Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)

Я покачал головой и ответил: «Да, не сомневаюсь, что ты преподал коню хороший урок».

Люк поморщился.

– Но конь ведь не виноват, – сказал он. – Это Кригус ему копыто не закрепил как следует.

Док кивнул:

– Верно, молодой человек.

К тому времени вокруг собралось уже четыре-пять фермеров. Один из них поставил рядом с доком на сено стеклянную банку с завинчивающейся крышкой и снова отошел слушать вместе с остальными.

Док прервался, чтобы сделать глоток, и улыбнулся:

– Я помог Кригусу добраться до дома, а Мэри осталась в телеге. Нога у него так распухла, что я хотел разрезать сапог, но на это он никак не соглашался – дескать, сапоги ему и так не по карману, а я хочу последние испортить. «Если надо, не стану снимать сапог, пока не заживет», – сказал он. Но тогда мне бы к Рождеству пришлось ему отнять ногу, понимаете в чем дело? Так что я намочил тряпку в эфире, поднес ему к носу, он разок вздохнул и – брык в обморок. А я стащил сапог, как он и просил, хоть ноге от этого лучше уж точно не стало. Даже когда я ее от грязи отмыл, все равно она была точь-в-точь как баклажан с пальцами. Копыто упало прямо на клиновидную кость, как это у нас, докторов, называется, и все остальные кости в ноге тоже сразу переломались. Если сломаете одну кость ноги, парни, можете считать, что сломали сразу дюжину. Я туго забинтовал ногу, чтобы кости не сместились, и оставил Кригуса на столе досыпать. Было очевидно, что на эту ногу он не сможет наступить всю зиму, – стало быть, на Мэри ложился не только уход за ним, но и все хозяйство. Поэтому мне надо было с ней поговорить.

Она так и не слезла с козел. Я пригласил ее в дом. Она не поднимала глаз и морщилась с каждым шагом. Сначала она не хотела заходить, но я настоял, и когда увидел ее сзади, понял, отчего она с козел не слезала. Платьишко ее клетчатое сзади было все в пятнах, сразу видно – кровь. Я отвел ее в заднюю комнату, подальше от ее старика, зажег лампу и сказал: «Ну ладно, Мэри, теперь снимай платье и дай мне осмотреть твою спину. Можешь ни слова мне не говорить, я и так все увижу. Так что папе ты честно скажешь, что доктору Макфиллими ты ничего не говорила».

Она была вся заплаканная, но кивнула и сделала все, как я сказал. Рубашка была еще хуже, чем платье – вся в кровавых полосах. Видно, Кригус не только над своим рабочим конягой в тот день поизмывался. Мэри, храбрая девочка, пыталась защитить коня от обезумевшего отца, а Кригус еще пуще плетью размахался. Изранил он ее страшно. Рубашка прилипла так, что мне отдирать пришлось. Девочка едва сознания не лишилась, а потом обняла меня и чуть все глаза не выплакала. Кригус ее всю исхлестал, до самых ног. Не знаю уж, как ей удалось доехать до города. Вы только представьте, парни – ей ведь пришлось сначала переодеться, чтобы я не увидел, что он с ней сделал. Ну вот, перевязал я ей раны и уложил ее немного отдохнуть. Да уж, когда я говорю, что она девушка сильная, я точно знаю, силы в ней больше, чем, почитай, у всех здешних мужиков.

Нас-то, мальчишек, ему не надо было убеждать в ее стойкости – думаю, он больше к взрослым обращался.

– Когда ее отец проснулся, я не слишком нежно погрузил его на телегу, помог Мэри сесть на козлы, и они уехали прочь. Я денек выждал и отправился их навестить.

Я велел ему на ногу не наступать и он, разумеется, послушался: восседал в гостиной на качалке, важно, как на троне, с вытянутой ногой на чурбачке. В комнате воняло, потому что ходил он на горшок, который Мэри ему подносила по первому требованию. Синяки с ноги еще не сошли, но отек уменьшился. Пользуясь тем, что старый Кригус не мог за нами последовать, я попросил Мэри проводить меня в конюшню, чтобы еще раз взглянуть на ее спину. Она была вся в рубцах, но моя мазь помогла, и раны начали затягиваться. Шрамы у нее и по сей день остались, это уж точно. Я снова намазал ее мазью, а потом осмотрел коня. Бедняга ничем не заслужил таких побоев – все бока, шея и даже морда были в открытых ранах, по которым ползали мухи. Они тучей взлетели вверх, когда я к нему вошел. Хорошо еще, что хозяин ему глаз не выхлестнул. Немало времени я обрабатывал его раны, тревожно мне было за него.

Потом я проводил Мэри обратно в дом, и Кригус тут же осведомился, что это я в конюшне делал. «Чинил то, что ты поломал», – ответил я. Он в ответ оскалился: «Кто тебя просил?» Если тебе пациент такое говорит, у него точно с головой не в порядке.

Людям редко нравится слушать о том, в чем они напортачили, но тут я не смог сдержаться.

«Знаешь, для человека, который не может себе лишнюю пару сапог купить, – сказал я, – странно избивать чуть не до смерти свою рабочую лошадь. Ты что, сам по весне в плуг впрячься собрался?»

На это он засмеялся и сказал, что если конь подохнет, то он запряжет Мэри, да еще и подкует – и никто ему не указ. А я ответил, что не надо бить животных и детей за свои собственные ошибки.

Он попытался выскочить из кресла, но только свой чурбак сшиб. Чурбак откатился, а Кригус так ударился пяткой об пол, что от боли зубами заскрипел.

«Девчонка моя собственность – такая же, как и конь! Я могу с ней сделать все, что захочу, и никто мне за это слова не скажет. Я в церковь хожу не реже тебя, док, и не реже кого другого. Бога я больше боюсь, чем все вы, вместе взятые».

«Ну да, разумеется, – отвечал я. – У тебя ведь больше причин его бояться, чем у всех твоих соседей». Мы оба знали, о чем я говорю, и прикидываться не было смысла.

«Уходи и не возвращайся! – крикнул он мне. – Пусть нога у меня хоть сгниет, а тебя я больше на порог не пущу!»

– Удивительно, что мать Мэри прожила с этим сукиным сыном достаточно долго, даже ребенка родила. – Доктор замолчал. Его трубка потухла. Он так увлекся своим рассказом, который начал для нас, детворы, что теперь удивленно вздрогнул: вокруг собралось человек десять взрослых, которые слушали с серьезным и чуть смущенным видом. А смущало их, конечно, то, что они сами все прекрасно знали о Максине, но помалкивали. Думаю, все они понимали, что от дока Макфиллими ничего не утаишь.

Он выбил пепел из трубки, снова раскурил ее и продолжал:

– Я попросил Мэри при каждом ее приезде в город заходить ко мне, а если меня нет дома, то в мой кабинет. Раны у нее быстро зажили, но конь все-таки умер, ничего не поделаешь. Она даже из конюшни вытащить его не могла – только попоной накрыла. Нога ее отца уже должна была зажить, но старый дурак никак не мог дать ей отдых. Бывало, напьется, станет бранить дочь за ее стряпню, кинет тарелку в камин, а потом бросится на Мэри, от ярости даже забыв, что он на ногах не держится. Я попросил ее передать, что, если он не будет осторожнее, ногу придется отнять. Зря я это сделал – когда Кригус узнал, что я с ней разговаривал, он опять попытался подняться и ее избить. Горбатого, как говорится, могила исправит. Никогда, мальчики, не будьте как Кригус Максин.

Еще некоторое время доктор курил молча. Наконец я не выдержал:

– А дальше что случилось?

Доктор ткнул трубкой в моем направлении.

– А дальше, Томас, первого ноября Кригус Максин сам подкатил к моему дому на своей телеге. Совсем один. И на козлах рядом с ним лежал дробовик. Он слез с телеги, чуть не подпрыгивая от злости. Он соорудил себе костыль из рогатины, а может, Мэри его смастерила. Как бы там ни было, смотрю, хромает он на этом костыле вперед, зажав дробовик под мышкой. Я заметил, что пальцы у него на ноге хоть и покраснели от холода, но выглядели нормально. Несмотря на всю свою дурость, он выздоравливал. Он злобно посмотрел на меня своими налитыми кровью глазами, вскинул дробовик и сказал, что я его неправильно лечу. А дочь свою обвинил в том, что она пыталась его отравить.

Отец Макклендона, шериф, посмотрел на него стальным взглядом и спросил:

– Думаешь, она и правда хотела, док? Ты считаешь, что эта девушка отравила своего отца?

Услышав такое, док удивленно заморгал.

– Ты что, Рори, – сказал он. – Не дури. Хотя я бы ее не стал обвинять, даже если бы она ему голову топором раскроила, но все дело в том, что я знаю, что с ним случилось, как и сказал уже этим парням. С этого я и начал свою историю.

Шериф, недоумевая, нахмурился:

– Погоди. Значит, ты все это время знал, что произошло, и ни словечка не сказал? Мы зимой все окрестности прочесали, его разыскивая. Он сбежал от долгов. Почему, ты думаешь, она распродает почти все имущество?

– Я ничего не сказал, потому что это ничего бы не изменило. Старый злыдень сбежал, ферма досталась его дочери, и никто это не собирается оспаривать. Долги бы все равно не исчезли, и Мэри их выплачивает, а как выплатит, станет полноправной хозяйкой фермы, если только захочет.

Макклендон фыркнул, но все же спросил:

– Ну так и что же с ним случилось?

– Сейчас я до этого дойду, – сказал док. Он взял банку и сделал еще один долгий глоток прозрачной жидкости. – Я собирался рассказать об этом мальчикам, но раз уж ты пришел, то наверняка тоже захочешь услышать эту историю, а может быть, и арестовать меня, кто знает.