Коллектив авторов - Полдень, XXI век (май 2012)
Потом произошло совсем невообразимое: государь захлопал себя по ляжкам, огорчился и горестно закричал:
– Насест! Есть в этом проклятом дворце хоть один порядочный насест?
Граф с ужасом попятился, у самой двери поскользнулся на кучке помёта, упал, вскочил и бросился прочь.
Вслед ему неслось звонкое петушиное пение. Над Санкт-Петербургом занимался новый день, и этот день никому нигде не сулил ничего хорошего.
– А ты покушай, ваше высокопревосходительство, – хитро увещевал графа по прибытии домой денщик. – Авось и полегчает.
Граф открыл крышку судка. Государь-император, ощипанный и выпотрошенный, смотрел на него скорбным варёным глазом.
– Ваше императорское величество, как же я могу употребить вас в пищу? Зачем это, что Европа скажет? – запричитал граф.
– Не любо – не кушай, – обиделся царь и захлопнул за собой крышку судка.
– Да что вы, ваше сиятельство, – говорил денщик, – курятинка эта не в пример свежая, только что галактионовские мужики на рынок выбросили…
– А цесаревичи… цыплятки то есть? – спросил Орлов, всё ещё надеясь спасти династию.
– А цыплят ихних сейчас ваша кошечка кушают…
Граф побежал спасать-выручать цесаревичей. Но было поздно. Повсюду валялся пух пополам с аксельбантами.
– Эх, кошка, – сказал граф. – Что же ты, кошка?
– А я и не кошка, – сказала кошка и облизала с усов голубую кровь. – Я – Восьмой.
– Сицилист? – выдохнул граф.
– Сицилист, – мрачно кивнула кошка, изготавливаясь к прыжку.
Осознав неизбежность рокового исхода, Орлов истошно закричал:
– Позвольте, я не курица, я не ку…
…Ещё не утихло эхо предсмертного вопля шефа жандармов, когда он проснулся.
– Денщик! – закричал он. – Денщик!!!
Как из-под кровати (а может быть – и действительно из-под неё) возник денщик.
– Что у нас на завтрак? – спросил граф, томимый предчувствием.
– Как велели – курятина-с… – ошеломлённо ответил денщик.
– Отставить курятину! Штаницына ко мне!
Двое на всю Россию, или С больной головы на здоровую
Вдвойне скоромную сегодня курятину подменила собой овсяная каша, которую граф с плохо скрытым отвращением и поглощал в ожидании ротмистра.
Штаницын вошел, не доложившись, как положено, и Орлова это почему-то нисколько не удивило. Два равно безумных взгляда скрестились осередь комнаты.
– Восьмой? – заговорщицки спросил граф.
– Восьмой, – рыдая, сказал ротмистр и повалился на колени. Орлов поманил его к себе ложкой. Штаницын, как был, на коленях, подошёл к столу. Некоторое время шеф жандармов и ротмистр переговаривались знаками. Со стороны могло показаться, что они разыгрывают пантомиму «Птичий двор». Оба кормили воображаемых кур воображаемым же кормом.
– Вывезешь? Доставишь? – только и спросил граф.
– Христом-господом нашим… – вымолвил Штаницын и опять заплакал.
– Ты уж корми их там… соответственно… блюди… Как тебя по имя-отчеству-то?
– Сергей Сысоевич, – отвечал Штаницын, не осушая глаз.
…Прямо скажем, ротмистру Штаницыну граф не поверил. Он был умён. Но умён, как оказалось, слишком.
Дело в том, что, доведённый до отчаяния неопределённым к себе отношением государя, он принял рапорт Штаницына и его безумие (во всей очевидности, преднамеренное) за очередное монаршее испытание на верность. Видимо, проверить решил император, как поведёт себя верный его охранитель в столь нестандартной ситуации, не проявит ли халатности или вольномыслия.
Поэтому граф условия игры принял и включился в неё со всей живостью.
– А скажи, братец Сергей Сысоевич, – вкрадчиво пытал он ротмистра. – Не выйдет ли в народе нашем возмущения от куриного вида? Скажут – у всех власть как власть, а у нас вон кака страсть!
– Не извольте беспокоиться, ваше сиятельство, – просто, прямо, по-военному ответствовал Штаницын. – Мы, русские люди, ко всякой власти привычны и подчиниться готовы, а в особенности законной. Были под царями, будем под курями – какая разница!
Слушая бред Штаницына, граф лихорадочно соображал, кто же это под него копает. «Съедят, – думал он. – Прямо вот так с эполетами и сожрут. Но подождите, голубчики. Не на того напали. Думали, Орлов растеряется, выкинет Штаницына с работы и тут-то как раз и пропадёт. А потом государь его вызовет, предъявит шизофренические протоколы и просто этак скажет: “А если бы это было правдой?” И сгорел Алексей Фёдорович, синим огнём сгорел. Впрочем, возможно и другое: решил вдруг государь разыграть своего старого солдата. Тогда ещё легче – подхихикнул монаршей шутке, только и всего. А пока играть нужно, делать вид, что веришь этой каналье Штаницыну, ишь как роль исполняет – чисто актёр господин Каратыгин… Но ничего, Орлов тоже актёр, Щепкин, можно сказать…»
Так подумал граф Орлов и успокоился – эка невидаль: вздумали российского подданного глупостью испытывать…
– … А чтобы народ не сомневался, – продолжал между тем Штаницын, – мы царскую фамилию в платье нарядим, в мундирчики, чин по чину, – наконец-то прожектёрская мысль ротмистра развернулась как могла широко. – И на троне небольшенький нашестик пристроим…
«Хитёр, ох, хитёр, – нехорошо думал про собеседника граф. – Поймать хочет, чтобы я насмешку какую-нибудь допустил…»
– И самое главное, ротмистр, – сказал он вслух, – это тайна. Только двое в России будут знать истинное положение вещей. Мы не дадим в обиду своего государя. Для нас он всегда государь, каков бы он ни был – в мундире или в перьях. Самодержец Всероссийский!
«Что, подловил? – внутренне ликовал граф. – Ты мне глупость, а я тебе глупость горшую!»
– А потом, – захлёбываясь, развивал свою мысль ротмистр, – потом и мы привыкнем, что ОНИ – куры, и все привыкнут… Только прямо сейчас нужно постепенно приучать население к мысли…
–.. что курица – птица не в пример более благородная противу орла! – подхватил эстафету граф.
Некоторое время жандармы наслаждались этой своеобразной интеллектуальной игрой. Один, правда, не наслаждался, ибо и вправду верил всему, что говорил. Второй, по совести сказать, тоже испытывал мало удовольствия, так как боялся сорваться и проиграть.
Беседа продолжалась часа два и более. Время от времени Орлов ловил себя на мысли, что начинает верить в куриный метаморфоз. Сперва его это тревожило, а потом перестало – так было легче разговаривыать сложно-безумным ротмистром.
Постепенно будущее Российской империи вполне определилось. Ко взаимному удивлению, куры в качестве правящей династии прекрасно вписывались в существующие уставы и уложения, во всеобъемлющую триединую формулу «Самодержавие, Православие, Народность».