Коллектив авторов - Полдень, XXI век (декабрь 2011)

– Что ты делаешь? – спросила Лора нервно.

Ну да, история с клонами – самое оно, чтобы любимой девушке рассказывать: «Знаешь, вчера ночью с тобой был не я, а мой клон». Великолепно.

– Это – простой анализатор отклонений. Стой спокойно, он старенький, но должен…

– Отклонений чего… Ай!

– Что контролирует Машина? Здоровье. Вот анализатор здоровья для ручной проверки, – я уставился на показатели. Так. Здорова.

– Секунду!

Я начал подкручивать анализатор. Он вообще на такое не способен, но все-таки…

– Да что ты хочешь в конце концов? – взмолилась Лора.

– Сейчас узнаешь. И я узнаю. И все мы узнаем.

– Что ты хочешь узна… Ой!

Вот оно! Эврика! Анализатор сработал так, как было надо. Показал вероятности заражения или травмы за прошлый день.

– Смотри, – сказал я, – вчера ночью у тебя был 99-процентный шанс заразиться сифилисом.

– Чего?!

– Сама подумай! – сказал я напряженно, – клон Кевинса курит. Клон у Кости алкоголик. А тебе попался сифилитик.

– Очень мило, – неожиданно заинтересовалась Лора.

– Знаешь, о чем это говорит?

– Нет.

– Это правда я. Никакие не клоны. Это я из бракованных версов.

Но это значит…

Я не успел додумать. Я увидел мечтательное выражение лица Лоры. В смысле, остальные оттенки полностью заглушились.

– Сифилитик… Здорово…

– Чего?

– Ну, с сифилитиком… это как-то… м-м… по-другому, – сказала Лора смущенно, – ни укого такого не было. Все обзавидуются…

Я уже не мог вынести этого бреда. С одной стороны – чудовищная догадка. Брак из других версов попал на флагман! В идеальный Полис! С другой стороны – Лора, похоже, получает от этого кайф. Ну, хоть кто-то.

– Как хочешь. Найди себе сифилитика или хочешь – со СПИДом кого-нибудь. Скоро таких будет завались, на любой вкус.

Лора задумалась. Но мне было почему-то настолько обидно, что как-то даже все равно. Я покинул здание.

27 июня, все еще ночь

Снова проходная. Сейчас будет ночная смена, наверняка будет куча специалистов. Может, и тех, что гробы таскают – теперь-то ясно, что они вытворяли. Отзывали брак. Не уследили.

На проходной что-то изменилось. Она была полна народа. Штурманы, ученые, контролеры, лаборанты. Все, во главе с печальным охранником, пялились в телевизор. А там по-прежнему вещал Кевине. Хотя бы не курит…

Стоп.

Он заметно картавил. А на лбу у него сидела здоровая бородавка. Черт.

Я остановился. Голова кружилась. Что это? Коллективное бессознательное безумие?! Мозг лихорадочно работал. Сто процентов, мне еще предстоит встретить нового Бамбла. Может, он будет слепым, и все начнут с ним сюсюкаться, водить до туалета.

Или он будет глуховат.

Или без пальцев, и его будут кормить с ложечки.

Черт, да им это нравится.

27 июня

Кто-нибудь, да включите этот чертов свет!

Я сижу один в квартире. У меня в руках – провод, который я прихватил на память с ЦУМа. На память. Думал, пригодится.

Только что видел себя около входа в жилищный блок. Я-третий сидел на странном стуле с колесами и выглядел очень устало.

– Эй, молодой человек, – смущенно спросил блондин в стуле на колесах, – вы не знаете, куда делся пандус? Я, к сожалению, инвалид, и без пандуса не могу попасть домой. Утром он был на месте…

Я вымученно улыбнулся себе-инвалиду, тот нахмурился. Я махнул рукой и вбежал на свой этаж. Инвалид что-то растерянно кричал в спину.

Я уже пять раз пытался повеситься. Каждый раз узел в последний миг развязывался. Я даже коленкой ушибиться не могу нормально. Когда я только пришел, прыгнул из окна. Освежился. Инвалида у подъезда уже не было.

Я настолько бесполезен, что даже исчезнуть не могу нормально.

Я заснул прямо на полу.

28 июня, утро

Все нормально. Все нормально.

Только что приходил профессор Кевине. Он не курил. У него не было бородавки. Речь была чистой и внятной.

Профессор извинился за сбой в Машине. Сказал, что мне предоставляют месячный отпуск и премию.

Оказывается, подобная проблема с браком была не только у меня. У того же Кевинса. Одна его бракованная версия успела выступить по телевизору и нагнать шороху. Ребята из Службы Контроля ее нейтрализовали.

Поймали и все мои бракованные версии. Говорят, один долго скрывался в канализации. Всю ночь ловили.

Кевине попил кофе, поел моего сыра. Потом посоветовал мне помыться и откланялся.

Завидую ему очень. Железные нервы у человека.

Ладно. Хорошо, что мои друзья, мои родные, мои любимые, мои коллеги Машину починили. Полис снова в безопасности. Моих отражений в этом мире – в этом флагмане миров – больше нет.

И меня, видимо, тоже нет. Кто я? Я стерильный носовой платок, я пресный хлеб, я абсолютно ровная поверхность. Я идеал, я эталон. И это так грустно, так скучно, так погано, что слов нет.

Один я лучше меня в постели. Он сифилитик.

Другой я – гораздо лучший друг, чем я. Балагур и душа компании. Он алкоголик.

Третий – аккуратный, безукоризненно вежливый. Он инвалид без ног.

Какой-нибудь десятый я наверняка лучше меня делает мою работу.

И все эти мы, кроме меня, болеют, курят, страдают неизлечимыми комплексами.

А сколько их всего? И почему я – лично я, живущий в этом флагмане, мать его, миров, – чувствую себя самым большим неудачником на свете?

Рассказ

То, что Тан Шо увидела в зеркале, ей совсем не понравилось. Налитые, как коровье вымя, груди. Уродливые, потемневшие окружья сосков, торчащих, как две виноградины. А под ними безобразно раздувшийся живот с черной линией от растянувшегося пупка книзу. Отекшие ноги в мелкую фиолетовую сеточку, которую даже на смуглой коже видно. Вместо лица – распухшая подушка в гадких пятнах. Какая же она стала гадкая! Толстая и неповоротливая, как бегемотиха. А раньше! Ма называла ее «моя тростиночка». Мужчины на нее заглядывались, а теперь кто посмотрит?

Даже доктор А Лье Шо в последнее время только мрачнеет и хмурится, когда ее осматривает. А раньше ласково улыбался, гладил по голове и звал смешным именем – Тан Ня.

Все из-за этого неугомонного ребенка. И зачем она только согласилась?

Подбородок задрожал. Отражение в зеркале затуманилось и расплылось.

Ма шестерых родила (а скольких извела?). Всех от разных мужчин, тех, что ей нравились больше других. Но ни с одним эмбе она столько не мучилась.

Жаль, что ма не будет рядом, когда это случится, тоскливо подумала Шо. Когда ей было грустно и плохо, ма всегда обнимала и пела песню, как в детстве: