Коллектив авторов - Русские против пришельцев. Земля горит под ногами! (сборник)

– Может быть, мы и не сумеем перебить их всех! Но мы будем очень стараться!

Я сидел в паршивом подпольном баре на Двенадцатой авеню. Потягивал из низкого стакана дешевое виски, слушал по третьему кругу, как «Роллинг Стоунз», спрятавшиеся в музыкальном автомате, поют мне, что я не всегда могу получать то, что хочу.

Над пустым танцполом вращался серебристый шар, пятна цветного света лениво ползли по столикам и клубам табачного дыма. Я тянул вискарь и наслаждался свободой. Как говорит Дерюгин, «морально разлагался в оставшихся, так сказать, очагах разврата».

В запасе у меня были еще сутки увольнительной, и хотя «Роллинги» были совершенно правы, я все равно собирался основательно нахрюкаться, а возможно, и подцепить какую-нибудь местную курочку, из тех, что маячили в полутьме у стойки бара в надежде кому-нибудь приглянуться. Никто на них внимания не обращал, даже компания пьяных румын (или венгров – я в их форме не разбирался), голосившая что-то хором в другом конце зала.

Рассеянно оглядев бар, я уперся взглядом в стену напротив моего столика. Там в рамочке висела любовно вырезанная пожелтевшая передовица «Нью-Йорк таймс» с крупной фотографией.

Декабрь восемьдесят седьмого, Горбачев и Рейган подписывают в Вашингтоне Договор о ликвидации ракет средней и малой дальности.

Я усмехнулся, оценив чувство юмора бармена.

Восемьдесят седьмой, как же давно это было. Мне как раз стукнуло семнадцать, я подавал документы на журфак, отец неодобрительно качал головой, мать встревоженно кивала: «Правильно, Саша, язык у тебя подвешен хорошо, а сейчас сам знаешь, что творится, еще не дай бог в Афганистан…»

А через год полетел «Буран», из наших кассетников запели сладкоголосый «Ласковый май», загадочный Гребенщиков и суровый Цой, я купил себе джинсы-«варенки», прочитал самиздатовского Кастанеду, посмотрел по видаку Брюса Ли и записался на подпольные курсы карате, я познакомился с Наташей, я собрался жениться на Наташе, я навсегда расстался с Наташей, я впервые надрался портвейном до потери человеческого лица, меня чуть не выперли из комсомола и вообще из универа, но оставили после вмешательства деда-академика, Фима укатил за кордон, Тимур вернулся домой в цинке, Алекс подался в рэкет, а на Америку упали Ульи.

Первые безумные дни, когда еще никто не мог оценить масштабов произошедшего. Американцы обвиняли нас, мы – американцев. Никто еще не знал тогда, что несколько Ульев приземлились в Восточной Сибири. Там наши сработали на редкость оперативно. Потом узнали и о других местах приземления – о тех Ульях, что упокоились на дне океана, о Сахаре, истоках Амазонки, Тибете и Антарктиде. Но первыми, кто забил тревогу, стали американцы. Им это не помогло. Тогда мы еще не знали, что скупое секретное распоряжение Язова, тогда еще министра обороны, а не генсека, – зафигарить «гостей» реактивной артиллерией – оказалось единственно верным и фантастически прозорливым…

Унылый поток моих воспоминаний прервал черный парнишка-дилер. Попробовал подсесть ко мне, купившись видом моей кожанки, застегнутой на молнию под горло. Я лениво послал его на три русских буквы. Он мгновенно понял, испарился. Видимо, уже приходилось слышать.

Чувствовал я себя с каждой минутой все лучше, подошел к музыкальному автомату, поставил «Роллингов» в четвертый раз, никак не отреагировав на вызывающий взгляд чернявого венгра (или румына), вернулся на место. И уже принялся за третий стакан, как в темном провале входа нарисовался Плошкин.

Я матюгнулся, подтянул повыше ворот кожанки и сел чуть боком, стараясь держать лицо в тени.

Плошкин раззявил варежку, разглядывая интерьер бара. Он был в рабочем хэбэ и почему-то без шапки, крутил лопоухой бритой башкой на тонкой шее. Сторонясь от румын (венгров?), поплелся к стойке. Каким бы он ни был тюленем, меня он все-таки углядел.

Я залпом добил стакан.

– Здравствуйте! – сказал Плошкин, останавливаясь в нескольких шагах от меня. – А я как раз вас ищу!

И виновато улыбнулся, тюлень.

Надо было, конечно, высказать ему по поводу субординации. Но мне сейчас было не до этого, я, в конце концов, отдыхал. Поэтому я ничего не сказал Плошкину, отвернулся и качнул пустым стаканом бармену. Мол, давай еще.

– Очень срочно! – сказал Плошкин растерянно.

– Чего там? – буркнул я, не глядя.

– Вас срочно требуют…

Плошкин смотрел на меня выжидающе, а заодно потешно косился по сторонам. Он был из нового пополнения, в деревне своей такого даже и представить не мог, «береза». Про «чужую жизнь», небось, только из Клуба кинопутешественников знал, да из журнала «Юный натуралист» с кабаргой на обложке. А тут его аж за «Красную линию» занесло! И если даже этого тюленя припахали искать меня, что-то там у них стряслось серьезное.

– Кто требует? – спросил я.

Ответ я знал заранее, просто хотел потянуть время. Бармен как раз поднес мне очередной стакан, я кивком поблагодарил его.

– Известно кто, Хват! – сказал Плошкин.

– Чего надо ему?

– Так ведь…

– Товарищ старший сержант, – подсказал я, любуясь стаканом на просвет.

– Так ведь, товарищ старший сержант, – он растерянно похлопал ресницами. – Мне не докладывают. Но товарищ полковник сказали, если вас не найдем, нас самих за… это самое… подвесят, товарищ старший сержант.

Он густо покраснел.

Мне стало смешно. Смех был совершенно противоестественный, потому что только что накрылась моя увольнительная. Но при взгляде на этого смущенного тюленя мое настроение улучшилось.

– Ладно, – я махнул рукой, опрокинул в себя стакан, выдохнул: – Потопали.

Кинул на стойку пару хрустящих купонов временной администрации, с тоской поглядел на курочек, скучающих у стойки. Хлопнул тюленя по плечу и двинул к выходу, прочь из «вертепа морального разложения», по меткому определению Дерюгина.

«Ты не можешь всегда получать то, что хочешь, да», – пел Мик мне вслед.

Возле выхода торчал патрульный «уазик» с красно-белыми полосами. За рулем сидел, выставив в окно локоть, Ковальчук, а рядом с ним Яунутис, и мне сразу стало понятно, как тюлень оказался один в баре за пределами «Красной линии», к тому же без шапки. Ковальчук с Яунутисом местные бары уже успели обследовать досконально, а лишний раз погонять тюленя для них – главная радость.

– Драсть, тарщ старш… – жуя жвачку, обратился ко мне Ковальчук.

Я заложил руки в карманы, остановился в двух шагах от машины и стал молча смотреть на него.

Смотрел я недолго. Ковальчук выбрался из «уазика», хлопнул дверцей, вытянулся по струнке и проорал:

– Здравия желаю, товарищ старший сержант!