Олег Верещагин - Garaf

Юноша побагровел. Сказал возмущённо: «Нах эфал–эфалак!!!»[28]Пашка понял, что, кажется, его послали — понял из–за сходства первого слова с прославленным русским ругательством. Но Туннас быстро успокоился и кое–как пояснил в ответ: нет рабов. Эрухини не держат рабов. Никогда не держали. Насчёт «никогда» голос Туннаса вроде как запнулся[29], но в остальном не верить ему не было причин. Да и реакция слышавших разговор других людей не оставляла сомнений в его правдивости.

Утром девятого дня впереди появился вал.

Пашка не понял, что к чему. Но все вокруг начали переговариваться, а Туннас взял мальчишку за плечо и несколько раз тряхнул, что–то повторяя. Пашка растерянно улыбнулся…

…Что это такое — он понял позже, когда всё стало совершенно ясно. Влево и вправо — на широкой росчисти среди леса — уходили строящиеся укрепления. Сотни людей копошились на них: копали и таскали землю, вбивали колья, возводили башни, пилили, рубили и строгали… Ещё до того, как стали различимы люди, был слышен гомон, треск, визг и шум.

Строились укрепления. Масштаба… человек малообразованный сказал бы — «Китайской стены», но Пашка знал, что никакой Китайской Стены не существует и подумал — Адрианова Вала[30]. Строились явно по плану, хоть и наспех.

Так вот куда, сообразил Пашка, нас гнали! Так. А дальше?

Дальше всю колонну выстроиили — и перед нею появился человек, вид которого вызвал у большинства рабов явный страх, а у некоторых — в том числе у Туннаса — столь же явное злое отвращение. Высокий, темноволосый, стройный, широкоплечий, в чёрном плаще, чёрном колете, с длинным мечом на поясе, он казался молодым, но в то же время было видно, что это лишь внешность. Не просто обманчивая — обманчивая полностью. Пашка не знал шёпотом повторённого многократно слова «морэдайн», но тоже подобрался.

Морэдайн.

Морэдайн — имя, что ли?[31] — явно занимался распределением на работы. Следом за ним шли несколько человек — точь в точь писцы из книжек — и вёл огромного красивого коня в богатой сбруе гордый, как щенок в новом ошейнике, мальчишка помладше Пашки. Рыжий, но волосы не в косы заплетены, как у всех местных, а распущены, как у господина. Видно было, что мальчишка счастлив без памяти прислуживать темноволосому атлету. Пашка даже зубами скрипнул.

Из неровного строя распорядителя работ несколько раз явно старались оскорбить, причём не стесняясь, в голос. Но он, что говорится, и ухом не вёл, только отдавал черкающим на ходу палочками по доскам писцам короткие распоряжения. Следовавшая в отдалении орочья охрана разбивала людей на группы, отковывала и уводила.

А Пашка между тем напрягся. Морэдайн остановился прямо перед ним, глянул — с высоты, но не свысока, а как–то удивлённо. Спросил что–то. Пашка промолчал, глядя ему между глаз — есть такой приёмчик, глядишь вроде и в лицо прямо, а в то же время взгляд не поймать. Да он и всё равно не понимал спрошенного. Но морэдайн повторил вопрос. Что–то ответил кто–то из пленных. И морэдайн, хлопнув по бедру высоченной крагой с зубчатым раструбом, пошёл дальше, не оглядываясь. Вёдший в поводу коня мальчишка на ходу длинно и презрительно сплюнул Пашке между ног…

…То ли Туннас всё–таки что–то знал точно, то ли понадеялся на «авось» — однако всех, пригнанных из Эттенблата, оставили вместе и, отковав от общей цепи, повели под конвоем четырёх орков прямиком к валу. Протянули, опоздали, зло думал Пашка. Отсюда как сбежишь–то?! Правда, никакими «ужасами рабства», которые так любят расписывать многие фантасты — типа плетей или раскалённого клейма (а Пашка всё–таки внутренне приготовился к этому…) не наблюдалось. Но это, честно говоря, и не радовало почти. Уж не значило ли такое отношение, что на рабов тут смотрят даже не как на собственность, а как на малозначащие детали какого–то механизма… или вообще смазку для этого механизма? Мол, и возиться не стоит… Похоже было на то, что главное здесь — стройка, и никак иначе…

…Нет, видимо, Туннас всё–таки что–то знал. Потому что их группа не задержалась на валу — её провели под конвоем в проём, в котором, наверное, будут установлены ворота. И повели дальше к лесу — по широченной, в километр, росчисти.

В лес вели несколько дорог. Как раз когда рабы входили с опушки в глубину — навстречу попались одна за другой несколько «упряжек». Пашка с ужасом и состраданием отвёл глаза — оборванные измученные люди с перекошенными лицами тянули на верёвках, налегая всем телом, здоровенные дубовые брёвна. «А ведь и мне так же придётся… нет, не буду, не стану… или как же?» — бессвязно подумал мальчишка, против воли кривясь, чтобы не заплакать.

Колонна отшагала по просеке с километр. И впереди показалась росчисть, на которой балдели с полдюжины спешенных орков. Лежали грудой топоры, пилы, какие–то цепи — наверное, одинарные наручники.

Пленных остановили. И стали отковывать по одному — но тут же запихивать в пары цепей: на ноги и на руки. Наручники позволяли руками довольно активно шевелить. А вот кандалы на ноги движения ограничивали очень резко. Оставляли возможность ковылять потихоньку — и не более.

Почему–то кандалы на ногах показались Пашке настолько омерзительными, что он готов был взорваться. И остановил его только предостерегающий взгляд Туннаса. Стиснув зубы, мальчишка по очереди ставил ноги на специальный пенёк и, глядя в затылок заковывающему орку, представлял, как… по этому затылку… с размаху… да наручниками… фух, всё.

Орков опять осталось четверо, остальные уехали обратно. Ну правильно, рабы едва могут прошкандыбать от дерева до дерева, особо и охранять не надо. А тихушная проверка между тем показала, что руки Пашки и тут проходят в кольца. А ведь, подумал он словно не о нём речь шла, можно было догадаться сделать кольца для наручников овальными. И всё. Фик вытащишь.

Они с Туннасом пилили уже второе дерево. Работать пилой Пашка умел, а постоять на месте было даже приятно — при движении кандалы били ноги так, что моментально их раскровянили. Кроме того, работа позволяла согреться — с севера вдруг натянуло тучи, день сразу стал весеннее–нежарким, даже ветер подул откуда–то, а майка Пашки давным–давно состояла из большого количества дыр, разделённых полосками и нитками ткани. Хорошо ещё, джинсы держались.

Орки между тем…

Пашка не верил своим глазам.

Орки уснули. Элементарно уснули, развалившись вокруг солидного пенька, на котором, как на столе, чем–то закусывали.

Туннас перестал пилить и кивнул Пашке.