэтому все вынуждены были эвакуироваться на время из здания через запасный выход, куда он мне и покажет дорогу, а заодно и примет этот чертов пакет.

В худшем же случае тревога окажется не учебной, а настоящей. Например, позвонил какой-нибудь придурок в полицейское управление и коварно сообщил, что с минуты на минуту этот самый САВЭС взлетит на воздух. Что, мол, террористы всего мира только спали и видели, как бы взорвать эту контору. В результате персонал был эвакуирован, а полицейские принялись обходить здание с собаками в поисках заложенной взрывчатки, и сейчас они найдут и выдворят меня отсюда за ушко да на солнышко, а мне только этого и надо…

Я открыл глаза, чтобы удостовериться, что лифт спускается именно на мой этаж, хотя и по звукам было ясно, что он еще не останавливался.

4… 3… 2…

Да нет, все в порядке. Лифт ехал именно сюда, на первый…

Но тут мой взгляд упал на кнопку вызова, спрятанную в стене сбоку от лифтовой шахты, и я оцепенел.

Кнопка светилась, а это означало, что лифт на этот этаж кто-то вызвал! Причем буквально только что, пока я вытирал своим задом пыль с ковра в нескольких метрах отсюда!

Вот и не верь после этого в привидения!

Волосы на моей голове сами собой поднялись дыбом, по затылку пробежал ледяной ветерок, и я затравленно огляделся, словно надеясь, что человек, нажавший кнопку, прячется в этом тесном закутке. Но тут просто негде было спрятаться.

Я в два прыжка оказался у выступа коридора и осторожно поглядел в обе стороны. Как, впрочем, и следовало ожидать, ни справа, ни слева никого не было видно.

Может быть, у меня уже наступают провалы в памяти? Может, это я сам вызвал лифт перед тем, как бессильно усесться на пол в коридоре?

Но тут за моей спиной кабина остановилась, и створки ее, громыхая, разошлись в стороны.

Секунда. Вторая. Третья.

Из лифта никто не показывался.

По спине моей побежали мурашки.

Медленно-медленно, словно шагая по минному полю, я приблизился к открытой кабине и осторожно, затаив дыхание, заглянул в нее.

Если бы в лифте был какой-нибудь монстр с выпученными и налитыми кровью бельмастыми зенками, желтыми клыками и слизистой чешуей, я бы и то не испытал того потрясения, которое постигло меня сейчас.

В лифте никого не было.

Однако в его скудном интерьере добавилась одна свеженькая деталь, и именно она стала причиной моего секундного паралича.

Прямо напротив дверей кабины на задней стенке чем-то красным была размашистым крупным почерком начертана угрожающая надпись:

«БЕРЕГИСЬ, Я ВСЕ РАВНО ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!».

«Ну и что тут такого? – опомнившись, подумал я. – Что ты так всполошился?»

Подумаешь, завелись в этом скучном, однообразном учрежденческом мирке гнусные шутники, которым надоело просиживать штаны за компьютерами, вот и решили они развлекаться таким дохлым способом.

Только зачем же кабину-то было так пачкать? Такую краску ни одна уборщица не отмоет… И ведь писали-то эти юмористы не аэрозольным баллончиком и не кисточкой. Похоже, что в качестве пишущего инструмента они использовали палец, макая его в краску. А это уж совсем ни в какие ворота не лезет, потому что потом найти их было бы плевое дело: построить всех сотрудников в одну шеренгу – и пальцы к осмотру… Это мы хорошо знаем, в школе не раз проходили, только даже самый последний дебил из нашей школы не стал бы пакостить так, чтобы улики остались при нем…

Я шагнул внутрь кабины, которая, как это ни странно, все это время даже и не пыталась закрыться перед моим носом, и недоверчиво потрогал кончиком мизинца надпись.

Свеженькая. Еще не просохла. На концах букв, где краски было чуть больше, еще даже не успели образоваться потеки.

Только… странная какая-то краска. Липкая и пахнет не ацетоном и не эмалью, а чем-то другим, смутно знакомым…

Постой, постой… Да ведь это же кровь1…

Перед глазами сразу же поплыли круги, в ушах зазвенело, и я, шатаясь, вывалился из лифта, чтобы не грохнуться в обморок внутри кабины.

У меня с детства имелась одна особенность, которая не раз доставляла мне массу неприятностей.

Я не выношу вида крови.

Вообще-то, никто не любит смотреть на кровь. Особенно если ее много. Но в своей инстинктивной неприязни к той физиологической жидкости, которая течет в наших жилах, все люди делятся на две основные категории. Одним становится плохо от вида своей крови, а другим – от вида чужой. Ну а я принадлежу к немногочисленной социальной группы, представители которой вырубаются от вида любой крови.

Из-за своей дурацкой кровебоязни я даже фильмы не могу смотреть, особенно по «голо», потому что режиссеры сейчас пошли сплошь одни садисты. Они прямо-таки неспособны обойтись без сцен, когда один персонаж расстреливает кого-нибудь в упор крупнокалиберными очередями, а тот все не падает, хотя из него уже водопадными потоками хлещет кровища… Если же это не боевик, а, скажем, драма из жизни домохозяек, то и там режиссер умудряется вставить парочку эффектных эпизодов. Например, когда героиня, уставшая от стирки, готовки пищи, олухов-детей и изверга-мужа, бросается вниз из окна (варианты: на рельсы перед поездом, на машине в пропасть или с борта самолета без парашюта), ив тот миг, когда ее череп разлетается вдребезги, кровь и ошметки мозга летят прямо в объектив камеры. То есть мне, чересчур впечатлительному зрителю, прямо в морду…