Ярослав Бабкин - Ожившие пешки

Он ещё раз поклонился, собрал с пола свой маскарадный костюм, и заспешил дальше по коридору.

Мольфи проводила его взглядом.

— "Неужели он может бояться разбойников? И почему он носит этот хлам в замке? И не к Родгару ли он пошёл?"

Она посмотрела вниз — на полу, куда упали маскировочные лохмотья, осталось мокрое пятно.

— "Но пришёл он с улицы", — сделала она вывод, — "там снегопад".

Немного подумав, она махнула рукой и отправилась искать проход на внешнюю галерею.

Вендис понятия не имела день сейчас или ночь. В замковом подземелье нет времени. Там есть лишь темнота. Та абсолютная беспросветная темнота, что заставляет тебя усомниться есть ли у тебя вообще зрение.

Сестра-палатин уже привыкла и когда она просыпалась, её больше не охватывал ужас от ощущения, что она ослепла. И она научилась ориентироваться на иные чувства. Вот в дальнем углу привычно капает вода. Там всегда холодно и выше по стене на каменной поверхности выступает иней. К счастью боковая часть камеры находится ближе к внутреннему дымоходу и здесь камни на ощупь чуть тёплые и сухие. А в другом углу опять шуршат крысы. У них где-то там есть лаз, через который они выбираются в камеру в надежде посягнуть на остатки её скудной трапезы. Вендис не возражала, тем более остатков, как правило, не было.

Она повернулась на другой бок. Массивная цепь недовольно заскрипела. Девушка привычным движением поправила кованый ошейник. Почему-то вспомнился их разговор с братом-рыцарем Брианом. Она ещё возмущалась, что люди за глаза зовут их псами. Она горько усмехнулась. Тогда она обижалась, а теперь её саму посадили на цепь… Какая же она была дура. Девушка с горечью подумала о Бриане. Он умер, пытаясь её защитить. Когда её тащили вниз, она видела тело… И ещё много других тел. Раньше война представлялась ей по-другому, совсем по-другому. В той картине было много сияющих доспехов, цветных знамён и боевых кличей. И мало грязи, крови и разрубленных на части трупов…

Вендис не представляла, сколько её тут уже держат. И зачем. Её спасли от жертвоприношения и бросили в этот каземат. Время от времени тюремщик просовывал миску с едой через щель под дверью… И она ещё когда-то обижалась, что их уподобляли собакам. Девушка пыталась считать дни по этим мискам. В конце концов, еду должны были давать регулярно. Потом сбилась и бросила. Какая разница? Рано или поздно они завершат начатое, и она умрёт на жертвеннике. Зачем считать дни, которые отделяют её от этого момента? Сначала ей казалось, что вот-вот явится кто-нибудь и спасёт её. Но затем она поняла, что надежды на появление готового спасти её рыцаря или принца нет. Даже на появление готового её спасти горбатого урода — и то нет…

Она даже не всегда могла сказать бодрствует или спит. Лишённые света глаза обманывали разум, порождая галлюцинации и перемешивая сон и явь. Ей снились рыцари ордена и древние чудовища, рождённые безумным рассудком сектантов. Человеку всегда легче удавалось придумывать монстров, чем ангелов. Пару раз она видела какой-то женский силуэт, внимательно рассматривавший её при тусклом свете призрачного фонарика, похожего на мерцание светляков. Вендис так и не решила — снилась ей эта женщина или нет. Вокруг было слишком мало реальных ощущений, и от этого они переставали отличаться от снов.

Скрип замка ударил ей по ушам. Дверь не отпирали очень давно. В общем-то, она даже вообще не могла сказать, когда её отпирали. Её принесли сюда без сознания, и с тех пор как она пришла в себя, дверь не открывалась.

Вендис приподнялась с соломенной лежанки. В распахнутый проём хлынул свет. Это был лишь факел, но глазам стало больно. Много дней они не видели ничего, кроме тусклых отсветов фонаря, когда тюремщик открывал заслонку, чтобы поставить ей еду.

Она зажмурилась и прикрыла лицо рукой. Загремела её цепь, трещал факел, поскрипывали сапоги. Кто-то подошёл к ней и присел на корточки. Девушка ощущала запахи дублёной кожи, горящей факельной смолы, и смазанного металла кольчуги.

— Ты меня понимаешь? — произнёс человек.

Она попыталась открыть глаза, но свет всё ещё казался слишком ярким. Девушка лишь слабо кивнула, звякнув цепью.

— Как тебя зовут, помнишь?

— В-вендис… — она удивилась собственному голосу, который не звучал, казалось, вечность.

— Хорошо. Ты отлично выглядишь… — незнакомец кашлянул, — для того, кто провёл столько времени в каменном мешке.

— Пришло время… — с непривычки её голос сорвался, — жертвоприношения?

— О чём ты? — удивился незнакомец.

Ей, наконец, удалось разлепить веки, но глаза слезились, и ей было сложно толком разглядеть собеседника.

— Вы хотите закончить? Принести меня в жертву вашим чудовищам?

Расплывчатая фигура перед ней покачала головой.

— Нет, Вендис, у меня на тебя другие планы. Кстати, меня зовут Родгар…

Девушка шмыгнула носом и ей наконец удалось сфокусироваться и рассмотреть лицо собеседника. Картина её не обрадовала. Половину лица покрывали жуткие шрамы. Она даже вздрогнула от неожиданности.

— Не бойся, если хочешь, я могу надеть маску.

Она отрицательно замотала головой.

— Ты, наверное, хочешь знать, что мне от тебя нужно?

Вендис кивнула.

— Мне нужен посланник. Принц Лизандий и князь Сигибер изъявили желание вступить в переговоры и мне нужен человек, который сможет официально вручить им мои условия.

Он показал ей стянутый лентой и запечатанный свиток. Девушка непонимающе смотрела на него.

— Ты будешь этим посланником, — добавил Родгар.

— Я?

— Да. Ты получишь лошадь и тёплую одежду и поедешь к ним с этим письмом.

— А потом?

Родгар пожал плечами.

— А потом ты будешь делать, что сама захочешь…

Некоторое время она переваривала эту мысль. Затем спросила.

— Ты хочешь меня отпустить?

— В общем-то — да. Но сначала ты отнесёшь моё послание.

— А если я откажусь? — идея о возможности свободы пробивалась в одервеневший разум медленно и с трудом.

— Тогда я решу, что ошибся, — вздохнул Родгар, — и буду искать другого посла…

— А я останусь здесь?

Он кивнул. Девушку пронзил ужас от мысли, что дверь закроется и тогда снова вернётся темнота.

— Я согласна… но… но, почему я?

— По трём причинам, — терпеливо объяснил Родгар, — во-первых ты не мой человек, и если что-то случится, то я никого не теряю. Во-вторых, ты не причастна к моей армии и принц не уронит чести, говоря с тобой. С третьей — освободив тебя, я произведу на них хорошее впечатление…

— И мне ничего не надо будет делать? Только отнести свиток?