Артур Кларк - ДОРОГА К МОРЮ
Илион! Какое странное, какое волшебное имя! Но, увы, Бренту оно ничего не говорило. Принадлежит ли это имя истории или мифологии, спрашивал он себя, не зная, что до него много других людей задавали тот же самый вопрос.
Когда юноша вышел в светящиеся сумерки, у него перед глазами все еще стояла эта печальная, неземная красота. Наверное, не будь он художником и не имей такую восприимчивую натуру, впечатление не было бы настолько ошеломляющим. Но ведь неизвестный мастер именно этого и добивался – чтобы, подобно Фениксу, из затухающих углей великой легенды в человеке возродилось чувство прекрасного. Мастер сумел запечатлеть и сохранить для будущих веков красоту, служить которой было единственной целью и оправданием жизни.
Брент долго сидел под звездами, смотрел, как месяц скрывается за домами, и мучился над вопросами, на которые он никогда не сможет найти ответа. Остальные картины галереи ушли, рассеялись без следа не только по всей земле, но и по всей Вселенной. Можно ли было сравнить их с единственной гениальной работой, которая теперь навечно представляет искусство Шастара?
Всю ночь ему снились странные сны, и, едва рассвело, Брент вернулся в музей. В его мозгу возник план; он был на столько диким и амбициозным, что поначалу Брент не воспринимал его как нечто серьезное, но затем мнение его из менилось. Почти неохотно он установил маленький складной мольберт и приготовил краски. Раз он нашел в Шастаре вещь, которая была и редкостной, и прекрасной, то, может быть, у него хватит умения унести хоть слабое ее отражение назад в Чалдис.
Конечно, невозможно было скопировать больше, чем фрагмент огромного полотна, но проблема выбора не стояла. Он ни разу не рисовал портрета Ирадны, но теперь он изобразит женщину, которая если когда-то и существовала, то давным-давно обратилась в прах.
Несколько раз он останавливался, чтобы обдумать противоречие, и наконец понял, что разрешил его. Ирадну он не рисовал потому, что сомневался в своем умении и боялся ее критики. Здесь, сказал себе Брент, такой проблемы не существует. Не стоит задумываться, какова будет реакция Ирадны, когда он вернется в Чалдис, принеся в качестве единственного подарка портрет другой женщины.
По правде говоря, до этого он рисовал для себя и ни для кого больше. В первый раз в жизни Брент сталкивался с великим произведением искусства, и это выбило у него почву из-под ног. Он чувствован себя дилетантом, он боялся, что у него ничего не выйдет, и все-таки он продолжал рисовать, надеясь неизвестно на что.
Брент упорно работал весь день, и такой сосредоточенным труд принес ему некоторое успокоение. К вечеру он нарисовал стены крепости и башни с бойницами и был готов взяться за сам портрет. Спал он в эту ночь хорошо.
На следующее утро оптимизм его несколько подугас. Запасы пищи подходили к концу, и мысль, что время работает против него, встревожила юношу. Казалось, все идет не как надо; цвета не те, рисунок, нанесенный на холст вчера, сегодня перестал ему нравиться.
К тому же, как назло, испортилось освещение, хотя был еще только полдень. Брент догадался: небо заволокли тучи. Он подождал, когда сделается яснее, но никаких намеков на это не наблюдалось, и юноша возобновил работу. Сейчас или никогда. Если он не сумеет правильно передать красоту волос, он откажется от этой затеи…
День быстро убывал, но в яростной сосредоточенности на работе Брент не замечал времени. Раз или два ему показалось, что он слышит какие-то звуки, и Брент подумал, что, наверное, приближается шторм.
Нет более неприятного ощущения, чем внезапная, абсолютно неожиданная уверенность, что ты больше не один. Трудно сказать, какой импульс заставил Брента медленно положить кисть и еще медленнее повернуться к огромному дверному проему метрах в десяти-двенадцати позади него. Человек, стоявший в проеме, должно быть, вошел беззвучно, и Брент не знал, сколько времени тот наблюдал за ним. Скоро к человеку присоединились двое других. Все трое, они стояли в дверях, не делая попытки войти.
Брент медленно поднялся на ноги, в голове его словно пронесся вихрь. На секунду он даже вообразил, что к нему явились духи из прошлого, но разум возобладал над фантазией. В конце концов, если он пришел в Шастар, почему другие не могли сделать того же?
Он шагнул вперед. Один из незнакомцев сделал то же самое. Когда их разделяло несколько метров, незнакомец заговорил очень ясным голосом и довольно медленно:
– Я надеюсь, что не помешал вам.
Начало разговора было вполне обыденным, но Брента слегка озадачило произношение человека, вернее, то, с какой тщательностью он произносит слова. Казалось, незнакомец обеспокоен тем, что, если он начнет говорить быстрее, Брент его не поймет.
– Все в порядке,- отозвался Брент, тоже стараясь говорить медленно,- но вы меня немного смутили: я не ожидал тут никого встретить.
– Мы тоже,- отозвался эхом его собеседник с легкой улыбкой.- Мы понятия не имели, что в Шастаре еще кто-то живет.
– А я и не живу, – объяснил Брент, – Я здесь такой же посетитель, как вы.
Вошедшие обменялись улыбками, как будто вспомнили какую-то им одним понятную шутку. Затем один из них отцепил от пояса маленький металлический предмет и сказал в него несколько тихих слов – каких, Брент не расслышал. Юноша заключил, что сюда прибудут другие из этой же компании, и почувствовал раздражение теперь его одиночество будет нарушено окончательно.
Двое незнакомцев подошли к огромной фреске и стали ее рассматривать. Бренту было интересно, что они думают по поводу картины; сам он не собирался высказывать свое восторженное к ней отношение, а вдруг для них это не более чем просто изображение и они не испытывают к ней никакого благоговения. Третий мужчина остался стоять рядом сравнивая копию Брента с оригиналом. Все трое, казалось, намеренно избегали дальнейшего разговора. Возникла длинная и неловкая пауза; затем двое стоявших перед картиной подошли к ним.
– Ну, Эрлин, что ты об этом думаешь? – спросил один, махнув рукой в сторону фрески. Казалось, они совершенно потеряли интерес к Бренту.
– Очень хороший примитив конца третьего миллениума, не хуже тех, что у нас. Ты не согласен, Латвар?
– Не совсем. Я бы не сказал, что это конец третьего. Во-первых, сюжет…
– Опять ты со своими теориями! Но – возможно, ты прав. Это слишком хорошо для последнего периода. Пожалуй, я бы отнес ее где-нибудь к две тысячи пятисотому году. Что ты скажешь, Трескон?
– Согласен. Возможно, Арун или один из его учеников.
– Чушь! – сказал Латвар.
– Вздор! – фыркнул Эрлин.
– Ну хорошо, хорошо, – отозвался добродушно Трескон, – я занимаюсь этим каких-то там тридцать лет, а вы – едва только родились. Склоняюсь пред вашими превосходящими знаниями.