Римская волчица. Часть 2 (СИ) - Моро Корделия

После заседания и разговора с дуумвиром она чувствовала себя измочаленной, как тряпка, а ведь день едва начался. Надо было закрыться у себя, еще раз прокрутить в голове все, что было сегодня сказано. Только факты, выкинув из головы, кто, что и с каким лицом произнес. Эмоциональная подача очень мешала. Надо было вернуться еще на шаг назад и точно так же вылущить рациональные зерна из личного рассказа Гая. Перед инаугурацией и сразу после у нее не было времени подумать о давнишних идеях и мечтаниях их с Люцием родителей. Что Гай в сущности сообщил ей, если убрать обертку из его чувств (тревоги, злости, любопытства), ее чувств (каких? она ничего, кажется, не испытала тогда, кроме, пожалуй, удовлетворения от того, что кусок прошлого встал на свое место). Каким-то образом Горацио и Поппея Флавии, Альбин и Фелиция Аурелии обошли один из главных римских законов и отредактировали будущих детей по своему усмотрению. Как именно, Тарквиний не знает. Зачем — можно лишь гадать. Но кому какое дело до фантазий тех, кто был молод сорок лет назад. Какие последствия будут у этих фантазий? Вот это стоит выяснить.

Электра почувствовала, что концентрация ускользает, и сосредоточилась. Результаты экспериментов с генетической модификацией могли касаться как непосредственно ее тела, так и положения в обществе. Любой закон подразумевает ответственность за его нарушение, а закон Рима был несомненно нарушен. Нарушили-то родители, но они с Люцием — живое свидетельство преступления. Хуже того — воплощение. Интересно, как повернется дура лекс, если все это всплывет. Как лягут камушки на весах безличных алгоритмов. Как отреагируют сограждане. Спектр возможностей открывался самого неприятного свойства.

Одно утешало: совершенно очевидно, что никаких доказательств у Тарквиния нет и никогда не было. И базовые программы руфа ничего необычного ни в ней, ни в Люце отродясь не находили. Но с благим намерением писать каждый свой чих в облако придется распрощаться.

Больше всего хотелось позвать Антония, попросить у него кофе, бутерброд и решить проблему. Он бы наверняка сумел как-то змеино выкрутиться и представить уязвимость козырем, а еще — утешить и объявить затруднение пустячным. Увы, на этот раз воззвать к кузену было нельзя. Секрет касался не только ее, а Люций не был обязан доверять Антонию и уж гарантированно не пожелал бы принять от него никаких утешений. Но главное — Электре почему-то совсем, категорически не хотелось, чтобы Антоний узнал о какой-то ее генетической аномалии. И так уже она диктатор, хватит с нее недостатков. Она улыбнулась в темноту окна, потом налила в кружку кофе и снова велела себе сосредоточиться. Раз нельзя привлечь Антония, нужно заняться делом самой.

Все поступки диктатора фиксируются. Как спал, что ел, что приказывал, какие сведения искал в сети. Все это можно отследить — и во время действия диктаторских полномочий, и после. Если, конечно, диктатор не сожжет обличающий его архив, как некогда Марк Лициний Доминатор безвозвратно спалил все записи своей последней кампании. Помогло ли ему это. Биографии предшественников, легкодоступные с ее нынешним статусом, обещали стать душеполезным чтением. Но не сейчас, сейчас нужно поторопиться.

Электра умело закопала личные запросы в потоке рабочих. Важно было хотя бы очертить границы возможных бедствий: что могло в случае огласки ждать их с Люцием, что — непосредственных виновников. Родителей, мысленно поправилась она. Не потому ли они убрались на далекую Степь, что хотели оказаться подальше от плодов своих юношеских фантазий? Впрочем, Аурелии остались на Золотом Марселе, не прятались. Альбин болел, Фелиция сохраняла высокую социальную активность.

Она подумала, что Малак все-таки кое-чему научил ее; прошлепала в кухонный блок, достала за неимением отвертки какой-то нож и подозвала руфа. Маленький робот доверчиво подъехал, разворачивая гибкую лапу. Она подняла его, уложила себе на левую руку теплой спинкой вниз, погладила круглый бок, усыпляя, а после безжалостно подцепила ножом брюшную пластину, чтобы вырвать из него ту крохотную схемку, кристаллик, который соединял его с сетью. В освободившееся гнездо сунула кусочек антистрессовой жвачки из-за щеки, черт знает, как отреагирует техника на пустоту внутри. Ну вот. Управлять придется голосовыми командами или вручную, зато теперь ее личный врач никому ничего не расскажет. Пластина ловко встала на место. Электра тем же ножом процарапала на ней метку, чтобы случайно не спутать своего полностью внесетевого руфа ни с каким посторонним, постучала по корпусу, пробуждая пациента, и прилепила к себе чуткое щупальце.

Не помнящий зла руф послушно запустил глубинную диагностику. Электра же думала. Что-то она узнает о себе. Функциональные параметры, вроде прямого носа, скорости реакции и способности к устному счету, которыми не скупясь наделили ее от рождения, наверняка не цель, а просто средства. Выданные ей спецсредства для лучшего осуществления программы. Какой?

«Родители предназначили тебя для великих дел». Кто это сказал ей? Может ли тяга к великим делам быть зашитой в генах? Звучит как псевдонаучный бред. Результаты руф выдаст через пару часов, что-то прояснится.

За время, которое Электра щедро отвела себе на личные заботы, ей на голову насыпалась тонна не терпящих отлагательства запросов и проблем. Требования выделить средства на починку разломанного на Луне, на ремонт «Дискордии», других пострадавших кораблей. Даже мстительный запрос от Калеба Тарквиния, который уже преуспел в данном ему поручении, собрал комицию и теперь эта комиция хором требовала баллов и полномочий. Она стремительно разбирала почту, мечтая о том, чтобы не пришлось выбираться из норы и выдерживать новое представление собранию капитанов. Насколько же проще иметь дело с сухими сведениями.

— Одинокий диктатор мается на вершине власти, холст, масло, проектор, пиксели. — Антоний, которому она сразу после инаугурации выдала доступ личную зону, возник без предупреждения. — Ты почему еще не в мундире?

— Погружена в невеселые думы, как и положено на вершине.

— Непорядок. Эта твоя пижама, я имею в виду. К нашей ситуации лучше подходит полный багрец.

— К ситуации — может быть, но не к моему цвету лица.

— Цвет лица прекрасный. И кстати, почему у тебя перед входом еще не маячат бравые преторианцы? Забыла, как тебя засунули в чулан? Сейчас такая ошибка будет стоить тебе влияния, а может и жизни.

— Не драматизируй, сюда пока доступ только у тебя. Антоний, мне правда нужно…

— Побыть одной? От этого отвыкай. — Кузен привалился к косяку и продолжил поучение. — Они должны тебя постоянно видеть. Легионеры, пилоты, капитаны.

— Мне правда нужно идти на это сборище?

— А как ты думаешь? Прислать им алгоритмическое уведомление и тем удоволиться?

— Я уже стояла перед ними как-то раз, растерянная женщина! Придавленная горем от потери возлюбленного. А теперь что? — Электра как могла жалобно сморщила нос, глядя на Антония снизу вверх.

— Растерянная, конечно. Придавленная. Ты, кузина, ври, да не завирайся. Видел я ту запись.

— Я им до звезды.

— Ах вот что! Сама не показываешься им и сама обижаешься, что тебя с назначением никто не поздравил?

— Да зачем мне туда тащиться? Алый мундир и орла на пальце в нос всем натыкать?

Антоний вздохнул, потер виски — незнакомый, усталый жест. Потом посмотрел ей в глаза.

— Как ты считаешь, в чем заключается основная задача диктатора?

— Принимать быстрые человеческие решения в непредусмотренной алгоритмами ситуации. — Электра кратко задумалась. — Служить объединяющим фактором. Мирить непримиримых во имя общей пользы.

— Частный случай. На самом деле задача диктатора в том, чтобы не дать соратникам приуныть. Каждый квирит с детства обучен самоподдержке, но представь, что с нами будет, когда мы начнем терять не только корабли, но и близких? Когда война затянется? Когда отчаяние накопится по капле? Вот тогда им понадобится кто-то, на кого можно посмотреть и выпрямиться. И поверь мне, это будут не наши борзые адмиралы и бравые легат-губернаторы. Им самим нужна будет поддержка.