Олег Верещагин - Будьте бдительны! Сборник рассказов
— Х…, — и обмяк. Его лицо как будто стекло к вискам и стало полудетским.
А дальше Димка помнил плохо.
Он почему-то оказался около канистр с бензином и сильно оттолкнул маму (как он мог такое сделать?!) Он совершенно не понимал, что делает — и в то же время понимал совершенно отчётливо. Потом он был снаружи и тащил тяжеленную канистру за неудобные «ушки» на башню «Паладина». Вокруг был день, вокруг была смерть, а над головой — прозрачное-прозрачное голубое, почти белое небо. И совсем рядом горела ещё одна машина — меньше, зелёная, не чёрная — и сидел человек без ног, смотревший на Димку невидящими глазами. Мальчишка установил канистру на бане возле люка и пробил несколькими ударами куска арматуры. Бензин потёк желтоватыми резко пахнущими струйками. Люк открылся. Высунулась круглая голова с большими чёрными глазами (оказывается, там не люди, оказывается, эти жуткие машины водят муравьи или кто-то вроде!) и сказала:
— О май год… бой… вотс ю дуинг?
Потом муравей достал пистолет, и Димка, столкнув на него — в люк — всё ещё очень тяжёлую, брызжущую бензином канистру, скатился с машины, доставая коробок спичек. Зажёг разом все головки. Внутри машины закричали на несколько голосов, и Димка, бросив комок огня на броню, изо всех сил прыгнул обратно в подвал. Сжался на полу между трупов американцев и старика.
Снаружи ухнуло пламя.
И только тогда он начал понимать происходящее.
Его вырвало — дугой, фонтаном, на пол и стену…
…Подошедшая сотня во главе с самим Верещагиным добила поляков на первом этаже. Трупы лежали на полу и лестницах. Одной паре — «Паладину» и «Брэдли» — удалось отойти. Но только одной. Два БМП и одну самоходку сожгли гранатомётчики Басаргина. Ещё один «Паладин» сгорел по причине, остававшейся непонятной, пока кто-то из дружинников не рассказал надсотнику о том, что видел из окна.
Верещагин спустился в подвал. Люди подались от него в стороны, но белобрысый худенький мальчишка, навзрыд плакавший в объятьях какой-то женщины, остался сидеть на месте.
Надсотник тяжело сел на самодельный топчан. Стащил берет и вытер им лицо. И только после этого узнал мальчика.
— А, добытчик, — сказал он. — Димон, кажется?
Зарёванный мальчишка несмело поднял голову. Посмотрел, часто моргая, на сидящего офицера. И вдруг улыбнулся — несмело:
— Это вы…
— Я, — кивнул надсотник. — Разрешите? — он отстранил руки женщины, которая смотрела на него со страхом. И притянул мальчишку к себе. Димка дёрнулся, но не стал вырываться и обмяк. Тихо, еле слышно сказал:
— Я правда… я это сделал?
— Да, — сказал надсотник. — Ты. Люди видели. Она почти вышла на прямую наводку. Если бы не ты — может быть, меня бы сейчас уже не было. Может быть, уже никого из нас не было бы. Ты хоть понимаешь… — он отстранил мальчика, — понимаешь, что ты герой?
— Уходите, пожалуйста уходите… — начала женщина, но Димка неожиданно сказал жёстко:
— Не надо, мама. Пожалуйста, помолчи, — и, отстранившись, повернулся к офицеру. — Я не знаю, — смущённо сказал он. — Я ничего не помню. Я просто…
И, не договорив, пожал плечами.
* * *Басаргин молча опустил бинокль. Его породистое лицо было каменным.
— Да, это наши, — сказал он безразлично.
Верещагин, стоявший чуть дальше от пролома — чтобы не выдали блики на линзах — поднял свой небольшой «Tasco», купленный ещё в мирное время. Четырёхкратный, не такой мощный, как у Басаргина, бинокль, тем не менее, безотказно приблизил развалины церкви Ксении.
Четыре обнажённых, полуобугленных трупа были распяты на обломках обычных электрических столбов — головами вниз. Между двумя средними распятыми стоял фанерный лист с кощунственно выглядевшей надписью по-русски:
…ОБО МНЕ РАДУЕТСЯ ОБРАДОВАННАЯ ВСЯКАЯ ТВАРЬ…
РАДУЙТЕСЬ, РУССКИЕ ТВАРИ!!!
— Клим, — пробормотал Верещагин, глядя в лицо крайнего слева. Почти неузнаваемое, оно всё-таки принадлежало надуряднику Климову. Остальных опознавать и не требовалось — несомненно, это были его разведчики. — Клим-Клим, как же ты так… как же ты так… неудачно-то?
— Удачно или неудачно — но разведка сорвалась, — Земцов терзал свою коротко подстриженную бороду. — Командир, слышишь? Олег, да опусти ты бинокль!
Верещагин опустил бинокль, сунул его в чехол. Повернул к своим друзьям злое лицо.
— Я слышу, — сказал он. — Разведка сорвалась. Не глухой… и не слепой.
— Что будем делать? — поинтересовался Басаргин. — Между прочим, они наших заминировали, я проводки вижу…
— Что делать? — зло спросил Верещагин. — Ничего. Ночью сам пойду, ясно?!
— Х…я ты пойдёшь, — усмехнулся Земцов. — Клим в десять раз ловчее тебя был, и вот…
— Я сказал — пойду, значит — пойду! — заорал командир.
— Х…я пойдёшь, — непоколебимо сказал Земцов. — А будешь дурью маяться — скрутим. Ты командир, твоё дело…
— Моё дело — людей на смерть посылать? — приходя в состояние холодного ехидства, поинтересовался Верещагин. Но Сергей был невозмутим:
— И это тоже. Но основное — думать. Так что думай.
Неизвестно, что ответил бы разозлённый надсотник. Но все трое офицеров именно в этот момент услышал голос — не с неба, а от входа:
— Можно… можно я пойду?
Мужчины обернулись, и мальчишка, на котором скрестились их взгляды, явно оробел. Но от этого только стал напористей, и в голосе его явно прозвучал вызов:
— Давайте я пойду!
— А, это ты, Димка, — кивнул Верещагин. — Не шатайся днём по этажам, с ума сошёл, что ли?
— Я могу пойти, — повторил мальчишка упрямо. — Вы же сами говорили, что я…
— Говорил, — сердито оборвал его Верещагин. — И сейчас скажу, что без тебя сотню Игоря смяли бы. Но это одно дело. А другое — послать тебя…
— Вы меня не посылаете, я сам иду, — быстро возразил мальчишка и мотнул светлым чубом. — Ну это же мой район, я тут всё знаю!
— Слушай… — начал Верещагин. Но Земцов молчал, теребя бороду. А Басаргин вдруг сказал:
— А это выход.
— Выход?! — надсотник посмотрел на них. — Ну ладно бы я. У меня нет детей. Но вас-то обоих — вас же дети дома ждут! Так как же можно…
— А Клима не ждали, — напомнил Басаргин.
Верещагин выругался. Жена Климова и его младший сын Никитка погибли при бомбёжке колонны беженцев. Старший — приёмный — сын Юрка пропал без вести немного раньше.
— Я могу, — напористо-неистово сказал мальчишка, сжимая кулаки и весь подаваясь вперёд. — Ну я же правда могу, а вы не можете. Я схожу и вернусь. Вы мне только объясните, что нужно узнать. Я могу! — голос его стал умоляющим.