Коллектив авторов - Полдень, XXI век (февраль 2011)

И осталось Вовке только мечтать свои мечты. Зато они были прекрасны. И ничто их не омрачало.

Это как дивный сон. Он и она. Да, да, та самая девочка Оля, из их класса, красивая, к которой он так и не решился подойти, а стал провожать ее подружку Надю, потому что жили девочки в одном доме.

Школа давно закончена, ребята разлетелись кто куда, Оля уехала к родственникам на Дальний Восток, и ее следы потерялись в потоке времени.

В Вовкиных мечтах Оля стала его женой. У них родилась дочка, Светка, маленькое кудрявое существо, глазастое, подвижное и любопытное. И был свой дом, небольшой, но кирпичный, выбеленный, с зеленой железной крышей, терраской и маленьким палисадником. Сзади располагались огород и сад, росли яблони, стоял гараж, а в нем – Вовкина красная «копейка». Он всегда хотел именно «копейку», эту простую и надежную машину, с которой повозиться – одно удовольствие, не говоря уж ездить. Он лежал бы под ней, а Светка крутилась бы рядом, присев на корточки, заглядывала под машину и подавала бы ему хромированные головки торцевых ключей, конечно, не те, что нужно. Потом Оля звала бы их обедать. И уж, разумеется, там, в мечтах, он не пил. Совсем. Вот оно, счастье, другого не надо, и по причине недостижимости его у Вовки даже иногда щипало глаза. Если это вдруг накатывало на работе, то приходилось делать вид, что в глаз что-то попало, и вытирать слезы грязной тряпкой, вынутой из кармана спецовки.

Трезвыми вечерами, когда хорошей книги не было, а телевизионное «мыло» уже вызывало тошноту, Вовка лежал на кровати и находился там, в своей мечте. Он копал огород, или возился с машиной, или красил крышу, или играл со Светкой. А то и вез семью в город, на рынок или в театр. В такие минуты ему было хорошо и грустно.

Но сегодня с утра мечты ушли вдаль, уступив место неодолимому натиску реальности. Зарплату вчера дали, а завтра у Серого день рождения. Вовка не пил уже месяц, склянки в его голове звенели стаканным звоном. И слово «водочка» заставляло сглотнуть обильную слюну. Вчера он даже боролся с искушением взять «маленькую», но не взял – кремень! – побоявшись испортить себе и Сереге праздник. Договорились начать сегодня вечером. Они люди свободные (Серега со своей три года как развелся), впереди два выходных, деньги есть, повод железный, водка и продукты закуплены – шик!

Всего-то и надо было дотянуть до вечера. И полдня прошло нормально. Но… снова это «но»!

Когда Вовка в обед пил горячий чай из старенького термоса, кто-то из рабочих сказал:

– Зайди к Степанычу, он тебя спрашивал.

«Чего это я шефу понадобился? Свежих грехов за мной нет, за старые я уже все получил. По работе, вроде, все пучком. Не дай боже, загрузит на субботу…»

Директор был в духе.

– А, коллега, привет! На-ка, послушай, – директор протянул Вовке телефонную трубку.

В трубке, помимо слабого сигнала станции, слышались громкие шорохи и треск.

– Что скажешь? – Полевка сдохла[27]. В проколе[28]. Она уже давно…

– Правильно, Володя. Сгнила твоя полевочка. Менять надо.

– Почему это моя?

– А чья?

– Она же за территорией!

– Она проходит под нашей «железкой», по нашей земле, нам ее и обслуживать. Телефонисты отвечают только за свой городской кабель. До кросса[29]. Дальше все наше, – директор посмотрел на Вовку, – то есть твое. И ты об этом прекрасно знаешь!

– Что, лезть в прокол? В такую погоду?

Степаныч промолчал. Вова понял, что перегибать палку опасно, тем более в преддверии «заплыва», и быстро сказал:

– Ладно, Александр Степаныч. В понедельник, с утречка…

– Нет, Володя. Завтра. Я договорился с телефонистами на завтра. Они приедут и второй шкаф поставят, с нашей стороны. И «десятку»[30] дадут, сто метров. И разведут[31] сами. Тебе только протащить.

«Все, кранты. Пропал день рождения. Считай, до обеда провозишься, потом туда-сюда-помыться, за стол раньше двух не попадешь. А сегодня так вообще нельзя. Ни граммульки. В прокол с похмелья только дурак полезет. Или самоубийца. Серега, конечно, обидится. И ждать не станет. Воскресенье – козырный день[32], а в понедельник отходняк будет – не встанешь, какая работа. Опять звездюлей получать…»

И он заныл:

– Александр Степаныч, там же верных пятьдесят метров, воды, небось, полно. И холодно уже…

– Шестьдесят, Володя. По проекту – шестьдесят. И холодно. Но надо. Что же теперь, до лета без связи сидеть? Ладно, коллега. Я все понимаю, – он весело подмигнул. – «Бросишь веревку»[33]– можешь два дня гулять, понедельник и вторник. За вредность. Но без оплаты. Идет?

Вовка обрадовался:

– Сделаем, Александр Степаныч! Можно идти?

– Завтра в девять. Смотри, чтоб телефонисты не жаловались…

– Да, да, я понял!

Иволгин спустился в цех, закурил.

«Ну, не так уж все плохо. Серый только ждать не будет. Ему-то в понедельник на работу. Ну и хрен с ним. Что я, виноват? Зато оторваться можно будет. Аж до среды… А «десятку» попробую за полевку протянуть. Может, получится. Хотя вряд ли».

Собирался, как перед выходом в открытый космос. Много надевать нельзя – одежда мешает двигаться. А в тонкой замерзнешь. Вовка надел тонкий чистошерстяной джемпер и приготовил старую болоньевую куртку на молнии, во внутренний карман которой, на всякий случай, положил бокорезы. Долго искал подтяжки. Без подтяжек в трубу нельзя: штаны сползут – яичный отдел отморозишь. А то и ноги запутаются, застрянешь. И никто не поможет. Вообще ничего цепляться не должно. Рукава застегнуть. Карманы зашить. Молнию – до подбородка. Не дай Бог, зацепишься. Труба, она только снаружи гладкая. А внутри – торчащие ржавые «сопли» сварных стыков. Мусор, палки, кости, куски проволоки. Все, что принесла вода. И заднего хода там нету.

«Ну и ничего. Пролезу как-нибудь. Выбирать-то не приходится…»

Прокол выглядел хуже, чем Вовка надеялся. Дождевые воды намыли в него песка, грязи и ила почти до половины. Полевка глубоко ушла в эту смесь. Вытащить ее – нечего и думать.

Вовка обвязал «десятку» вокруг пояса. Не спеша покурил. Потом, шагая по колено в жухлой траве, припорошенной первым снегом, спустился к проколу. Вздохнул и полез в черный зев. Телефонисты подавали кабель. Двое полезли через насыпь, на ту сторону, встречать героя.

Клаустрофобией Вовка не страдал. Но все равно было жутко. Тяжелый воздух, болотно-сортирная вонь, под рукавицами месиво холодной чавкающей грязи. Вязаная шапочка почти касается ржавого железного свода.

Только пополз – и сразу плохая примета. Оскаленный кошачий череп с остатками черной шерсти.

Первые десять метров дались сравнительно легко. Потом стали уставать мышцы спины. И руки. Еще десяток метров одолел с напряжением. Все. Надо отдыхать. Полежал, расслабившись. Но долго тоже нельзя – холодно.