Александр Больных - Сын дракона, внук дракона

— А-а… — прозрел я. Шустрый и фиолетовый! — Но вы, кажется, тогда были, м-м, несколько другого цвета и размера.

— Совершенно верно, — кивнул незнакомец. — Но это технические детали. Мы не будем их сейчас обсуждать. Вы намерены посетить наш мир?

Я постарался вспомнить, собирался ли.

— Технической магии? Признавайся!

— Именно. Гремлинов, полтергейстов, УФО и прочих.

— Нет.

— Жаль. Я с удовольствием поболтал бы с вами. Как там наши? Перестали досаждать?

Я махнул рукой.

— Дело прошлое. Мы давно живем вкупе и влюбе.

— Рад за вас.

— Не за них?

Шустрый помотал рожками.

— Вы настолько переменились, что я принимаю поправку. Рад за них.

— До скорого, — ответил я, покорно следуя движению Бифреста.

Шустрый изящно сделал ручкой, и я с радостью заметил, что моя одежда погасла. Хотя дыры и подпалины скрыть было невозможно и вид я приобрел абсолютно разбойничий. Подумалось даже, не следует ли вновь обратиться к драконовской сущности, но я отмел колебания. Человеческая форма, по-моему, наиболее пригодна для общения с обитателями Восьми Миров. Они, в глубине души, презирают слабого и беспомощного человека, а презрение — скверный советчик в делах.

Тем временем меня охватило зеленое пламя. Интересно, кто встретит меня здесь? Однако меня пронизал такой жуткий холод, что все любопытство вмиг вымерзло. Даже первые мгновения, проведенные в НИЧТО нельзя было сравнить с этим льдом, положенным прямо на обнаженную душу.

Зеленые языки извивались лениво и замедленно, словно не огонь это был, а какая-то желеобразная субстанция. Но как ни старался я уклониться от них — напрасно. Мои движения неизменно оказывались еще медленнее. Само пространство здесь переменилось. Хотя, какое пространство? В НИЧТО ничего и не было.

Прикосновения зеленых огней заставляли меня ежиться и взвизгивать. Долго ли тянулась новая пытка? Бесконечность. И никто не вышел мне навстречу. Зеленый мир наглухо закрылся от пришельца. Интересно, от кого? Человека? Генерал-порутчика? Дракона Нидхегга? Но в любом случае я сюда еще вернусь, и мы разберемся с дерзкими. Проклятые гордецы! Не захотели удостоить даже беседы. Но ведь и красное пламя отвергло меня… А шустрый… Мерзавец! Я был совершенно уверен, что он меня обокрал. Только сейчас я это обнаружил. Хотя при этом отчетливо понимал, что до сих пор не не знаю, что именно увел у меня нахальный негодяй. Сломалось что-то в душе — хрупкое, едва ощутимое. Но бесконечно важное.

А меня уже неотвратимо влекло к бешено ревущему жемчужно-голубому пламени. Почему-то при первом же взгляде на него меня охватил такой неодолимый ужас, что невольно застучали клыки и холодная испарина выступила вдоль спинного гребня. Я попытался уцепиться когтями за плиты мостовой, однако моя новая попытка остановиться имела не больше успеха, чем первая. Голубое пламя надвигалось с неотвратимостью рока.

Ощущения оказались настолько неожиданными, что я вскрикнул. Да и было от чего. Меня ударило, словно о гранитную стену. Совершенно необъяснимо огонь приобрел твердость камня. Вновь меня ударило о шероховатую прохладную поверхность. Я не ощутил ни испепеляющего жара, ни обжигающего холода. Ничего. Меня остановила самая обычная, ничем не привлекательная, вульгарная даже, каменная стена.

Замешательство длилось недолго. Точно ядовитая заноза начала саднить мысль: голубой мир просто отказался иметь со мною дело, не пожелал впускать. Один просто равнодушно пропустил меня, а этот возненавидел…

А следом пришел ужас. Я уже достаточно разобрался в механизмах работы Бифреста, чтобы понять — обход граней тессеракта Восьми Миров совершается в строгой последовательности. Возможно, изнутри они действительно сообщаются каждый с каждым, но здесь, на гранях, скольжение определяется более сложными законами, не согласующимися с постулатами геометрии. Это означает, что я навсегда останусь в НИЧТО, ибо назад меня не пускает Бифрест, а вперед — проклятый голубой огонь.

Словно подслушав мои мысли, голубое пламя стало еще ярче, причиняя страдания глазам. Ведь закрыть их я не мог. Я остервенело принялся царапать когтями эту магическую стену, превосходно сознавая бессмысленность и безнадежность такой попытки. Голубое свечение очень быстро вынудило меня отвернуться, ведь я не хотел лишиться зрения.

И тогда ужас и озлобление сменились безразличием и тупой покорностью судьбе. Непрерывное струение Бифреста плотно прижало меня к огненой стене, буквально не давая пошевелиться. Я свернулся калачиком, прикрыл глаза ладонями и лег, ожидая, что за сюрприз мне поднесут далее…

Голос прозвучал ниоткуда. Он возник во мне. Не внутри меня, а именно во мне.

Что он спросил — я не понял, да и не стремился понять. Я был измучен, я отчаялся, я был ограблен… Что еще?

Вопрос повторился.

Я вяло выругался. Сговорились, что ли? если спрашивают — обязательно так, чтобы я не понял.

— Дракон и не может понять моих вопросов, — укоризненно ответил голос.

Я встрепенулся.

— Ты намекаешь, что я уже дракон более, чем человек?

— Разве здесь нужны намеки?

— Тебе-то что? — огрызнулся я, снова укладываясь на мостовую.

— Мне есть дело до всех людей.

— Ты же сам утверждаешь, что я дракон.

— Я этого не говорил.

— Софистика, казуистика и прочая …истика.

— Оглянись во злобе.

— Во гневе.

— Нет, во злобе. Гнев благороден…

Я тяжело вздохнул, выпустив из ноздрей клубы сернистого дыма.

— Нельзя предаваться отчаянию, — упрекнул неизвестный собеседник, хотя я не произнес ни слова. По-видимому, он превосходно читал у меня в мыслях.

— Это было бы нескромностью.

Странный диалог! Я не открываю рта, а собеседнику это не доставляет ни малейшего затруднения. При этом он еще упрямо отрицает, что залез мне в голову.

— Конечно. Люди для меня — открытая книга. Мне дано читать в душах и сердцах.

— Вот видишь, — не сдержался я.

— Но не в мыслях. Помыслы человека принадлежат лишь ему самому.

Я устало махнул рукой.

— Прекрати. Перестань меня мучить.

— Кто способен быть более непреклонным судьей человеку, чем он сам? Судить — не мое. Я могу лишь простить.

Клыки мои невольно лязгнули.

— Прощение нужно слабым.

— А сильным — втрое.

— Может быть. Не знаю. Но я не нуждаюсь в жалости. Я силен ненавистью. Отними у меня мою ненависть — и ты убьешь меня.

Он умолк, и я уже подумал, что одержал победу в бредовом и совершенно неуместном споре. Однако мой собеседник не сдался.

— Мне жаль тебя.

— Нет! Не делай меня слабым!

— Мы поговорим об этом, когда ты вернешься ко мне.