Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2012)

Машкова протянула ладонь.

– Вы что, все верите в конец света?! – вскрикнул Стрипкин. – Что это толстое чудо… фальшивое же насквозь! Что стоит его раз не ублажить…

Задохнувшись, он долго смотрел в светло-зеленые глаза Машковой. Потом кинул ключи под ноги:

– Подавись.

Я его убью, просто думалось Стрипкину.

Убью, и все увидят… То есть, и видеть будет нечего…

Он затаился в кустах за щитом автобусной остановки. Отпросился из автопарка пораньше, сославшись на боли в животе.

Почти не соврал. Боль была, но в сердце.

Все, все пляшут, отстукивало сердце, сжимаясь, поддаются, чтоб не расстраивать, спят, чтобы, значит, отдалить.

А бегемотик и рад.

Подошедший автобус со скрипом раздернул створки. Фиников, конечно, выбрался первым. И только за ним уже вывалились наружу какая-то старуха, парень с загипсованной рукой, девочка-школьница.

И эти, понимаете, пляшут.

Стрипкин наблюдал, как Фиников покупает в ларьке минеральную воду, как жадно отпивает тут же, под солнышком, из бутылки чуть ли не половину.

Жизнерадостный такой толстячок.

– Фиников, эй, Фиников!

Стрипкин высунулся из-за удачно опустевшей остановки и поманил Финикова к себе.

– Что?

– Разговор есть.

– Я же уже все вам сказал, – скорчил недовольную рожицу Фиников, но – шаг, другой – и потянулся за Стрипкиным вслед.

Даже в кусты сунулся.

Стрипкин поймал его за пиджачный рукав. И Фиников и сообразить не успел, как был протащен метра три по газону и прижат к стене дома.

– Та-ак…

Стрипкин ощерился.

Вот он, конец света, в его власти. Кривит губки.

– Вам что надо?

Фиников смотрел светлыми непонимающими глазами. В бегемотовой его головенке не укладывалось, видимо, что его могут бить.

А у Стрипкина уже душа чесалась.

– Ты это… – он, для затравки, легко ткнул Финикова в грудь. – Ты что думаешь, я тоже перед тобой пресмыкаться буду?

– Ай! – Фиников повернулся боком. – Вы же не понимаете!

– Все я понимаю, – покивал Стрипкин. – Ты тут может и был царь и бог, может быть…

Он ткнул уже другой рукой – в ребра.

– Ай!

Фиников попытался закрыться руками, но Стрипкин следующим же ударом пробил хлипкую защиту.

Бум!

– Женщину у меня увел…

Тело бегемочье было как тесто. Знай себе меси.

– Но они сами, сами, – заныл, содрогаясь, Фиников. – Я никого не уводил!

– А я тебе верю. Честное слово, – сказал Стрипкин.

И ударил Финикова в глаз.

Задрав пиджак, тот с обмякшим ртом сполз вниз. Стрипкин присел над поверженным, съездил кулаком по губам, задев еще и нос.

Фиников брызнул кровью из ноздри.

– Я же не контролирую… – упавшим голосом произнес он. Провел пальцами под носом. – Боже, что вы сделали?

Глаза его расширились от страха.

– А что я сделал? – пожал плечами Стрипкин. – Поучил уму-разуму. Всего-то.

Он вытер ладони о Финикова и поднялся.

«И что? – подумал, оглядываясь. – И где ваш конец?» – Он пнул Финикова в щиколотку.

– Где конец света, бегемот?

И сделалась тьма.

Высверк флайера, вонзающегося в ледяное осеннее небо, – что может быть прекраснее? Ничего и не может. Когда из желто-багряного, серебром, в бело-голубое, льдисто-звонкое? Восторгом по душе, холодом по нервам? Под пронзительное победное сопрано турбин! А?..

Старик просыпается, как обычно – в слезах, вскидывается и ощупывает лихорадочно постель. Слава Богу, сегодня не намочил. Опять бы нянечка стала ругаться. Одно расстройство: и на радостях случается конфуз, и от горести, и от страха (если сон совсем уж…)…

Андрюшу, паренька, жалко: про флайер уже сколько было, а у него же коллекция, он же все записывает… Никому и дела уж нет, за столько-то годков, а он все пишет, и пишет…

– Ну, Найден Иваныч, сегодня молодцом?.. Хвалят вас, хва-аалят… Надя, три кубика нынче, Найден Иванович в ремиссии, побережем ему печеночку… Андрюше есть что рассказать, позвать интерна нашего?

– Нет, нового ничего нету. Опять флайер.

– А-а-а, флайер. Ну, это мы уже знаем хорошо. Жалко. Вы, Найден Иванович, если что новое – сразу зовите, ладно? Не стесняйтесь, и Наиночку Федоровну нашу не бойтесь, ну, поругает за простынки… Ну что же делать? Вы ведь все равно себе во сне не хозяин, правда?..

На обед, как всегда, буроватые какие-то сгустки в чем-то сероватом жидком. Горячее. Вкусно, наверное. Все же едят, значит так и надо? Когда не помнишь сам, что такое вкусно и какая она может быть еще, еда, значит, это оно и есть, разве не так?

Во дворе зацвели кустики какими-то белыми цветочками. Говорят, весна. Те, кто неспокойные, обломали пару кустов, и их теперь ругают больно санитары. Неспокойные плачут. Тоже правильно, наверное: цветочков жалко, они красивые. Были.

Опять спать хочется.

…Когда сидишь в раскаленном на солнце танке, главное – чтобы была вода. Всегда. Пусть теплая, пусть вонючая, пусть гнилая. Чтоб была. Иначе – конец. Сдохнешь, а железяка будет переть и переть вперед, пока не выработает ресурс реактора… Или пока не спалят… Танки выползают на пустоши – бескрайние пустоши, карминно-охристые под крохотным жгучим солнцем. Горизонт кое-где пучится далекими мутными горами, а ближе рассечен изредка черными силуэтами деревьев, тонких, раскидистых, с плоскими кронами. С рыком и грохотом колонна разворачивается в стальную лавину на границе сельвы, в тучах охряной пыли… (кой черт, какая еще сельва, к дьяволу?!).. Наводчик досылает тактический атомный снаряд 145 миллиметров… Это уже так, по самому краю сознания, за мгновение…

Старик просыпается, как обычно – в слезах, и… Оох, ругаться нынче нянечкам. Ужасно конфузно, а что поделаешь? Им бы такого страху… А какого страху? Как во сне? Иногда, даже чаще, так хочется, до боли, чтобы ничего и не снилось перед пробуждением. А снится, зараза… Зато иногда такое, что и полжизни не жалко! Вот, флайер, или когда про Реку, например… Или та девочка, далекая, которая машет рукой, из разных снов, зовет… Доктор.

– Нуте-с, Найден Иванович, кто мы нынче? Война? А-а-а, война, конечно! Танки?! Найден Иванович, ветеран вы наш… Герой… Андрюшу позвать вам? Андрей Платонович, будьте любезны!..

– Андрюша, здравствуйте. Понимаете, танки, такие большие, как раньше, по полтораста – двести тонн, они же в сельве вообще могут быть непригодны, наверное, почвы… там надо легкую технику. Так вот. А нас там, во сне, туда…

Андрейка очень хороший человек. Внимательный, вежливый и деликатный юноша. Только взрослеет, жаль, очень быстро. Помнится, когда впервые пришел в палату, еще практикантом…

А сейчас, вон, и брюшко уже наметилось, и кольцо на пальце, и «паркер» в кармашке, в подражание Доктору… Чем же его так чертовы эти сны зацепили? Укол?.. Конечно, да, я понимаю. И таблетки, конечно! Дайте водички…