Олег Верещагин - Garaf

Мальчишка поправил пояс, пригладил волосы и решительно пошёл по улице — куда глаза глядят…

…Большим недостатком Форноста оказалось наличие в городе коней. Серъёзно. Кони неромантично и безо всякого уважения гадили, где ни попадя. Раньше об этой стороне средневекового быта Гарав как–то не задумывался.

Но это, пожалуй, был единственный недостаток. В остальном город подтвердил вчерашнее своё о нём впечатление — он был красив и исполнен собственного достоинства. Даже на рынке — рынок раскинулся по площади у подножья одного из холмов и по окрестным улочкам — это достоинство ощущалось. Если, конечно, не подходить к лавкам харадримцев. Оттуда одуряющее пахло пряностями и духами, там были самые цветастые ткани и самые роскошные навесы и вывески. Конечно, против такого не могло устоять огромное количество женщин и девушек. Но Гараву не нравился ни внешний вид харадримцев, ни их крикливая напористость — они только что не хватали покупателей за рукава и явно ловили кайф от купли–продажи. Гарав же (и Пашка) никогда не понимал людей, получающих удовольствие от процесса торговли. Торговать и торговаться он не умел. И кстати — видел, что большинство местных мужчин смотрят на харадримцев с тем же высокомерным презрением.

Задержался мальчишка только у оружейной лавки, в которой торговец расхваливал сабли и ятаганы. По клинкам струился знаменитый дамаскский (интересно, как его тут называют?) узор, рукояти и ножны были щедро усыпаны камнями и выложены драгоценными металлами. Язык у торговца был подвешен неплохо, его слушали с интересом, а харадримец тем временем — кстати, ловко играя саблей — стал расхваливать «несравненный клинок, который разрубит любую сталь, как жалкую веточку».

Потом люди вдруг подались в стороны, что–то коротко вжикнуло, хрустнуло — торговец присел, ошалело глядя на оставшуюся в кулаке рукоять — и ровный обрубок клинка примерно в ладонь. Остальной клинок валялся на прилавке. В наступившей тишине сухощавый мужчина с острым лицом осмотрел кромки лезвия своего длинного меча (самого удара никто не заметил) и, не глядя вбросив оружие в ножны, другой рукой кинул на прилавок пять золотых монет.

— Это за камни и золото на рукоятке, — сказал он хрустким голосом. — Клинок не стоит и одного фартинга. Пойдёмте, мальчики.

Четверо мальчишек — от 7–8 до 12–13 лет — одетые в тёмно–синее аккуратное платье, восхищённо перешёптываясь, поспешили за мужчиной. Торговец молчал, только хлопал глазами. В толпе кто–то сказал:

— Это Адунарду сын Загархора, — возбуждённо шепнул Гараву какой–то паренёк его лет, смотревший вслед уходящим, — Меч Северных Ворот. И его клинок Ару. Харадримец просто надутый дурак, иначе перестал бы хвастаться, только увидев Адунарду…

Гарав невольно стиснул рукоять своего меча. И внезапно решил кое–что проверить. Просто ради интереса…

…— Кардоланская работа, — оружейник немного удивлённо посмотрел на мальчишку, стоящего перед прилавком. — Молодой меч.

— Что значит — молодой? — переспросил Гарав. Оружейник покачал головой:

— Ты не знаешь? Молодой — значит, откованный не в Нуменоре и даже не в Арноре… Но это хорошая работа, — он вернул оружие хозяину. — Очень хорошая.

— Скажи, почтенный господин, ты просто торгуешь оружием… — Гарав убрал меч в ножны, — или…

Он не договорил. Оружейник улыбнулся без обиды:

— Я тридцать два года сражался, прежде чем начать торговать. Рыцарем не был, но повидал всякое. Что ты хотел спросить, оруженосец?

— Как называют мечи? Меч моего рыцаря зовут Бар…

— Твой рыцарь — Эйнор сын Иолфа? — поднял брови оружейник. — Тебе повезло, гордись… Но я боюсь разочаровать тебя в другом. Меч нельзя просто назвать. Бывает — их имена рождаются вместе с мечами — но не с такими, как у тебя, прости. Или, бывает, приходят в снах. Или на поле битвы. Или меч сам говорит своё имя хозяину. Вот всё это может быть и с твоим мечом. Когда какое–то слово вдруг придёт само — как удар молнии в дуб, как рифма к поэту — тогда знай: это и есть имя твоего меча. А придумать ему название просто так — всё равно, что всерьёз назвать курицу орлом только потому, что тебе так захотелось. Насмешишь людей и прослывёшь дурачком.

— Спасибо, — задумчиво сказал Гарав. Зашарил было в кошельке, но оружейник покачал головой:

— Ну нет. Я не беру денег за приятный разговор.

Гарав ещё раз поблагодарил. Задумчиво. И снова вышел в толкотню рынка. Сунулся туда, где торговали рукописями — настоящими книгами и свитками. И вновь досадливо ощутил себя ущербным, неграмотным. Вот же гадство. К счастью, рядом шла торговля украшениями. Правда, тут было в основном то, что в мире Пашки называлось «бижутерия». Дутое золото, посеребренное железо, позолоченная медь, полудрагоценные камни, а то вообще явные стразы (надо же, умеют делать!)… Цены были, конечно, тоже мелочёвые, на фартинги, и Гарав отошёл подальше, где торговали настоящими вещами.

Тут, конечно, тоже разные были вещи и разные цены. Гарав пробежался взглядом по вещам — от лежавшей под локтем хозяина лавки диадемы — плетения золотой ажурной паутинки с изумрудами и рубинами. Да уж.

Ценников тут не было, а спрашивать цену Гарав стеснялся. Он спросит, ему ответят, станет ясно, что не укупишь, и всем будет ясно, что у него просто не хватает денег. И будет стыдно.

Тем не менее, он всё ещё водил взглядом — пока не наткнулся на простенький перстенёк. Явно женский. Серебряный. Тоненький ободок в виде стебля растения, красиво раскрытый — словно навстречу солнцу — цветок… А в середине цветка мерцал прозрачный красновато–коричневый камешек — Гарав не знал, что это гиацинт. Недорогой, но при правильной огранке — красивый. А тут как раз явно поработал мастер…

Ювелир — неожиданно полненький, невысокий, в лихом берете на седоватых волосах — вдруг наклонился над прилавком и сообщил:

— Зарни и семь фартингов, оруженосец.

А вот интересно, подумал Гарав, как они все угадывают, что я оруженосец? Но тут же понял, о чём идёт речь и удивлённо спросил:

— Что?

— Этот перстенёк — зарни и семь фартингов. Девушкам нравятся такие вещи. И иногда такой подарок намного ценней любой диадемы, которую покупают нелюбимым жёнам — как дополнение к красивой статуе.

Гарав поднял глаза.

У ювелира были добрые глаза. Странно. Торгаш… Но у него и правда добрые глаза.

— Я… возьму, — с заминкой согласился Гарав. И полез в кошелёк. Нашарил монеты наощупь, чтобы не считать их на виду у всех — увидят же все, что там и есть–то… Вообще–то мальчишке это казалось — покупатели и зеваки не смотрели на него. Почему–то посчитал про себя: осталось зарни и двенадцать фартингов. Ну и нормально!