Артур Кларк - Последняя теорема

— Вас ожидают, — сообщила она. — Можете пройти сейчас же.

Ранджит раньше ни разу не бывал в кабинете декана, но как он выглядит, знал. На факультетском сайте были размещены фотографии всех сотрудников — и пожилой мужчина, сидевший с газетой за огромным письменным столом красного дерева, явно не был деканом. Но он отложил газету и встал. Он, конечно, не встретил Ранджита улыбкой, но и не вперил в него взгляд судьи, готового огласить приговор о повешении.

— Входите, мистер Субраманьян, — проговорил мужчина. — Садитесь. Я доктор Дензел Давудбхой, заведующий кафедрой математики, и поскольку в данном деле математика играет не последнюю роль, декан попросил меня поговорить с вами вместо него.

Это не было вопросом, и Ранджит не знал, как следует реагировать. Он неотрывно глядел на завкафедрой математики, надеясь, что выглядит заинтересованным и сосредоточенным, но ни в коем случае не раскаивающимся.

Доктор Давудбхой спокойно проговорил:

— Прежде всего я должен задать вам несколько формальных вопросов. Вы воспользовались паролем доктора Дабаре для того, чтобы получить деньги, вам не принадлежащие?

— Конечно нет, сэр!

— Или для того, чтобы изменить ваши отметки по математике?

На этот раз Ранджит оскорбился.

— Нет! То есть… нет, сэр. Я бы ни за что этого не сделал!

Доктор Давудбхой кивнул, словно ожидал услышать именно такие ответы.

— Могу сообщить вам, что доказательств, позволяющих обвинить вас в том либо другом, не найдено. И наконец, каким именно образом вы получили пароль?

Насколько мог судить Ранджит, не имело смысла что-либо скрывать. Он рассказал о том, как узнал об отъезде преподавателя за границу, воспользовался библиотечным компьютером и, применив программу дешифровки, получил желанный пароль.

Когда он закончил, доктор Давудбхой помолчал несколько секунд, а потом сказал:

— Знаете, Субраманьян, возможно, вас ожидает большое будущее в сфере криптографии. Подумайте хорошенько, стоит ли тратить жизнь на доказательство последней теоремы Ферма.

Он смотрел на Ранджита так, словно ожидал ответа. Но юноша предпочел промолчать, поэтому Давудбхой добавил:

— Знаете, вы не одиноки. В вашем возрасте я и сам, как любой математик в мире, заинтересовался последней теоремой. Что и говорить, захватывающая штука. Но, став немного старше, я перестал искать доказательства, потому что… Вы ведь догадываетесь почему? Потому что у Ферма, возможно, не было доказательства, о котором он говорил.

Не желая ловиться на эту приманку, Ранджит продолжал вежливо внимать.

— Давайте взглянем на это вот с какой точки зрения, — предложил Давудбхой. — Полагаю, вам известно, что Ферма посвятил очень много времени, вплоть до своей кончины, попыткам доказать, что теорема верна для всех натуральных чисел в третьей, четвертой и пятой степенях. Но если вдуматься, разве в этом есть какой-то смысл? Я хочу сказать вот что: когда у человека уже есть общее доказательство того, что правило справедливо для всех натуральных чисел больше двойки, зачем он пытается доказать это правило для частных случаев?

Ранджит скрипнул зубами. Сколько раз он задавал себе этот вопрос темными бессонными ночами и унылыми днями, но достойного ответа так и не нашел. И он изложил Давудбхою версию, которой пытался утешить себя:

— Кто знает? Что толку гадать, почему такой гений, как Ферма, пошел в том или ином направлении?

Математик устремил на Ранджита взгляд, в котором снисходительность смешалась с уважением. Он вздохнул и развел руками.

— Позвольте предложить вам другую гипотезу, Субраманьян. Допустим, в… котором же году это было? В тысяча шестьсот тридцать седьмом? Допустим, в тысяча шестьсот тридцать седьмом году месье Ферма завершил то, что он посчитал доказательством. Вечером того же дня он перед сном сел почитать у себя в библиотеке… Давайте предположим, что он попросту не сдержал эмоции, в порыве радостного волнения написал о своем успехе на полях книги, которую в тот момент читал. — Тут доктор Давудбхой помедлил, и его устремленный на Ранджита взгляд иначе как пытливым назвать было нельзя. Но когда он заговорил вновь, его голос уже звучал так, словно он беседовал с уважаемым коллегой, а не с младшекурсником, ожидавшим взбучки. — А теперь давайте предположим, что через некоторое время он снова обратился к своему доказательству, решил его перепроверить и обнаружил фатальную ошибку. Вы согласны, что такое возможно? Вам же известно, что подобное происходило с другими его доказательствами — позднее он признавал, что они неверны? — К счастью, доктор Давудбхой проявил милосердие и не стал ждать от Ранджита ответов на риторические вопросы. — И тогда он решил подправить свое доказательство, но безуспешно. И вот, стараясь выжать хоть что-то из своей ошибки, он попытался решить более простую задачу — доказать теорему для более легкого частного случая, для р, равного трем. И это ему удалось. Затем — для р, равного четырем. И опять удачно. Для р, равного пяти, Ферма доказательства не получил, но все равно был уверен, что оно существует. И он был прав — кто-то доказал это уже после его смерти. И все это время книга Диофанта с записью на полях стояла на полке в его библиотеке. Если бы он вспомнил об этой книге, он бы, наверное, стер или зачеркнул запись. Но с другой стороны, каков был шанс, что она кому-то попадется на глаза? А потом Ферма умер, и кто-то рылся в его книгах и обнаружил пометку на полях… но не узнал, что великий математик успел изменить свое мнение.

Ранджит спокойно, не изменившись в лице, произнес:

— Это вполне логичная версия. Но только я не верю, что все произошло именно так.

Давудбхой рассмеялся.

— Хорошо, Субраманьян. Пусть будет по-вашему. Только больше так не поступайте. — Он перелистал бумаги, кивнул и закрыл папку. — Можете вернуться к занятиям.

— Хорошо, сэр. — Ранджит немного помедлил, поднял с пола рюкзак и спросил: — А меня исключат?

Математик, похоже, искренне удивился.

— Исключат? Нет, ведь это был ваш первый проступок. Мы не исключаем студентов, если не случилось чего-то более серьезного, нежели кража пароля. К тому же декан получил несколько пылких писем в вашу защиту. — Он снова открыл папку с личным делом Ранджита и перелистал бумаги. — Да, вот они. Одно — от вашего отца. Он совершенно уверен в том, что вы в целом человек положительный. Конечно, мнение отца о сыне можно было бы счесть необъективным, но есть и второе письмо. Оно характеризует вас почти так же хорошо, и оно написано человеком, который вам не слишком близок, но зато очень уважаем в университете. Это Дхатусена Бандара, наш юридический поверенный.